Начало было в бухте Тихой
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции - конструктор подводных лодок Юрий Кормилицин.
На Международном военно-морском салоне-2021 были представлены субмарины проектов «Варшавянка» (этот долгожитель с рекордным «тиражом» отметил нынче 40-летие) и «Лада», составляющие основу подводного флота России.
Оба корабля последнего поколения обязаны своим рождением человеку, по проектам и при участии которого было построено около 200 субмарин. Это сегодняшний гость редакции – доктор технических наук, профессор, дважды лауреат Госпремии. Проработав в ЦКБ МТ «Рубин» более полувека, он испытывал все свои детища в море как генеральный конструктор подлодок. Теперь бы ему взяться за воспоминания, вняв советам, да только нет на это свободного времени: он продолжает проектировать, преподавать и писать учебники, на которых выросло не одно поколение кораблестроителей. Хотя недавно нашему собеседнику исполнилось... 89 лет.
– Юрий Николаевич, вы ведь потомственный кораблестроитель?
– Это верно. Мои родители познакомились во время учебы в Дальневосточном политехническом институте. Отец стал главным строителем подводных кораблей на Дальзаводе, а мать работала там же в конструкторском бюро. Но родился я не во Владивостоке, а в Хабаровске, куда мать уехала перед моим появлением на свет к родителям отца. Они жили на окраине города и имели домашнее хозяйство, что было немаловажно в то не особенно сытое время.
А через полгода мы вернулись с матерью во Владивосток, там я прожил 21 год, пока не уехал в Ленинград, где отец, кстати, защищал диплом. Во многом благодаря ему Тихоокеанский подводный флот перед Первой мировой стал самым большим в нашей стране, которая готовились к войне с Японией. Он участвовал в строительстве многих подлодок и приводил меня на свой завод. Так что с молодых лет я знал, чем отличается сухой док от плавучего, видел все этапы производства судов.
В то суровое время отец, не смущаясь, брал меня на испытания кораблей. И я побывал, скажем, на борту подлодки «Ленинец» – наблюдал за работой ее механизмов. Думаю, мне суждено было стать кораблестроителем, хотя мальчишкой к этому не стремился.
– Вот так признание.
– Да потому что рос, можно сказать, без отца. Когда я просыпался, он уже был на заводе, а когда ложился в постель, еще не возвращался домой... Отец никогда не кричал на меня, воспитывая не назиданиями, а всем своим поведением.
Дома на его книжной полке лежал Jane,s Fighting Ships – справочник, издаваемый на английском языке, где были чертежи надводных и подводных кораблей всего мира. Поэтому в школьном возрасте, заглядывая туда, я увлекся моделированием. Делал деревянные модели кораблей – с надстройкой, пушками. Мастерил субмарины – руль, винты на резинке, и испытывал их на погружение в ванной, а также подводные аппараты, которые опробовал в бухте Тихая.
Отец не вмешивался. Принесет мне инструменты, дощечки – и молча уйдет. А с моим другом детства Ивановым, будущим профессором-корабелом, который был сыном подводника, мы часами просиживали у бухты Золотой Рог, наблюдая в бинокли, как всплывают и погружаются лодки, делают кренование. Да и в море мы выходили с отцом порыбачить на катере – морской болезнью я не страдал. Позже, работая конструктором, я любил встать на мостике подлодки, которая неслась по волнам в надводном положении: ветер, брызги в лицо...
– Значит, выбирать дело труда не составило?
– Не совсем так. Одно время я хотел стать геологом – как сестра матери (остальные ее родственники были музыкантами) и ее муж, имена которых получили несколько приисков. Но они не бывали дома по нескольку месяцев, а такой образ жизни мне не нравился.
У другого моего приятеля отец был капитаном дальнего плавания: орденоносец Вага, доставивший челюскинцев во Владивосток, и я мечтал управлять кораблем, как он. Но моряки тоже подолгу не видят семьи, что меня не устраивало. А инженерное дело привлекало, и в итоге я поступил на кораблестроительный факультет того же института, где учились мои родители. Но после первого курса переехал в Ленинград.
– А почему?
– Отца на заводе ценили, хотя его прямота многим не нравилась. Он хорошо проявил себя на разных постах и одно время возглавлял комиссию, которая определяла после войны, где на Дальнем Востоке закладывать верфи. Так они появились в Комсомольске-на-Амуре, Советской Гавани и Большом Камне. В 1951 году его перевели в Москву на должность заместителя начальника судостроительного главка, а затем в Таллин, назначив директором Русско-Балтийского корабельного завода. Теперь это крупнейшая в Прибалтике верфь, а тогда она представляла собой сплошные руины: завод сильно пострадал в годы войны. На месте одного из его цехов был карьер, где добывали глину и делали кирпичи. Отец оставил его, превратил в пруд и разводил там карпов для заводской столовой. Это лишь один штрих, характеризующий его как руководителя... Словом, я решил перебраться в ленинградскую Корабелку, поближе к родителям.
Сделать это было несложно: тогда многие дальневосточники уезжали в Северную столицу, нуждавшуюся в корабелах. Например, Борис Ефимович Бутома, ставший министром судостроительной промышленности СССР. Или Павел Петрович Пустынцев, конструктор подводных лодок, Герой Соцтруда и лауреат Ленинской премии, который учился с отцом, а потом работал с ним на Дальзаводе. В Ленинграде он возглавил ЦКБ № 18 (ныне это ЦКБ МТ «Рубин»), куда меня распределили после учебы.
– Вуз дал хорошее образование?
– Не то слово – нас учили корифеи. Один из них пригласил меня, студента, читать лекции о развитии зарубежного флота сокурсникам: знал, что я переводил зарубежные статьи и был в теме. С той поры я не теряю связи с Корабелкой, где состою профессором кафедры проектирования судов, а будучи профессором кафедры теории корабля Военно-морского политехнического института (город Пушкин), преподаю там до сих пор.
В вузе я защищал диплом, посвященный атомным подлодкам с крылатыми ракетами. Поэтому в 1956 году меня направили в ЦКБ-18 – старейшее в России «морское» КБ. Я стал конструктором 2-й категории. Первое задание: рассчитать объем балластной цистерны. Когда назавтра я представил начальнику проектного отдела свои выкладки, то понял, что перепроверяю чьи-то расчеты, и обиделся. Думал, сразу поручат великое дело. А вскоре меня перевели в группу разработчиков атомоходов, руководил которой Николай Андреевич Климов.
– Международная обстановка накалялась?
– Да, холодная война была в разгаре, а США опережали нашу страну в строительстве атомных субмарин, носителей новых видов оружия. Чтобы добиться паритета и обеспечить защиту советских военно-морских баз, нужны были такие же подлодки с баллистическими и крылатыми ракетами.
У нас в КБ было правило: проектанты вели заказ от и до, испытывая готовый корабль в море. Так мы разработали атомную субмарину проекта 659, на основе которого запустили позже проект 675 – подлодки с крылатыми ракетами, стрелявшими из-под воды. Но с атомным флотом мне пришлось распрощаться.
– Как это вышло?
– Ядерные реакторы тогда не привозили готовыми, как сейчас, а делали на судозаводе и ставили на корабль. Я хорошо знал, как они устроены, и главный наблюдающий энергетических установок Коксанов (он потом тоже стал министром судостроения СССР) привлекал меня следить за ними во время испытаний заказа. И как-то при работе реактора мы услышали стук. Пока разобрались, в чем дело (крышка реактора, когда он разогревался, начинала «играть» как у кипящего чайника), сидя в реакторной выгородке, облучились. А вылечился народными средствами, благодаря настою живосила: врачи не могли поверить.
В общем, вернули меня к проектантам. Работая заместителем начальника этого отдела, я отслеживал качество подготовки чертежей и расчетов, связанных с построением подводных кораблей и получением нужных характеристик: опыт, который трудно переоценить. А потом меня перевели в группу глубоководных аппаратов, которую следовало укрепить.
– Для решения оборонных задач?
– Не только. Одни аппараты с манипуляторами, которые мы создавали с нуля, предназначались для исследования Мирового океана. Они погружались на глубину до двух километров и могли перемещаться под водой, наводить сети траулеров на косяки рыб. А другие погружались на дно в интересах военного ведомства – для разминирования, прокладки подводного кабеля.
Я участвовал в их проектировании и руководил испытаниями на Черном море. Это были полностью отечественные разработки, не уступавшие зарубежным. Некоторые из них оказались настолько надежными, что прослужили не одно десятилетие...
Между тем гонка вооружений продолжалась. В 1960-е годы средства наблюдения позволяли американцам обнаруживать советские подлодки, и в США была большая программа по строительству атомных субмарин. Наши атомоходы уступали американским по оснащению и уровню шума. Главком ВМФ поставил задачу ускорить разработку малошумных кораблей с хорошей гидроакустикой и новым вооружением. Нужно было усилить наш флот за счет стратегических, атомных многоцелевых и дизель-электрических подводных лодок (ДЭПЛ).
– Неатомные подлодки тоже были необходимы?
– Конечно, хотя многие думали, что в ядерный век такие корабли не нужны. Ведь атомоходы могут долго оставаться под водой, и автономность у них выше. Но, как их эффективно утилизировать, еще толком не знали. К тому же для охраны морских границ нашей огромной страны требовалось множество таких субмарин, а каждая из них стоила немыслимых средств. К счастью, такие доводы были услышаны, и когда распределяли сферу ответственности между ведущими советскими КБ, за развитие неатомного направления стал отвечать наш «Рубин».
Проект 641, разработанный ленинградцами, в целом был неплохим – недаром эта серия ДЭПЛ насчитывала 76 единиц. Однако новым вызовам эта противолодочная субмарина не отвечала. И группа «рубиновцев» под руководством Зосимы Александровича Дерибина, куда включили меня, стала работать над ее улучшением. Фактически же проект 641Б («буки» – второе поколение лодок) имел мало общего с предыдущим – столько там было новшеств.
– Какие, например?
– Это была первая ДЭПЛ, оснащенная информационно-управляющей системой «Узел», помогавшей стрелять, с мощным гидроакустическим комплексом МГК 400 для поиска целей и слежения, новым радиоэлектронным и навигационным оборудованием. Со своими задачами – борьба с атомоходами и другими силами противника на переходах, у береговых объектов и морских баз – впоследствии они отлично справлялись.
Но при испытании головного корабля у него заклинило рули. Подлодка вернулась на базу, а в Севастополь прибыла комиссия для выяснения причин аварийной ситуации. Внешний осмотр ничего не дал, а мои расчеты (в проверку вовлекли меня) показали погрешность в проектных данных. И по возвращении в Ленинград меня назначили главным конструктором ДЭПЛ. На этом, полагаю, настаивал Игорь Дмитриевич Спасский – другой легендарный «рубиновец», Герой
Соцтруда, главный инженер, а с 1974 года руководитель нашего КБ.
– Следующий шаг – уже «Варшавянка»?
– Да. Снизить уровень шума до этого мы не могли, и наши субмарины оставались уязвимыми: американцы даже прозвали их «ревущими коровами». Мы пришли к выводу, что сделать «буки» малошумными не удастся и пора браться за ДЭПЛ третьего поколения. Так флот получил самую маломощную подлодку этого класса с высоким запасом плавучести и непотопляемости, хорошо оснащенную: носовые торпедные аппараты, крылатые ракеты.
Проект 877 отличался от прежних, как небо и земля: новые материалы, иная компоновка оборудования, другая форма корпуса – не крейсерская, а подобная дирижаблю. Два первых отсека я совместил, уменьшив длину лодки, но увеличил объем. Во время испытаний замерить ее «громкость» мы даже не смогли: море шумело сильнее, чем она. Новинка оказалась настолько хороша, что экспортный ее вариант (проект 877 Э) решено было поставлять в страны Варшавского договора.
Сначала подлодку получили Румыния с Польшей, а когда ее «приспособили» для работы в тропических условиях, то и другие наши союзники: Индия, Алжир, Иран и Китай. Натовцы были ошеломлены этим успехом и нарекли нашу лодку «черной дырой». За 40 лет корабелы выпустили рекордное количество субмарин этого проекта и его модификаций – более ста.
– Советская конструкторская школа, значит, была неплохой?
– Одно время мы шли по стопам западных стран. Но военпреды нас подгоняли, и вскоре мы вышли на передовые позиции в неатомном подводном кораблестроении. Не забуду, как после одного совещания за рубежом, где мы докладывали о проекте 877 Э, конструктор подлодок профессор Габлер сказал: «Я мечтаю о том времени, когда мы, немцы, сможем проектировать такие корабли». А это был один из крупнейших специалистов.
Мы опередили других по многим позициям. И в дуэльной ситуации, когда наша подлодка, оставаясь незаметной, могла видеть всех, она имела больше шансов на успех. Но одно КБ без поддержки науки и мастерства корабелов с такой задачей бы не справилось. Вообще в этом деле все решает команда – один в поле не воин, а в «Рубине» команда всегда была сильной. Потому-то нам удавалось идти впереди остальных.
Так, наш атомоход «Комсомолец», единственный построенный на «Севмаше» заказ проекта 685 «Плавник», в 1985 году погрузился на 1027 метров. У него был титановый корпус особой конструкции, новая атомная энергетика, другие новинки. Во время испытаний ощущалось напряжение: ни одна подлодка в мире не уходила на такую глубину. Но я знал свой проект и не переживал.
– Тогда испытания прошли успешно, а что произошло потом с «Комсомольцем»?
– Когда через несколько лет он возвращался с боевого дежурства, в кормовом отсеке возник пожар. Вышли из строя системы балластных цистерн, подлодку затопило забортной водой, и она утонула в Норвежском море. Почему это случилось, специальная комиссия так и не выяснила. И хотя в адрес «Рубина» никто замечаний не высказал, для нас это был тяжелый удар: погибли люди...
В том, что этот проект имел большой потенциал, я не сомневаюсь. А чтобы выяснить причину катастрофы, нужно поднять субмарину со дна, хотя это дорогостоящая и сложная операция...
– Как вы оцениваете современный подводный флот России?
– Его развитию уделяется много внимания. Но вспомним: в девяностые годы лидеры страны в угоду политической конъюнктуре фактически уничтожили флот. Об этом военные моряки вспоминают с болью. А восстановить былую мощь не так просто. Тем более что в кораблестроении и проектном деле многое, на мой взгляд, держится на старых кадрах. Благо советская эпоха оставила большое наследие. Взять хотя бы прогулочную подлодку «Садко», которую мы создавали по конверсионной программе. Жаль, этот проект лег потом под сукно. Или другой пример. Помню, нам стали говорить: «Варшавянка» всем хороша, но нужны и ДЭПЛ небольшого, около тысячи тонн, водоизмещения, более маневренные. И на излете советского строя наше КБ приступило к созданию проекта 677 (шифр «Лада»), подлодки четвертого поколения.
Там мы впервые применили маломагнитный сплав, в разработке которого я участвовал, получив за это вторую Госпремию. Уровень акустического поля у «Лады» еще ниже, чем на прежних заказах. Это первая в истории отечественного флота однокорпусная подлодка. Такое решение позволило уменьшить ее размеры и водоизмещение, а значит, и снизить затраты на строительство. «Лада» оказалась более компактной и менее заметной по сравнению с кораблями 877-го проекта. Кроме того, мы оснастили ее новой радиоэлектроникой, превосходным ракетно-торпедным комплексом и уникальным гидроакустическим комплексом.
Головной корабль проекта 677 «Санкт-Петербург» был заложен в 1997 году, через семь лет его спустили на воду, потом долго шли испытания. А получил его Северный флот только в 2010 году.
– С чем связаны задержки?
– Говорили: промышленность не готова давать комплектующие, силовая установка требует доработки, нет того, другого... Но это отговорки. Работы по «Ладе», боевая эффективность которой выше, чем у «Варшавянки», возобновились только благодаря вице-премьеру Борисову, курирующему ВПК. Он дал команду запустить эту серию, сформировав госзаказ. Тем более «рубиновцы» улучшили некоторые параметры этой подлодки, превратив ее из прибрежной в субмарину с неограниченным районом действий.
Уверен: «Лады» нужны флоту для охраны стратегических кораблей, морского побережья и решения многих других задач. Первая серийная «Лада» в настоящее время проходит швартовные испытания, вторая готовится к спуску. А в 2019 году с «Адмиралтейскими верфями» был подписан контракт на строительство других подлодок этого проекта...
– Ваш сын тоже кораблестроитель?
– Машиностроительная компания, которую он создал и возглавил почти 30 лет назад, строит, ремонтирует и модернизирует корабли и суда, проектирует подлодки и т. д. В последние годы я работаю там главным конструктором и продолжаю между делом преподавать, писать монографии. В этом году вышло три новых моих учебника, собираюсь подготовить книгу по гидродинамике. А учебник «Проектирование подводных лодок», который мы написали вместе с профессором Корабелки Олегом Хализевым, бывшим моим учеником, выдержал много переизданий в России и за рубежом.
– Откройте секрет: как вам удается быть в форме?
– Сидеть без дела или валяться на диване – не для меня. Нужно двигаться и работать, покуда живешь, до последнего дня. Стараюсь много ходить, гуляю в саду. А еще убежден: человек должен учиться всю жизнь – стараюсь следовать этому правилу по сей день.
Комментарии