Сколько пуговиц на манжете
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — историк военного костюма Алексей АРАНОВИЧ
Когда‑то на заре преподавательской деятельности наш собеседник доктор исторических наук, профессор кафедры истории и теории искусств Санкт-Петербургского государственного университета промышленных технологий и дизайна, рассказывая студентам о какой‑либо эпохе, приходил в аудиторию в соответствующем ей военном костюме.
По мнению Алексея Владимировича, одежду просто невозможно правильно показать на манекене: антропологически он очень сильно отличается от человека. Да и как иначе докажешь, что главное в военном костюме не удобство ношения, а возможность быстро совершать требуемые действия. Так, солдат должен был заряжать ружье, целиться, стрелять, а затем прикладывать его к ноге.
И, подобно механизму, последовательно совершать эти движения десятки раз.
— Такое назначение костюма сегодня может показаться удивительным. Мы ведь привыкли к удобной одежде, в которой можно двигаться как угодно…
— Совершенно верно. Однако именно благодаря крою костюма солдат приучали правильно выполнять определенные движения, связанные со стрельбой и действиями в строю. Понятно, что с изменением оружия и тактики боевых действий трансформировался и военный костюм. Раньше солдаты и офицеры на поле боя действовали в линейном строю, и форма должна была быть яркой, чтобы и тебя было видно, и ты видел противника.
Помните в замечательном фильме «Тот самый Мюнхгаузен»? Герцог спрашивает: «Где мой военный мундир?». Секретарь подносит костюм, на что герцог возмущенно восклицает: «Мне — в этом? В однобортном? Да вы что? Не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет?..». О чем речь? Военные, будучи в ту пору фактически правящим сословием, выступали законодателями моды.
Сейчас, разумеется, на поле боя совсем другая тактика: боец должен слиться с местностью, поэтому его форма способствует тому, чтобы в ней было удобно совершать любые движения. Изменилась тактика — изменился костюм…
Когда мы рассматриваем вопросы, связанные с трансформацией военного костюма, надо учитывать и антропологию человеческого тела. Почему современные люди не могут надеть на себя мундиры XVIII – XIX веков? В ту пору рост был ниже, пропорции тела — иные. С годами линия талии опустилась, а плечи стали шире…
Кстати, как вы думаете, чьих мундиров сохранилось больше всего? Царствующих особ, великих князей и императоров. Это были очень дорогие изделия, их берегли. К примеру, в Государственном Эрмитаже блестяще представлен гардероб Петра Великого. А вот солдатских мундиров той же эпохи мало: хватит пальцев одной руки, чтобы их пересчитать. И совершенно понятно почему. Повседневную одежду донашивали до дыр и затем просто утилизировали.
— Что ж, никто не воспринимал ее как предмет, достойный исторического хранения.
— Мой аспирант Дмитрий Клочков стал автором серии замечательных книг по истории военного костюма начала ХХ века. И знаете, какая из задач оказалась самой сложной? Найти полевые шаровары. Почему? Да потому, что их после революции донашивали. И теперь их нет практически ни в одном музее. У нас почти не сохранилось солдатской обуви той же эпохи!..
Несколько лет назад мне посчастливилось приобрести через Интернет уникальную вещь из семейной коллекции — солдатский спальный мешок 1912 года производства. В идеальном состоянии. Оказалось, подобного предмета нет ни в одном музее.
Так что «массовые» предметы прошлых эпох до нас зачастую не доходят. В отличие от, наоборот, эксклюзивных вещей. И это тоже совершенно объяснимо. Вы ведь бережете дорогие предметы? Но вряд ли будете хранить предметы ширпотреба.
А нам, военным реконструкторам, нужны как раз предметы повседневного костюма. В том числе и для того, чтобы реплики, то есть копии, были предельно точными.
В костюме ведь важны несколько составляющих: конструкция, технология производства, материалы и колористика. Никуда не деться от того, что реплики очень сильно отличаются от подлинников: сейчас нет такого сукна, из которого изготавливались мундиры в XIX веке. Да и красителей, которые применялись прежде, тоже не существует.
Всю эту науку я постигал, по сути дела, собственным опытом. Конечно, очень помогло, что мой отец был офицером, выпускником Академии тыла и транспорта, мать — конструктором-модельером. И так получилось, что я провел все детство и юность в военных городках. Не могу сказать, что мечтал стать военным, но меня всегда интересовал военный костюм.
Отцу после Афганистана предложили выбор: либо генералом — в Москву или на Дальний Восток, либо в Ленинград — но полковником. А поскольку по маминой линии с XIX века город на Неве — родной, на семейном совете было принято решение выбрать Ленинград. И я очень счастлив, что сложилось именно так…
Вы, наверное, удивитесь: свою первую исследовательскую работу по военному костюму я подготовил… в Юношеской астрономической школе. Я занимался в ней в старших классах (с детства увлекался и сейчас продолжаю интересоваться астрономией). И сложилось так, что мой научный руководитель Александр Анатольевич Тронь, кроме того что был замечательным астрофизиком, увлекался историей русской армии. (Кстати, его младший брат Андрей Анатольевич является ныне художником Центрального военно-морского музея и одним из лучших специалистов по военно-морскому мундиру.)
И вот в 1989 году я, будучи десятиклассником, защищал свою работу с трибуны Ленинградского планетария. Первый раз я тогда оказался на публике в исторической военной форме — в мундире прапорщика Добровольческой армии генерала Лавра Георгиевича Корнилова.
Тогда же я решил, что нужно обязательно создать объединение единомышленников. И нашел таковых среди сверстников в той же астрономической школе. Нас было три человека, мы были ревнителями военной истории, поклонниками Белой армии. Так мы назвали и свой клуб. Собирались мы облаченные в форму русской армии начала ХХ века.
— А где вы, школьники, ее взяли?
— Помните, я упоминал, что моя мама была модельером? Вот она и сшила форму специально для каждого из нас. А с образцами помог Александр Тронь.
Чем мы занимались? Общались с участниками объединения «Русское знамя», которые встречались у памятника «Стерегущему» и собирали подписи за возвращение бело-сине-красного флага и исторического названия нашего города. Несколько лет подряд, не пропуская почти ни одного выходного, мы участвовали волонтерами в восстановлении церкви Александра Невского в Усть-Ижоре, монастыря Иоанна Кронштадтского на Карповке… Для нас это было почетно и важно: мы видели в этом возможность внести свой вклад в возрождение исторического наследия Отечества.
Конечно, незабываемым остался первый серьезный поход военных реконструкторов, в котором мне довелось участвовать. В 1992 году мы отправились на Дон и прошли по пути легендарного «Ледяного похода» Добровольческой армии. В тех же самых погодных условиях, под таким же проливным ледяным дождем… Мы изучали дневники участников тех событий и двигались точно по их пути — от Ростова-на-Дону в сторону Краснодара, бывшего Екатеринодара. Конечно, это было колоссальное впечатление. Когда вернулся, сразу же бросился перечитывать «Хождение по мукам» Алексея Толстого.
Лично для меня именно с этого началось уже серьезное участие в военно-историческом движении. Да, поначалу мы все были романтиками. Потом все немного трансформировалось. Романтика осталась, к ней добавилось глубокое изучение. Моя дипломная работа в Российском государственном педагогическом университете имени Герцена была посвящена военному костюму эпохи правления Николая II. Тогда я познакомился с коллекционерами, ездил в Российский государственный военно-исторический архив в Москве, изучал документы, даже начал издавать журнал, который назывался «Марсово поле»…
В начале 1990‑х годов наш клуб вступил в Военно-историческую ассоциацию, а в 2010‑м мне удалось объединить все клубы нашего города (более четырехсот человек, занимающихся самыми различными эпохами — от Древнего Рима до наших дней) и создать Санкт-Петербургское военно-историческое общество. Задолго до появления общероссийского. Сегодня мы ежегодно участвуем не менее чем в десяти военных реконструкциях, в съемках кинофильмов.
Нередко меня спрашивают: а для чего вообще нужна военная реконструкция? Для самих участников — это как параллельная форма жизни. Как еще один способ познания мира. И своего рода внутреннее братство. Казалось бы, у всех ведь есть семьи, дела, домашние заботы, а нас все равно тянет встретиться, посидеть вместе у костра, спеть что‑то под гитару…
— То есть своего рода особая субкультура?
— Если хотите — да. Для нас это настоящая отдушина, собирание положительных эмоций для себя и окружающих. Согласитесь, интересно ведь погрузиться в мир, каким он был когда‑то, лет сто назад…
Среди участников нашего клуба, выступающих в форме офицеров лейб-гвардии Семеновского полка, три доктора наук, пять кандидатов наук, многие руководят кафедрами в вузах. Я в клубе самый старший, мне через несколько месяцев будет пятьдесят лет. Есть люди чуть помоложе, но совсем юных в наших рядах нет. Время другое, молодежь другая. Она не лучше и не хуже, она просто иная, и это надо принять как данность.
Молодежь не воспринимает события первых десятилетий ХХ века так же эмоционально остро, как мы. Для них это просто историческое прошлое. А для нас — живая история, и таковой она остается по сей день. Поэтому эмоции, которые мы испытываем во время военных реконструкций, подлинные. Люди переживают в какой‑то степени перевоплощение. Это вовсе не «переодевание», даже не актерская игра, а нечто гораздо большее.
Многим, конечно, свойственно увлекаться. Да, понятно, воспроизводя персонажа той или иной эпохи, вживаясь в образ, человек нередко начинает отождествлять себя с ним. Но во всем должны быть разумные границы. Я за адекватность. И если мы выступаем в форме Белой армии, это вовсе не означает, что мы готовы сражаться против красных. Нет, ни в коем случае. Мы просто готовы отстаивать свои идеи. И самое главное — сохранять историческую память.
Участники из клуба реконструкции лейб-гвардии Финляндского полка уже больше двадцати пяти лет ухаживают за могилой солдат этого полка на Смоленском кладбище. Они погибли в Зимнем дворце в феврале 1880 года, причиной стал знаменитый взрыв, устроенный террористом Степаном Халтуриным. Он рассчитывал убить царя Александра II, но тот задержался, а бомба сработала в установленное время и жертвами стали караульные солдаты и офицеры… Мы каждый год в полковой праздник Финляндского полка служим молебен на Смоленском кладбище.
И точно так же каждый год мы проводим службу в сквере на Загородном проспекте, где когда‑то стояла Введенская церковь — полковой храм лейб-гвардии Семеновского полка. Такая форма сохранения памяти в первую очередь и важна для нас.
А вот зачем военная реконструкция нужна обществу — это другой вопрос. Я с первого дня занимаюсь проектом «Ночь музеев», каждый год что‑то организую в Военно-историческом музее артиллерии на Кронверке. Там собираются до пятисот реконструкторов. Отбоя от зрителей нет. Рекорд — 24 тысячи посетителей за ночь. Значит, это нужно людям.
Зрители подходят, спрашивают: «А в следующем году будет?». Благодарят нас за то, что имеют возможность увидеть живую историю. Почему она живая? Потому что ее создают люди, которые сами в нее верят. Какая картинка объяснит, как происходит кавалерийская атака? А здесь это можно увидеть воочию… Так что военная реконструкция — очень сильное движение, на мой взгляд, оно будет жить всегда… Она представляет собой некий вариант практической, прикладной истории.
— Иногда военных реконструкторов упрекают в том, что они слишком большое внимание уделяют мелким деталям — выпушкам, погонам, точности в снаряжении и вооружении. Мол, неужели это так важно?
— Если упрекают — значит, мы все правильно делаем. Потому что воспроизведение прошлого должно быть предельно точным. Военная реконструкция — это не театр. Мы восстанавливаем то, что было и как было, самым тщательным образом используя архивные и музейные источники.
воспроизведение прошлого должно быть предельно точным. Военная реконструкция — это не театр
Что касается того же самого военного костюма: до революции офицеры не имели права носить партикулярное платье в общественных местах. Позволить себе появиться без мундира на публике они могли только за границей. И для них было естественным точное соответствие мундира эталону.
Поэтому если мы занимаемся реконструкцией, она должна быть максимально верной. Не потому, что мы какие‑то сумасшедшие и нам так важен размер пуговиц и цвет кантика, а потому, что мы пытаемся реконструировать тот подход к жизни. Если было именно так, а не иначе, то упрощать или искажать ничего нельзя.
Поэтому мне порой очень тяжело смотреть современные художественные исторические фильмы. Сплошные ошибки в костюмах, деталях! Да, мне важно, сколько пуговиц на манжете, как они застегнуты, как надета фуражка. Потому что все это должно соответствовать исторической эпохе. Не может плохо сидеть мундир на человеке, который всю жизнь его носит… Да, возможно, большинство зрителей этого не заметят. Но мы‑то специалисты в своем деле. И не имеем права обманывать…
— Ваша дуэльная история, о которой можно прочитать в Интернете, тоже была вызвана желанием соответствовать исторической эпохе?
— Отношусь к этому эпизоду с юмором. В студенческую пору многие совершают какие‑то эпатажные поступки, и я не исключение. Естественно, причиной поединка была прекрасная дама. Легкий флирт, который не понравился моему другу… Он отправил мне вызов. Я не посмел отказаться. Условием было драться до первой крови.
По правилам поединков, тот, кого вызывают, имеет право выбрать оружие. Я выбрал клинки. Поскольку я занимался фехтованием, то рассчитал свои силы и своего противника лишь слегка поцарапал. На этом поединок был закончен.
Гордости за ту историю я совершенно не испытываю. Единственное полезное, что я извлек из нее: она привела меня к глубокому изучению дуэлей. У меня есть даже авторская экскурсия по «дуэльному» Петербургу, которую я провожу уже много лет.
Историк Александр Кулинский, автор большого количества публикаций по истории дуэлей, подсчитал, что в первой четверти XIX века на поединках погибали 30 – 35 % их участников. Представляете, сколько полегло благородных людей, причем из‑за глупости?.. С годами начинаешь понимать, какой человеческий урон это наносило армии, государству, обществу в конце концов…
На последней «литературной дуэли» осенью 1909 года на той же Черной речке дрались Максимилиан Волошин и Николай Гумилев. Представляете, что было бы, если бы последствия поединка оказались роковыми? Да, оба стреляли плохо, но на дуэли подчас умение стрелять нивелируется. Как на поединке Пушкина с Дантесом.
Пушкин — заядлый дуэлянт, он двадцать девять раз вызывал на поединок и четыре раза выходил к барьеру. Поэтому был вполне уверен в своих силах в отличие от Дантеса, для которого подобная история происходила впервые. У него на самом деле шансов выжить было гораздо меньше, чем у Пушкина. И тем не менее произошло то, что произошло. Есть ведь еще понятие везения, случайности. Будучи даже уверенным во всем, можешь проиграть… Так что не надо испытывать судьбу.
Подготовил Сергей ГЛЕЗЕРОВ
Комментарии