Прошедшие через смерть. Прожиты многие годы, но этим людям до сих пор больно вспоминать о своем детстве
В нашем городе сегодня живут более пяти тысяч человек, на долю которых в детском возрасте выпали оккупация и фашистская неволя. Тяжелейшие испытания, которые им довелось пережить, навсегда врезались в память до мельчайших подробностей. Судьбы, о которых пойдет речь, по-своему уникальны, но есть в них и немало общего…
ФОТО Pixabay
От «лишних ртов» старались избавиться
Отец Антонины Михайловны Матвеевой погиб незадолго до завершения советско-финляндской войны. Мать, Анна Ивановна, которая к тому времени едва перешагнула тридцатилетний рубеж, осталась с четырьмя детьми на руках. Войну семья встретила в маленьком городе Струги Красные, что на территории современной Псковской области. Вскоре туда пришли немцы.
— В оккупированном городе мама работала прачкой. Это был единственный способ спасти и нас, и себя от голода, — рассказывает Антонина Михайловна.
Во второй половине 1943 года, стремясь ослабить партизанское движение, немецкое командование решило радикально разрушить его базу: выселить практически все местное население. Жителям давали два часа на сборы, потом загоняли в теплушки и везли на запад.
Так вся семья — Анна Ивановна и ее четыре дочери — оказалась в Литве. По ее словам, поначалу семью разместили на хуторе, в частном доме, хозяином которого был литовец. При этом немецкий офицер предупредил женщину, чтобы она внимательно следила за детьми: их могут убить.
— Первую ночь мама не сомкнула глаз, в следующую задремала, но услышала скрип половиц. Проснувшись, увидела, что хозяин, в руках которого топор, приближается к комнате, где мы спали. Он явно хотел нас зарубить, — у моей собеседницы начинает дрожать голос. — Мать упала на колени, умоляла пощадить детей, не брать грех на душу. Наверное, в хозяине все‑таки было что‑то человеческое: он отложил топор. На другой день нас перевели в концлагерь на территории города Радвилишкис.
Как поясняет доктор исторических наук ведущий научный сотрудник Института истории обороны и блокады Ленинграда Борис Ковалев, случаи убийства литовцами и латышами угнанных из России людей действительно имели место. Они были батраками, а батраков требовалось кормить. Но какой в хозяйстве прок от маленьких детей?! Кто‑то из хозяев полагал, что от лишних ртов лучше избавиться.
— В лагере мама работала на торфозаготовках, стояла по колено в воде, а мы ей помогали: переворачивали уже подсушенный торф, — рассказывает Антонина Михайловна. — Мама никогда не оставляла нас без присмотра. Помню, как один из литовских охранников пырнул ножом голодную девочку, которая попросила у него что‑нибудь поесть. Ведь кормили ужасно: вечером давали только кусок хлеба и ложку патоки.
Когда после освобождения Радвилишкиса измученные узники готовились к возвращению на Родину, произошел очередной налет фашистской авиации. Мать, Анна Ивановна, была ранена. Ее отправили в находившийся в Паневежисе госпиталь. А все дети в сопровождении кого‑то из взрослых поехали в Струги Красные. Там их ждала бабушка по отцовской линии. Она избежала выселения, поскольку во время оккупации была в партизанском отряде.
— Мама очень стремилась домой, к детям, — рассказывает Антонина Михайловна. — Она просила, чтобы еще до выздоровления ее выписали из госпиталя. Наверное, мою маму хранил Господь! На другой день после выписки, когда она была уже в дороге, вражеская авиация разбомбила госпиталь.
Но и после возвращения домой злоключения этой семьи не закончились. В Стругах Красных почти не осталось домов. Пришлось жить в лесу в оставленной партизанами землянке. Было голодно и страшно: возле землянки иногда появлялись волки, которых за войну развелось очень много.
Но самое худшее даже не это, а отношение к тем, кто побывал в фашистской неволе. В ноябре 1944 года газета «Правда» опубликовала материал, где говорилось, что «советская страна помнит и заботится о своих гражданах, попавших в немецкое рабство. Они будут приняты дома, как сыны Родины». В действительности нередко все обстояло иначе. Вернувшиеся на родину сталкивались с недоверием, им нередко отказывали в приеме на работу или учебу. Были и случаи куда более неприятные.
— Однажды мать вышла на улицу, вдруг появляется милиционер. Как закричит: «Ты — немецкая подстилка!» — с возмущением говорит Антонина Михайловна. — Ударил ее по спине. Мама упала. Я закричала: «Что ты делаешь?!». «Все вы — предатели», — зло ответил он.
На вербовку не согласились
Нечто похожее пришлось пережить в юности и 85‑летнему Павлу Маркову, ныне председателю Межрегионального координационного совета ветеранов Октябрьской железной дороги.
— После школы я хотел поступать в летное училище. Но в военкомате мне были готовы выдать направление только в артиллерийское училище. Тогда я не понимал, почему, — грустно улыбается Павел Федорович.
Обладающий чувством юмора ветеран говорит, что родился дважды, и оба раза — 7 мая. В 1937 году в этот день он появился на свет, а в 1945 году был освобожден концлагерь, где маленький Павел находился вместе с родными.
— Перед войной мы жили вблизи Великих Лук, в деревне Васьково, — рассказывает Марков. — В первые дни оккупации нас выселили из нашего дома, он приглянулся коменданту. Мы с мамой отправились за два километра в соседнюю деревню к бабушке и тете. По дороге нас обстреливали из немецкого самолета.
Отец находился на фронте, дед, который воевал с немцами еще в Первую мировую, помогал партизанам: снабжал их продовольствием. Его выдал оккупантам староста, дезертир из Красной армии. После допроса дедушка вернулся домой, но через несколько дней скончался: не выдержал пыток.
— Мне попадались на глаза публикации, авторы которых утверждают, что в первые месяцы войны жители захваченных городов и сел встречали немцев чуть ли не как освободителей от «большевистского ига», — говорит Павел Марков. — Хотя в ту пору я был совсем маленьким, могу смело сказать: мои односельчане ненавидели оккупантов. Лишь единицы по доброй воле активно сотрудничали с ними.
В 1943 году семью Марковых тоже погнали в неволю. Маленький Павлик прошел через несколько лагерей. Среди них и находившийся вблизи Риги Саласпилс, где узников распределяли по другим пунктам. Последним на пути Павла стал концлагерь в Германии, в Северной Рейн-Вестфалии — недалеко от предприятия, выпускавшего взрывчатые вещества. Взрослых узников отправили на производство, дети занимались уборкой территории.
— В день мне было положено всего 50 граммов хлеба, — говорит Павел Федорович. — Рядом с лагерем было поле, где рос турнепс. Мы с братом иногда проползали через проволоку, радовались, когда удавалось найти хотя бы несколько плодов.
Лагерь освободили союзники по антигитлеровской коалиции. Вскоре появились «вербовщики», предлагавшие измученным людям не возвращаться на родину, а уехать в Канаду или Австралию. Соглашались очень немногие.
Путь на родину занял четыре месяца. Долгое проживание в палатках на берегу Эльбы, переход в советскую зону оккупации, проверка представителями «компетентных органов»…
Павел Федорович удивляется: в годы войны ему довелось своими глазами увидеть и генерала-предателя Андрея Власова, и маршала Победы Георгия Жукова.
Еще будучи на Псковщине, играя на улице в своей деревне, мальчишки как‑то разглядели в группе немецких офицеров человека славянской внешности и в другой военной форме.
— На следующий день к нам пришла соседка и рассказала, что в ее доме ночевал Власов, — едва заметно улыбается Павел Федорович. — Женщина обратила внимание, что «гость» очень внимательно следил за приготовлением еды: видимо, боялся, что его отравят…
После освобождения семья Павла жила какое‑то время в помещении бывшего немецкого летного училища в Восточной Пруссии, и туда однажды прибыла комиссия во главе с маршалом Жуковым.
— Моя тетя поставила меня вблизи маршала, — вспоминает ветеран. — И обратилась к нему «Господин начальник!», желая ему что‑то сказать. «Товарищ начальник! Мать, отвыкать уже надо», — улыбнулся Георгий Константинович.
«Мне повезло»
Освенцим. Название этого находившегося вблизи Кракова концентрационного лагеря давно стало символом ужаса. Среди тех, кто прошел через него, — петербурженка Рива Рафаиловна Мацияускас. В 2015 году она единственная представляла наш город на традиционной траурной церемонии в Освенциме, которая проводится здесь каждые пять лет.
Свои воспоминания Рива Мацияускас, которая в годы войны не раз оказывалась на краю гибели, назвала «Мне повезло». До войны семья жила в Ленинграде. В конце 1940 года девочку отправили к родственникам в Белоруссию, в деревню Конюхово. Уже 28 июня немцы вошли в Минск, а вскоре была оккупирована вся республика. Двоюродная бабушка изменила имя маленькой племянницы, она стала Ритой. Никаких документов у девочки не было. К счастью, среди жителей деревни подонков не нашлось: Риту-Риву никто не выдал.
— В 1943 году нас согнали в Минск и поездом отправили в Освенцим, — говорит Рива Мацияускас. — После осмотра повели в какой‑то бункер. Закрыли дверь, пол стал наклоняться. Поднялся страшный крик. Вдруг вбежала надзирательница и потребовала, чтобы всех выпустили наружу. Оказывается, в этом бункере должны были умертвить евреев, которых привезли в другом вагоне того же поезда. Но вагоны перепутали.
По словам бывшей узницы, она не раз видела, как мимо мчались открытые грузовые машины с людьми. Девочки, которые были постарше, говорили: «Повезли евреев сжигать». Позже Рива поняла, что и она могла оказаться в такой машине.
Рива Рафаиловна дважды участвовала в траурных церемониях в Освенциме. И с горечью говорит о том, что организаторы этих мероприятий стали забывать о том, что Освенцим освободила Красная армия. Представителей России на траурные церемонии теперь вообще перестали приглашать…
ФОТО из семейных архивов. РЕПРОДУКЦИИ автора
Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.
Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Дзен».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 64 (7393) от 11.04.2023 под заголовком «Прошедшие через смерть ».
Комментарии