Напиток гурманов. Как в Петербурге стал популярен кофе
Нынче подобные кофейные мельницы, как эта, из коллекции мемориального музея «Разночинный Петербург», считают атрибутом гурманов — тех, кто предпочитает обжаривать и молоть кофе самостоятельно. Ведь это своего рода ритуал. А в прежние времена подобные нехитрые устройства были предметом, необходимым в каждом хозяйстве.
Эта мельница французского производства начала ХХ века попала в музей из антикварного магазина. На этикетке указано место изготовления — Париж. / ФОТО Александра ДРОЗДОВА
— В давние времена с помощью кофейной мельницы могли молоть, например, еще и овес для приготовления овсяного киселя, — поясняет сотрудник музея Ирина Осипова. — Однажды одна наша посетительница, увидев этот предмет, сказала: «Как я его ненавидела!». И рассказала, что в детстве ее заставляли крутить овес, а потом пить овсяный кисель, который она, несмотря на всю его полезность, терпеть не могла…
Принято считать, что кофе завез на берега Невы основатель города, принуждая подданных распробовать вкус необычного напитка. Петр пристрастился к нему в Голландии во время Великого посольства. Кофе там продавали в аптеках как лекарство. Вернувшись на родину, Петр издал указ, повелевающий всем подданным пить кофе и в частном порядке, и на ассамблеях.
Впрочем, в России этот напиток был известен и прежде: он фигурировал в рецепте, выписанном в 1665 году лекарем царю Алексею Михайловичу, как «изрядное лекарство против надмений, насморков и главоболений» (иными словами, от вздутия живота, простуды и головной боли). Большими любителями кофе были Анна Иоанновна и Екатерина II. Последняя выпивала до пяти чашек каждое утро.
Любовь к этому напитку имела для петербуржцев и еще одно следствие: одним из самых популярных способов узнать судьбу стало гадание на кофейной гуще. Кстати, именно такая гадалка стала героиней одного из первых произведений Ивана Крылова «Кофейница» — либретто к комической опере в трех действиях, написанного им в 1783 – 1784 годах.
— Известно, что Петербург — город кофейный в отличие от чайной Москвы, — говорит Ирина Осипова. — Существует даже версия, что мужской род слова «кофе» в русском языке связан именно с петербургским произношением. Ведь поначалу говорили не «кофе», а «кофий». Сегодня это слово разрешили употреблять в среднем роде, хотя многие с таковым новшеством не согласны.
ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО
«Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище.
Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел вас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего‑то значительного в теперешнем положении России, чего‑то такого, что поразит будущего историка?
Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человека с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал».
Александр Пушкин,
«Письмо П. Я. Чаадаеву», 1836 г.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 41 (7124) от 09.03.2022 под заголовком «Кофейный ритуал».
Комментарии