Первая из «новых Островских». Ярослава Пулинович — одна из самых востребованных молодых драматургов

Ее пьесы ставились более чем в сорока театрах России, а также за рубежом, по ее сценариям снято уже четыре фильма. В конце минувшего театрального сезона ее новая пьеса «Новогодние приключения Гены и Уйбаана» победила в конкурсе международного театрального фестиваля ТЮЗа им. А. А. Брянцева. Конкурс назывался «К новому Островскому», в нем участвовало 168 драм. В год 200‑летия со дня рождения великого драматурга организаторы конкурса решили поискать «новых Островских». И нашли. «Я очень рада, что именно Ярославу члены жюри признали лучшей. Она заслуженный лидер сегодняшней драматургии, — сказала руководитель фестиваля директор петербургского ТЮЗа Светлана Лаврецова. —Популяризация современных пьес — квинтэссенция нашего фестиваля. Он с самого начала стал лабораторией для их рождения».

ФОТО предоставлено пресс-службой ТЮЗа им. А. А. Брянцева

— Ярослава, вы стали первой в компании «новых Островских». Что это значит для вас?

— Александр Николаевич вообще не чужой мне человек. Потому что я два года подряд ездила в его усадьбу «Щелыково» на семинары молодых драматургов и режиссеров. И благодаря Островскому мы все так сблизились, что до сих пор переписываемся, у нас есть группа в Интернете. Естественно, мы обсуждали его пьесы, в которых так ярко и талантливо описан срез общества тех лет и людей, живущих рядом. Их чаяния, трагедии, боль. Он подметил какие‑то курьезные стороны своих современников. Понятно, что и «новые Островские» должны отражать нашу реальность. Конечно, в пьесах Островского есть вечные конфликты, и они угадываются в нашей сегодняшней жизни. Но контекст меняется, как и язык, на котором мы говорим.

— Язык ваших драм очень живой и современный. Такое ощущение, что диалоги и монологи вы записываете за реальными людьми.

— Я всегда прислушиваюсь к речи людей. Иногда прям так завернет человек, что понимаешь: такое не придумаешь, надо записать. Не так давно в одном монастыре я записала обращение послушника: «Товарищи, возьмите котеночка на содержание Христа ради! Он тут тусуется при храме исключительно с разрешения отца Сергия».

— А язык соцсетей помогает вам отражать наше время?

— Один раз в пьесе «Житие Федора Михайловича», которая идет в «Современнике», он мне помог. Там одна героиня разговаривает психологическими терминами: «меня триггернуло», «он совершил абьюз». И я какое‑то время просто сидела на психологических сайтах, где люди пишут о своих проблемах, и поднабралась этого сленга.

— Есть мнение, что большинство ваших героев — психологические экстремалы. Они делают друг другу очень больно, а вы их в этом поощряете, расстраиваете читателей и зрителей. Зачем?

— А что — «Анна Каренина» не делает больно? Я, конечно, не сравниваю себя с Толстым, но мне кажется, что литература, в том числе и драма, через боль человека, которого мы даже не знаем, дает нам возможность что‑то понять и про себя. Прожить какой‑то важный опыт, не имея его в реальной жизни. Или, имея, по‑другому на него посмотреть.

— При этом кажется, что вы всем своим героям всегда сочувствуе­те, даже когда они совершают ужасные поступки. Это так?

— Мне нужно, чтобы всех было жалко. Я понимаю, что это хорошая история, только когда могу всех для себя оправдать.

— Хорошую историю вы рассказали в новой пьесе «Новогодние приключения Гены и Уйбаана». Ее уже кто‑то ставит?

— Нет, пока еще никто не предлагал.

— К Новому году наверняка спохватятся. Это же остроумный и жизненный срез общества, приправленный психологическим гротеском. На создание этой пьесы вас вдохновил тюзовский конкурс?

— Я написала ее, когда ушла в дек­рет. А потом подумала: почему бы не отправить на конкурс? С ТЮЗом меня связывают творческие отношения, там поставили мою пьесу «Отрочество» по Толстому. Я была на премьере, мне очень понравился спектакль.

— Так вы сейчас в декрете?

— Номинально — да.

— Дети — ни с чем не сравнимое счастье, однако авторы час­то все же сравнивают создание собст­венных произведений с появлением на свет детей. А как рождаются ваши пьесы и сценарии?

— По-разному. Например, сценарий фильма «Я не вернусь», где главная героиня вынуждена прикидываться подростком-беспризорником, родился из повторяющегося сна. Мне снилось, что я должна снова идти в школу. Я сопротивлялась: да вы что, я ведь взрослая, институт окончила, а меня снова тащат в школу…

— А правда, что уже в школе вы написали свою первую пьесу?

— Да, в девять лет. Мы готовили к утреннику спектакль, и я получила в нем роль. Но пьеса мне показалась какой‑то ненастоящей. Я пожаловалась маме, а она сказала: напиши тогда свою. И я села и написала. Мама удивилась: никто же меня не учил, а действующие лица, ремарки, диалоги — все на месте.

— Про что была пьеса?

— Про Бабу-ягу.

— Так вот где истоки ваших колоритных героинь, которые порой бывают очень жестокими.

— Но учительница мою пьесу не оценила и к постановке не взяла.

— Зато вашу давнюю пьесу «Наташина мечта» и ставят, и ставят. Что вас вдохновило на ее создание?

— У меня в жизни случилась трагедия. Я была совсем еще юной девочкой, и, конечно, трагедия была связана с несчастной любовью: у парня появилась другая. Мне хотелось как‑то выплеснуть свои чувства и мысли по этому поводу, так пьеса и родилась.

— У Островского самые знаменитые героини погибают от любви. Даже Снегурочка тает. Ваши как‑то выживают.

— Сейчас оптика поменялась в отношении женщины. Ее интересно рассматривать как человека, который сам делает свою судьбу, противостоит преградам, жизненным неудачам и разрешает себе быть счастливым.

— Но в ваших произведениях вроде бы счастливой любви не наб­людается.

— Почему? В «Земле Эльзы» она счастливая.

— Ах да, это действительно очень трогательная история про то, что любовь после семидесяти не деменция, а подарок судьбы. В фильме по вашей пьесе эту влюбленную пару сыграли Ирина Печерникова и Вениамин Смехов, а в жизни у персонажей были прототипы?

— Однажды я приехала в деревню к бабушке, а там кипят страсти: немолодые люди, которым уже за 70, полюбили друг друга и стали жить вместе, а вся деревня заглядывает в их окна — занимаются они сексом или нет. Для соседей эта история была покруче «Дома-2». Там еще и дети с обеих сторон были против счастья родителей и говорили им: «Вы свои паспорта видели? Куда вам, задрав штаны, бежать за комсомолом?». С одной стороны это смешно, а с другой — ужасно: как будто пожилые люди не имеют права на личную жизнь. Детей, конечно, больше всего волновали вопросы наследства. Эта история и сподвигла меня написать пьесу.

— Ваши родители не связаны с театром? Или, может, мечтали, что вы в будущем прославитесь, ­поэтому заранее дали вам такое красивое редкое имя?

— Нет, маме просто нравилось имя Ярослава, тогда оно было странным, непопулярным, не то что сейчас. А моих младших брата и сестру зовут Саша и Лена, они шутят, что на первом ребенке фантазия у родителей закончилась.

Мы выросли в семье журналис­тов, и я с детства знала, что такое информашка, подводка. Мы тогда жили в Ханты-Мансийске, и в четырнадцать лет я придумала передачу для подростков «На чердаке». Пошла с этой идеей на телевидение, но меня позвали в другую подростковую передачу, а когда я из нее выросла, отец предложил попробовать себя в журналистике. Я стала писать статьи, делать какие‑то опросы. К окончанию школы поняла, что не хочу быть журналис­том, и поступила в Екатеринбургский театральный институт.

— Можно научить человека писать пьесы?

— Я думаю, что научить писать нельзя, но можно человека направить. Сказать, например: слушай, не надо тебе писать детективные истории, сочиняй лучше сказки…

— У вас бывают неудачи? Вас так много ставят, причем в совершенно разных театрах, — где‑нибудь случаются провалы?

— Конечно. В театре, как и в любом творческом деле, на 30 процентов удач приходится 70 процентов неудач или чего‑то среднего. Если ты вышел на стезю драматурга, должен быть к этому готов.

— Народная любовь достается актерам и некоторым режиссерам, а драматургам — совсем редко. Несправедливо. Вам никогда не хотелось сняться в кино по собственным сценариям? Или стать режиссером своих пьес?

— В кино я снималась в юности у Алексея Федорченко. В его «Ангелах революции», например, играла ангела. Исключительно по блату. Мы просто дружим с Алексеем, и я напросилась в его фильмы, мне было интересно сняться в кино. А теперь — нет, не хочу. Вот мысли о режиссуре ко мне приходили. Но есть страх, все‑таки это совсем другая профессия. К тому же это работа с большим количеством людей, а я интроверт.

— Когда вы пишете пьесу, про­игрываете ее с кем‑то по ролям, чтобы понять, хорошо ли звучат диалоги? И кто первый читатель ваших сочинений?

— Да, когда я уже выхожу на стадию редактуры, читаю пьесу вслух очень громко. Мама иногда пугается — не понимает, с кем я разговариваю. Потом я мужу обычно даю почитать, он у меня писатель. Отправляю драматургам… Прислушиваюсь к их мнению, что‑то исправляю.

— Два автора в одной квартире — это сложно?

— Нам легко. Главное — вовремя разойтись по комнатам.

— Почему муж, писатель Роман Сенчин, переехал к вам из Моск­вы, а не вы к нему в столицу? Так сильно любите Екатеринбург?

— Конечно. И муж его полюбил. Этот город, мне кажется, очень свободный по духу. Я сюда приехала в 16 лет и живу здесь уже большую часть жизни. Екатеринбург дал мне очень многое: профессию, друзей, невероятное количество приключений, историй.

— А бывают мистические истории, связанные с вашими пьесами: вы что‑то придумали — и вдруг это в жизни сбылось?

— Ой, так бывает постоянно. Что‑то сочинишь, а потом оно происходит. А иногда незнакомые люди признаются, что я описала реальный случай из их жизни. У меня в одной пьесе есть сцена, где герой падает в котлован после смерти жены. И однажды ко мне подходит человек и говорит, что с ним все было ровно так же. И показывает шрамы на руках. И спрашивает: вот как ты про это узнала?

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 167 (7496) от 07.09.2023 под заголовком «Первая из «новых Островских»».