Мелодия струнного дерева. Кинорежиссер Ирина Евтеева – о своих работах
Очень точно о кинорежиссере Ирине Евтеевой написал Григорий Чхартишвили, народу больше известный как Борис Акунин: «Ни на кого не похожа и никому не подражает –это для российского кинематографа, обреченно семенящего за Голливудом, уже почти невероятно. Она создает новый вид визуального искусства, совмещающего кино с живописью. Каждая секунда – праздник». И это правда – и про непохожесть, и про праздник. В этом легко убедиться самому, посмотрев ее фильмы, уносящие далеко-далеко от наших будней, – «Клоун» (премия «Серебряный лев» на МКФ в Венеции), «Маленькие трагедии» («Золотой орел»), «Арвентур» («Серебряный Георгий» на ММКФ). И, наконец, «Мелодия струнного дерева», которую этой осенью показали на 42-м Московском международном кинофестивале. Ирина ЕВТЕЕВА – именно петербургский режиссер. С этого она и журналистка Елена БОБРОВА и начали свой разговор в кафе на «Ленфильме».
ФОТО pixabay
– Ирина Всеволодовна, в своих фильмах вы постоянно возвращаетесь к Петербургу – Петрограду – с той поры как в 1984 году сделали картину по рассказу «Крысолов» Александра Грина. Ваш город не имперский, не пушкинский, а...
– ...а город Андрея Белого, Блока... Да, так и есть. Именно про такой Петербург много рассказывали и моя бабушка, и прабабушка, которая родилась в 1885 году. Она умерла, когда мне было 11 лет.
– Не все в 11 лет спрашивают о прошлом своей семьи и не всем о нем рассказывают.
– А у нас рассказывали – такая была семья. Мама в свое время проследила все 12 поколений петербуржцев, которые за нашими спинами. Предки-немцы, витражных дел мастера, приехали сюда по приглашению Петра Первого.
В Петербурге несколько домов принадлежали семье Мерингов – на Петроградской стороне. Один из них отсюда недалеко – на углу Мытнинского переулка и Татарского, трехэтажный зеленый домик. Его во время революции мой прадед и покинул. А прабабушка жила в доме-«близнеце» на Карповке, там же родились моя бабушка, мама. Но и их семьи вынуждены были покинуть свой дом – вначале их уплотнили, а потом они уехали в другие дома.
И хотя я сама родилась на Бородинской улице, все же много гуляла по Петроградке, тем более что там остались мамины тети, вторая жена прадеда Верочка, с которой моя бабушка и дед очень дружили. Вся семья рисовала. Помню, как мы с прабабушкой, бабушкой и мамой сидели дома и рисовали портреты – у кого лучше получится... Осталось много фотографий начала ХХ века – бабушкин старший брат Г. В. Меринг, серьезный исследователь кинематографа, имел много правительственных наград.
– Вашей прабабушке было 20 лет, когда грянула и первая революция, и японская война. А дальше – снежный ком катастроф...
– Она никаких кошмарных историй не рассказывала. Хотя, когда речь заходила о блокаде, всплывали тени пропавших тогда ее знакомых. Но чаще всего она вспоминала про своего отца Виктора, про купальни – вот про них мне было очень интересно слушать. Я все пыталась представить себе, что это такое – собственная купальня. Про наряды того времени рассказывала, что-то даже осталось, бабушка потом отдала их на «Ленфильм» в костюмерный цех. Помню до сих пор линейку, которую она засовывала между плеч, чтобы выровнять мою спину.
У меня нет ощущения, что тот период начала ХХ века закончился. Мне иногда снится другая квартира с другой мебелью, я убеждена, что там жили мои предки. И я тоже как будто живу и в том городе из другого измерения.
Поэтому мне в Петербурге всегда интересно, здесь можно найти то пространство, которое вдруг разворачивается другими мирами. Я так вижу этот город и так его изображаю в своих фильмах. Ничего не сочиняю...
– Многие понимают, что такое Петроград в начале 20-х годов ХХ века. Но как герой «Крысолова» Александра Грина, который говорит, что это все уже описано без него, а его влечет другое, так и вы – не про ужас и грязь того времени делаете кино...
– Конечно, эффектнее снимать грязь, она в кинематографе лучше всего получается. Но я убеждена: нельзя заигрывать с темными силами, не надо будить зло, оно некрасивое, страшное. И да — у меня в «Фанданго» мы не видим повешенного, не делаем акцент на то, как разбирают дрова, не смакуется очередь за пайком...
Мне важнее другое – фантасмагория Грина про жизнь в другом измерении. Я ведь потому с детства обожала и Грина, и Гофмана, что они, с одной стороны, показывают реальную жизнь, а с другой – очень интересный призрачный мир, в который хочется попасть. Вы только вслушайтесь в начало рассказа Грина «Арвентур»: «Это было в то время, когда у человека начинает отцветать сердце...».
Или вот во время пандемии прочитала «Огненного ангела» Брюсова. Давно хотела прочесть этот псевдоготический роман о девушке, которая думала, что полюбила огненного ангела, а он оказался демоном.
– Думаете за этот роман взяться?
– Поначалу хотелось, но потом поняла, что меня не тянет эта история куда-то дальше.
– А как приходит к вам то, что потом становится вашим кино?
– По-разному. «Клоун» с Полуниным – случайно. Так же, как сейчас блокадная история. Ко мне долго обращались с этой идеей, и я отказывалась, пока история мальчика и девочки, живущих в блокадном Ленинграде, не выросла в мою историю. Я «поселила» героев на Петроградской стороне. Мама девочки стала художницей, которая рисовала декорации в театре для «Щелкунчика». Я вспомнила про новогодние елки во время блокады, мама рассказывала мне про них. Потом я «вписала» в картину вещи нашей семьи, которые пережили блокаду, например пластмассового негритенка. И постепенно история приобрела какой-то семейный оттенок.
– Одна из самых пронзительных и тонких вещей про блокаду – поэма «Жар-птица» Геннадия Алексеева, но кто знает о ней? Кто знает об Алексееве, хотя его отмечал Иосиф Бродский? Да и об Александре Грине и уж тем более Велимире Хлебникове, герое вашей последней картины, вспоминают разве что к датам.
– А между тем без Хлебникова не было бы Маяковского, Пастернака и других поэтов. Когда я говорю своим студентам (И. Евтеева с 1981 года преподает кинодраматургию в Петербургском институте культуры. – Прим. ред.) о Хлебникове, они с пониманием кивают: «Да-да, Борис Хлебников, режиссер». Велимира Хлебникова они, конечно, не знают, как и все, что было в ту эпоху. Когда я им рассказываю про «войну хвостов и бубновых валетов» (идейно-эстетический спор между двумя объединениями художников Серебряного века «Бубновым валетом» и «Ослиным хвостом». – Прим. ред.), они думают, что я ненормальная. Но ведь и те, кто знает Велимира Хлебникова, скорее вспомнят его «заумь».
– Сразу вспоминается придуманное им слово «будетляне», которым он называл футуристов. Потом уже Маяковский подхватил: «Будетляне – это люди, которые будут». Вам не хватает таких людей?
– Да, не хватает этих по-хорошему сумасшедших людей, умевших видеть жизнь столь необычно. То, чем они занимались, не было бегством от реальности, это и была их реальность. Хлебников, притом что был совершенно не материальным человеком, очень тонко отразил свое время, только надо уметь это прочесть в его поэзии.
Хлебников – красивый, немного похожий на птицу, часто стоящий на одной ноге, как цапля – как будто из воздуха брал новые слова, плел из них стихи, писал на бумажках, бумажки комкал и запихивал в подушку. Спал голым, чтобы не мять одежду. Придумал исчисление времен, предрек революцию 1917 года. Придумывал язык, который призван был отражать смыслы самими звуками: «Есть слова, которыми можно видеть, слова-глаза, и слова-руки, которыми можно делать». Он блуждал во временах, и именно его перемещения во времени и пространстве, о которых он написал в рассказе «Ка»? и были мне интереснее всего.
– Но его непросто читать, признаюсь.
– И я долго не могла его понять. А потом ко мне стали приходить какие-то вещи, как будто присланные Хлебниковым, вроде книги об языке завязывания травинок. И в конце концов я погрузилась в его зашифрованный мир и обнаружила удивительное совпадение. Свою «сверхповесть» «Ка» Хлебников написал в 1915 году. Когда я закончила свой сценарий по Хлебникову, то обнаружила, что произошло это день в день с разницей в столетие!
– В предпоследнем своем фильме, «Арвентуре», вы соединили рассказ «Фанданго» Грина и даосскую притчу о художнике-мудреце, способном видеть мир прекрасным. В «Мелодии струнного дерева» вновь соединение – Петрограда во время Первой мировой войны и легенды о персидских Ромео и Джульетте...
– Поэма «Медлум и Лейли» была написана самим Велимиром Хлебниковым. Поэт и его Ка, тень души, как пишет Хлебников, путешествуют в разных временах и пространствах: попадают в Древний Египет к фараону Эхнатону, который выгнал всех богов и оставил одного Ра, способного сочинять новый мир, новые слова. И в чудесный лес людей-птиц приходят поля сражений Первой мировой, где в окопах встречают художника Филонова. Как болото, их затягивает «Черный квадрат» Малевича, где с ними происходят удивительные кармические перевоплощения.
– И заснувшего у дуба Поэта «навестила» лучшая повесть арамейцев «Медлум и Лейли» – как говорится в вашем фильме.
– Самое удивительное, что поэма персидского поэта Низами о несчастной любви юноши Кейса к красавице Лейли, написанная в XII веке, не была переведена на русский язык до середины XX века. Откуда эта легенда «прилетела» к Хлебникову, никто не знает. Но как бы то ни было, он ее переосмыслил по-своему. По легенде, Лейлу выдают замуж за нелюбимого. В нашей нарочито живописной в духе иранской миниатюры фантазии на тему поэмы Хлебникова муж – это царь и воин, а она полюбила бедного поэта. А поэт всегда предпочитает любовь и мир.
– Хлебников предрек революцию, но сетовал, что «иногда неплохо быть пушкинианцем. Через прекрасное (Пушкин все-таки был закопченным стеклышком) можно посмотреть на будущее». Сейчас особенно хочется быть пушкинианцем...
– Как странно, что вы заговорили о Пушкине. Мне предложили сделать фильм по сценарию Ирины Марголиной «Отель «Онегин». Хотя не мой сценарий, все же проект меня заинтересовал, потому что, с одной стороны, там и роман Пушкина, а с другой – опера Чайковского. А все начинается с того, что из Англии приезжает режиссер-мультипликатор с русскими корнями и пытается разобраться в поэзии Пушкина. И так уж получается, что селится он в отеле «Онегин»...
– Это будет уже не первое ваше обращение к Пушкину.
– Когда я бралась за «Маленькие трагедии», мне было интересно, как через пластику, через живопись передать слово Пушкина. А здесь есть и слова поэта, и музыка.
– Как может визуализироваться история англичанина, пытающегося докопаться до сути Онегина?
– Об этом еще рано говорить. Я вначале снимаю фильм с актерами, а всю анимацию делаю уже с кинопленки. На большое стекло одновременно проецируется несколько изображений, которые синтезируются светом, цветом, фактурой. А потом все кадры рисую вручную гримом по стеклу. Когда делала блокадную историю, мне вдруг пришла идея – рисовать все на морозном стекле. Когда смотришь на внешний мир сквозь ледяные разводы, он опять же кажется не очень реальным...
– Кстати, о блокадном фильме. Это будет короткометражка? Немодный нынче формат.
– Поэтому я и стала работать в полном метре, чтобы люди хотя бы на фестивалях посмотрели историю, которую мне хотелось рассказать. Потому что даже на фестивалях все хуже и хуже смотрят короткий метр. Его стали воспринимать как продукт очень молодых людей, которые делают первые шаги в кинематографе, и надо их поддержать. Но это же не так или должно быть не так.
– Да, сколько шедевров именно в таком формате – хотя бы «Ежик в тумане» Юрия Норштейна.
– Он был создан, когда еще смотрели короткометражное кино. А недавно мне один студент написал, что более депрессивного фильма, чем «Сказка сказок», он не видел. А еще страшнее – «Ежик в тумане».
– На фоне глянцевой диснеевской продукции, конечно, ежик абсолютно в тумане.
– Да, сегодня большинству нужна в анимационном кино не поэзия и условность, как у Норштейна, как у Андрея Хржановского с его «Стеклянной гармонью» или в «Старике и море» Александра Петрова, а правдоподобие вымышленного мира.
– У вас руки не опускаются, когда осознаете: Хлебникова не знают, ежик Норштейна «депрессивный»?..
– Не то чтобы руки опускались или не опускались. Страшно лишиться возможности делать фильмы. Просто рисовать мне мало – интересно, когда из картинок складывается история и ее ведут мои руки...
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 231 (6829) от 17.12.2020 под заголовком «Мелодия струнного дерева».
Комментарии