Записки блокадного врача. В Петербурге найдены уникальные документы

В Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга недавно мне довелось обнаружить уникальный документ - блокадные воспоминания врача Ольги Александровны Сергеевой. Заинтересовали они меня тем, что были написаны по горячим следам, после прорыва блокады Ленинграда, в январе 1943 года. Руководство города предложило тогда людям, пережившим самое страшное время блокады, поделиться своими воспоминаниями, рассказать правду, какой бы горькой она ни была. Через 75 лет после этих событий хочется снять шляпу перед теми, кто выступил с такой инициативой для сохранения памяти у будущих поколений.

Фото: kropekk_pl / pixabay

Перед войной Ольга Сергеева была участковым врачом в поликлинике завода «Большевик». С началом войны он был засекречен под индексом «Завод № 232». Сегодня это огромное предприятие - Обуховский завод. Как следует из записей Сергеевой, поликлиника являлась любимым детищем тогдашнего директора завода Дмитрия Устинова. Как мы знаем, позже он стал министром обороны СССР и членом Политбюро.

Воспоминания представлены главами, первая из которых называется «Поликлиника в конце 1941 года». Из записей следует, что в отличие от большинства предприятий Ленинграда на секретном заводе № 232 в декабре 1941 года активная жизнь еще продолжалась. Сегодня нам известно, что там изготавливали минометы, другое вооружение. Поликлиника, как пишет врач, «продолжала снабжаться теплом и светом. Но внешний ее вид изменился. Снаружи окна были заделаны деревянными ширмами, внутри завешаны черными шторами. Свет не проникал, и приходилось работать при электрическом освещении, которое у нас было до начала 1942 года».

Вторая глава воспоминаний - «Дистрофия» - посвящена работе поликлиники в самое смертное время: конец 1941 - начало 1942 годов. Описание дистрофиков дано профессиональным языком и в то же время глубоко человечно. «Дистрофики отличались отсутствием подкожной клетчатки и страдальческим выражением глаз. Вследствие поражения суставов и мышц, походка у них сделалась неуверенной, когда они начинали движение вытянутой вперед ногою. Внешний вид был ужасен. Многие, прежде культурные и чистоплотные люди, перестали даже умываться... Идет такой человек, вытягивая прямую не сгибающуюся в коленном суставе ногу, в испачканном поношенном пальто, обязательно подпоясан веревкой или ремнем, на голове шапка-ушанка, безумный взгляд, в вытянутой руке длинная палка, на шее веревка, на которой болтается какая-нибудь посудина или тощий портфель».

Самым страшным местом в поликлинике был кабинет № 22. «Запах смерти и тления ясно чувствую при одном воспоминании об этом месте. Если бы сто художников задались целью нарисовать что-то мрачное и зловещее, и нарочно сгустили краски, то и у них бы не вышло так, как мы это видели на самом деле, - пишет Ольга Александровна. - В этом кабинете происходил не только прием больных. Он был промежуточным этапом к выносу в сарай, к другим мертвым людям. Можно пересчитать по пальцам тех больных, которых удалось вынести живыми из 22-го кабинета, но это позднее, когда открылись стационары».

Тем не менее страшный 22-й кабинет был привлекателен одной своей особенностью. В нем находилась печка, от нее исходило тепло, появлялась жажда жизни. Сергеева пишет: «Многие наши сотрудники очень любили сидеть в 22-м кабинете, вокруг топящейся печки, хотя это и было запрещено. Здесь они отогревались, кипятили воду, сушили одежду, делили и ели суп, полученный коллективно в столовой. Здесь отдыхали, делились впечатлениями, иногда шутили, смеялись, правда, редко. Все это происходило в присутствии умирающих больных... Реакция наших сотрудников на окружающую среду была вялая в силу того, что сами служащие большей частью страдали дистрофией».

Врач приводит в своих воспоминаниях имена работников завода, которым, к сожалению, не удалось помочь, описывает эпизоды общения с ними. «Умер в 22-м кабинете машинист-стахановец Матвеев Аркадий. Болезнь, голод превратили этого красавца в безобразный скелет. Погиб инженер-химик Меркулов, который держался очень бодро, даже проявлял некоторую жизнерадостность, дружил с нашими врачами, вел переговоры с грозным начальником столовой Смирновой относительно получения какого-нибудь супа по талончикам для врачей, занимал очередь женщинам-врачам на обед, за что и был прозван в шутку «женихом». И вдруг я слышу, что он умер, и место его в столовой осталось пустым».

В 1942 году, когда начали работать стационары с пунктами усиленного питания, один из них помог выжить работникам завода, где продолжала лечить больных Ольга Сергеева. Ее воспоминания заканчиваются записью в книге отзывов заводской столовой, сделанной работницей цеха № 36 Васильевой: «Я была трупом, а стала опять человеком». Жаль, что воспоминания Ольги Александровны пока доступны только посетителям архива.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 027 (6380) от 14.02.2019 под заголовком «Записки блокадного врача».