«Генерал штурм». Воспоминания маршала Чуйкова о боях в Берлине

Дважды Герой Советского Союза маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков с сентября 1942 года командовал 62-й армией, ставшей впоследствии 8-й гвардейской. Вместе с другими войсками она отстояла от врага Сталинград, участвовала в освобождении Донбасса, Запорожья, Одессы, форсировала Вислу, Одер и закончила свой боевой путь штурмом Берлина. Красноармейцы называли Василия Чуйкова «Генерал штурм», поскольку тот еще в Сталинграде довел до совершенства известную со времен Первой мировой тактику штурмовых групп и уличного боя.

«Генерал штурм». Воспоминания маршала Чуйкова о боях в Берлине | «В тяжелые периоды боя всегда находился на самых ответственных участках боевых действий войск армии... Настойчив, инициативен, требователен к себе и подчиненным, по характеру твердый, вспыльчивый...» - маршал Жуков о Чуйкове.

«В тяжелые периоды боя всегда находился на самых ответственных участках боевых действий войск армии... Настойчив, инициативен, требователен к себе и подчиненным, по характеру твердый, вспыльчивый...» - маршал Жуков о Чуйкове.

Чуйков всегда находился на переднем рубеже, за что пользовался особым уважением бойцов. И похоронить он себя завещал не у Кремлевской стены, как многие военачальники, а на Мамаевом кургане - рядом с могилами солдат и офицеров своей армии, отдавших жизнь за Сталинград...

По словам полководца, его книга «От Сталинграда до Берлина» - «об умении жить и бороться в огне». «Главная крепость нашего государства - человек, - пишет он. - Убедительное свидетельство тому - стойкость и неистребимая вера наших воинов в победу даже тогда, когда, казалось, нечем было дышать и смерть преследовала на каждом шагу. Для гитлеровских стратегов истоки такого явления остались неразгаданными».

Мы выбрали для публикации фрагмент воспоминаний Чуйкова, посвященный боям в Берлине.

***

«Выход наших войск 21 апреля на окружную берлинскую автостраду в районах Бернау, Петерсхаген, Рюдерсдорф, Эркнер, Вустерхаузен

создал благоприятные условия для полного окружения фашистской столицы. С этой целью приказом командующего фронтом 8-я гвардейская армия была повернута на юго-восточную и южную окраину Берлина для окружения и штурма его с юга.

<...>

Не прерывая наступления в пригородах Берлина, мы на ходу перестраивали свои боевые порядки по принципу штурмовых групп и отрядов. В ночь на 23 апреля никто в армии не отдыхал: слишком много было неотложных дел. Предстоял выход к Шпрее, затем к Даме. По расчету штаба армии, форсирование Шпрее было намечено начать утром 23 апреля, одновременно с мощной артподготовкой, которая будет длиться 30 минут. Дивизии должны выйти к реке и на приданных автомашинах-амфибиях (их у нас было 87) перебросить через реку свои передовые отряды и захватить переправы.

План форсирования был разработан детально. Казалось, мы все учли. Но на войне часто бывает, что планы выполняются не так, как намечалось. Ход событий все время вносит поправки. Так случилось и в ночь на 23 апреля. Пока размножался и рассылался приказ, части 28-го и 29-го гвардейских стрелковых корпусов вышли на берег Шпрее. Здесь бойцы нашли множество спортивных весельных и моторных лодок, а также несколько большегрузных барж. Командиры подразделений, не ожидая приказов и указаний, посадили своих людей на эти лодки и под покровом ночи форсировали Шпрее, а затем и Даме. Раньше всех переправились части 88-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Б. Н. Панкова. К рассвету они заняли пригород Фалькенбург.

Этим успехом мы обязаны инициативе командира 2-го стрелкового батальона 269-го полка 88-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии капитана Афанасия Ивановича Семакина. Кадровый офицер, участник многих боев, он и здесь, на подступах к Берлину, проявил лучшие командирские качества: смелость, волю, творчество в решении боевых задач.

Батальон продвигался вперед от окружной берлинской автострады через лесной массив. На пути встретился промежуточный рубеж обороны противника. В батальоне не было орудий и минометов. Ждать, когда подтянут орудия и другие средства усиления, Семакин не стал: противник мог отойти или навязать бой в наиболее выгодной для него обстановке. Надо было сразу, с ходу, внезапной атакой сбить его. Капитан Семакин так и поступил. Дружная атака развернутых рот, ринувшихся на противника из густого леса с разных сторон, так ошеломила его, что он не смог оказать организованного сопротивления. В короткой схватке батальон захватил в плен более 100 вражеских солдат, уничтожил 3 бронетранспортера.

Как после выяснилось, это был заслон на пути к одной из переправ через Шпрее. Продвинувшись вперед еще на несколько сот метров, батальон вышел на берег реки. Очистив его от немногочисленных вражеских групп, советские бойцы вслед за своим командиром - кто вплавь, кто на подручных средствах - преодолели реку. И вот перед глазами немцев, находившихся на той стороне Шпрее, появились русские - босиком, многие в одном белье, но бодрые и стремительные.

- Они появились, как привидения! Пришлось отступать!.. - рассказывал после пленный командир звена из батальона фольксштурма.

Этого и добивался капитан Семакин. Не давая противнику опомниться, он с несколькими автоматчиками ринулся в преследование. К вечеру, уже в сумерках, его батальон подошел к новому водному рубежу. Это была Даме. Ночью Семакин со своими бойцами форсировал ее. А вслед за этими смельчаками шли остальные батальоны и полки дивизии, закрепляя и развивая успех.

<...>

Я солдат. За моей спиной длинная череда прожитых лет. <...> Как с чисто военной, профессиональной точки зрения я теперь, на закате своей жизни, могу оценить все, что происходило весной сорок пятого года под Берлином. Ни малейшей возможности вести какое-либо сопротивление с надеждой на успех противник не имел.

<...>

Генерал-фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль начинали вместе с фюрером военное преступление. Они послушно искали исчезающие войска, пытаясь найти их по рации, с помощью посыльных. Они, как няньки у постели невменяемого, спешили его утешить рассылкой радиограмм. А может быть, этим они утешали и самих себя? Что же им оставалось делать?

Был отдан приказ армиям третьего рейха деблокировать Берлин... Этот приказ неустанно повторяли еще оставшиеся в руках нацистов радиостанции, он несся по телефонным проводам. <...> 28 апреля в руках Гитлера остался маленький клочок земли - Тиргартен и правительственные здания. Фашистский режим при последнем издыхании...

<...>

Мы, советские воины, пришли в Берлин не ради разрушения и убийства. Мы прошагали свой трудный путь, освобождая родную землю и братские народы от фашистских захватчиков. И дошли до Берлина, чтобы покончить с фашистским режимом в Германии и тем самым навсегда уничтожить опаснейший очаг агрессии.

Жертвы на войне неизбежны. Но их было бы меньше, если бы Гитлер и его подручные думали о благополучии нации...

И в первые часы штурма Берлина фашистские главари могли отдать приказ о прекращении сопротивления. Бомбы и снаряды остались бы лежать на складах. Сотни тысяч жителей были бы спасены.

<...>

Известно, что в двадцатых числах апреля Геринг и Гиммлер вступили в переговоры с англичанами и американцами, добиваясь, даже ценой физического устранения Гитлера, сепаратного мира или перемирия. По

своей ли инициативе они выступали как «спасители Германии от коммунизма» или были посланы самим Гитлером - ответить трудно. Это осталось тайной. Мне скажут, что на Нюрнбергском процессе отчасти прояснились события последних дней третьего рейха. Но Гитлер, Геббельс и Гиммлер еще до начала суда были мертвы, а Геринг давал уклончивые показания, а затем покончил жизнь самоубийством. Вполне возможно, что тайну последних дней жизни верхушки третьего рейха они унесли с собой в могилу.

Есть завещание Гитлера, в котором он перед смертью исключил из партии Геринга и Гиммлера...

Есть такое завещание. Я первый получил этот документ из рук начальника штаба сухопутных войск генерала Кребса, держал в руках последнее письмо за подписью Геббельса и Бормана. Но я, получив устные и письменные сообщения о смерти Гитлера, не верил в его смерть, пока наши воины не увидели его обгоревший труп во дворе имперской канцелярии.

<...>

25 апреля 8-я гвардейская армия повела наступление на центр Берлина с юга. Войска перестроились в штурмовые группы и штурмовые отряды. В состав этих подразделений включились танки, орудия всех калибров, вплоть до большой мощности, саперные и минометные подразделения. Тем штурмовым группам и отрядам, которым предстояло преодолевать водные препятствия, придавались переправочные средства. Шаг за шагом гвардейцы овладевали все новыми кварталами фашистской столицы.

Наступление шло беспрерывно днем и ночью, без передышек - в этом, собственно, главный смысл штурма. <...> В полосе наступления 8-й гвардейской наступали также части 1-й гвардейской танковой армии Катукова.

Теперь мы уже выработали тактику применения крупных танковых частей в городском бою. Сначала танки двигались по улицам города колоннами. Это приводило только к отрицательным результатам. Танковые колонны, растянувшись вдоль улиц, создавали заторы, загорались как факелы под фаустпатронами. Воспламенится головной танк - и остальным некуда деваться: подставляй бок под удар фаустпатрона и гори... Поэтому в первый же день штурма наши танкисты перестроили боевые порядки. Они установили тесное взаимодействие с пехотинцами, артиллеристами, саперами. В результате потери бронированных машин сократились до минимума, и славные гвардейцы генерала Катукова закончили свой победный путь в Тиргартене, в центре Берлина. Танкистов и пехотинцев соединило настоящее боевое братство.

<...>

Исход уличного боя решает упорство, инициатива и умелые действия мелких штурмовых групп. Несколько бойцов, вооруженных гранатами, автоматами, винтовками, при поддержке пулеметов и минометов, стремительно атакуя противника, всегда добьются успеха. Нужно только

помнить: пробираясь вперед, избегай движения по прямым улицам, используй проломы в домах, черные ходы, калитки, дворы и закоулки на задворках. Противник, как правило, минирует отдельные здания и промежутки между ними, закладывает фугасы на улицах, мины и «сюрпризы» в домах. Мы учили бойцов: перед тем как продвигаться вперед, произведи тщательную разведку, разузнай все как следует, а потом действуй смело, наверняка. Каменные строения, которые немцы обороняют особенно упорно, надо разрушать огнем минометов и орудий, а их гарнизоны уничтожать ручными гранатами.

<...>

Захват аэропорта Темпельхоф имел очень большое значение для всего сражения за Берлин. Это была последняя площадка в Берлине, с которой могли взлететь самолеты. И разумеется, противник делал все, чтобы удержать в своих руках это единственное окно в воздух. Аэродром обороняли зенитные части, отряды войск CС и танки, расставленные скобой по кайме взлетного поля с юга и востока. Большинство танков было закопано в землю, превращено в неподвижные огневые точки. Судя по всему, берлинский гарнизон остался без запасов горючего для танков: весь бензин, как показали пленные танкисты, забрали летчики для самолетов. <...> С вечера 25 апреля ни один самолет здесь не взлетел. К полудню 26 апреля аэродром и весь аэропорт Темпельхоф с ангарами и узлами связи, включая главное здание «Флюггафен», оказался в наших руках.

Вместе с этой радостной вестью пришла и горестная: погиб командир 117-го гвардейского стрелкового полка 39-й гвардейской стрелковой дивизии полковник Ефим Дмитриевич Гриценко, умный, волевой и завидной храбрости человек. Молчаливый, широкий в плечах, стройный, с ясным взглядом, он и сейчас стоит перед моими глазами. Он погиб в ночь на 26 апреля, но сообщили мне об этом только на следующий день. Видно, товарищи не верили, не хотели верить, что не стало Ефима Дмитриевича. Не хотел верить в это и я...

<...>

Командир 28-го гвардейского стрелкового корпуса генерал А. И. Рыжов доложил мне, что за парком Генрих фон Клейст, в угловом здании, превращенном в мощный опорный пункт, остался осажденный гарнизон противника, который не прекращает огня из крупнокалиберных пулеметов. Судя по всему, там засели обреченные смертники. Они ведут огонь по санитарам, раненым, женщинам и детям, которые пытаются перебежать улицу. Бьют всех, кто попадет в прицел пулемета, бьют длинными очередями, без разбора... Что с ними делать?

До этого я долго колебался: пускать ли в дело имевшиеся в армии команды огнеметчиков? И держал их в резерве. Но теперь решение созрело. <...> Огнеметчики вплотную подобрались к угловому дому и струями огня ударили по всем амбразурам и подвальным окнам опорного пункта. Но вскоре снова застрочили пулеметы. Значит, надо ворваться в это гнездо и уничтожить фашистов на месте. Такое решение принял по собственной инициативе рядовой огнеметчик Николай Иванович Попов - смелый сибиряк из села Аргунь Читинской области.

Швырнув связку гранат в дверь и проломив ее взрывом, он ворвался в первый этаж. Засевшие вдоль коридоров нацисты - офицеры и солдаты - не успели сделать ни одного выстрела: Попов хлестнул их струей огня своего огнемета. Однако главные силы врага укрывались в подвале. Швырнув туда несколько гранат, Попов спрыгнул по лестнице вниз и оказался в самой гуще фашистов. Их было, как впоследствии рассказывал Попов, около тридцати.

- Руки вверх! - крикнул он.

В ответ - автоматные очереди. Пришлось спрятаться за перегородку и оттуда полоснуть из огнемета.

Вскоре загорелся весь дом. Уцелевшие нацисты пытались спастись бегством, но на улице их поджидали наши бойцы.

Вот что значит инициатива и умелые действия бойца. В этом бою дело решил, по существу, один человек. Как же тут еще раз не подчеркнуть, что в городском бою находчивость и мастерство солдата - главное!

Когда противник сидит в домах с мощными каменными стенами, одна пехота ничего не сделает. Тут требуются усилия воинов всех родов оружия. И очень важно, чтобы пехотинцы получали непрерывную помощь от артиллеристов. Опыт городских боев показывает, что каждую штурмовую группу должны поддерживать не менее двух-трех орудий, не считая тяжелого пехотного оружия. <...> Особо хочется сказать о разведке. Она предшествовала каждой атаке, каждому штурму. Вести непрерывную разведку - значит знать сильные и слабые стороны противника, а следовательно, бить его наверняка. От разведчиков требовалась исключительная отвага, инициатива, находчивость.

<...>

Пришлось также подумать о питании и медицинском обслуживании мирного населения Берлина. К тому времени на складах и продуктовых базах немецкой столицы оставались считанные тонны муки, немного мясных и рыбных консервов. Мяса, крупы, молочных продуктов уже не было. Народ голодал. Дети лезли к танкам, под огонь пулеметов и орудий, лишь бы добраться до наших кухонь, выпросить кусочек хлеба, ложку супа или каши.

Да! По-настоящему доброе сердце у русского солдата!

Бойцы кормили из своих котелков немецких детей, совали им в руки консервы, сахар - неси, мол, домой. Мы получили продовольственные лимиты в централизованном порядке для населения Берлина и развернули множество походных кухонь специально для местных жителей.

Сложнее обстояло дело с медицинским обслуживанием. Та часть Берлина, где проходили войска нашей армии, еще зимой была разрушена американской авиацией. Водопроводы и канализация оказались выведенными из строя. Освещение - коптилки, отопление - керосинки и железные печки. Санитарные узлы, кухни, коридоры и даже спальные комнаты завалены нечистотами. Кругом смрад, грязь, антисанитария. Тиф, чесотка, желудочные заболевания... Люди обовшивели, покрылись коростой.

Что же делать? Нужна целая армия санитаров, десятки госпиталей.

Начальник санитарной службы армии получил указание изыскать необходимое количество дезинфекционных средств и совместно с комендатурами районов мобилизовать немецких медико-санитарных работников, чтобы не допустить эпидемий.

Начальнику тыла армии я приказал выдать горожанам все имевшиеся запасы мыла. Коменданты районов организовали восстановление водокачек и очистку канализационных магистралей.

Политические органы соединений выделили офицеров, знающих немецкий язык, и те разъясняли населению, что пора браться за восстановление разрушенного хозяйства: война кончается.

Все это входило в круг вопросов, так или иначе связанных с политическим обеспечением боевой операции.

<...>

За четверо суток наши части прорубились сквозь стены и каменные завалы к центру Берлина. Мы прошли за это время 12 километров. Армия Паулюса, наступая в Сталинграде, имела более выгодные позиции, чем мы здесь, но за сто с лишним дней не преодолела и половины того расстояния, которое мы преодолели за четверо суток.

<...>

Танки, действовавшие в составе штурмовых отрядов, могли ворваться в Тиргартен только через мосты. Поэтому мы стремились прежде всего овладеть ими. Наиболее напряженный бой развернулся за Горбатый мост. Саперам под огнем пулеметов удалось снять мины и разрядить два мощных фугасных заряда, подвешенных под фермами. Первая попытка проскочить мост с ходу не дала результатов. Танк - очень крупная цель, и, как только он появился на площади перед мостом, на него обрушился шквал огня. Из глубины Тиргартена ударил «тигр», закопанный где-то по самую башню.

К вечеру, вытащив подбитый танк из опасной зоны, танкисты попросили усилить на этом участке огонь артиллерии и дать дымовую завесу.

<...>

Отлично действовал двадцатидвухлетний командир роты 39-й гвардейской стрелковой дивизии 28-го гвардейского стрелкового корпуса старший лейтенант Николай Пименович Балакин. Разведав канализационные трубы, он принял решение: бойцам пробраться по ним до канала, затем вплавь достигнуть противоположной стенки и там так же по сточному трубопроводу проникнуть в тыл противника. Маневр был осуществлен блестяще. Рота Балакина разгромила два вражеских гарнизона, захватив в плен 68 автоматчиков и пулеметчиков батальона фольксштурма. Балакин, будучи раненым, продолжал руководить боем, пока не подоспела помощь.

<...>

В этот же день по всей армии пролетела весть о новом подвиге бесстрашного комсорга полка старшего лейтенанта Леонида Ладыженко. Удивительной храбрости человек. Еще в прошлых боях он ходил в атаку с губной гармошкой. Увидев, что бойцы залегли под огнем противника, Ладыженко прикладывал к губам гармошку и, наигрывая на ней что-нибудь веселое, первым шел вперед, а за ним поднимались в атаку и бойцы. Высокого роста, гибкий, ловкий, он поистине не знал страха в бою. Так было на Северском Донце, под Запорожьем, на Висле, на одерском плацдарме. А здесь, на Ландвере, он переплыл канал ночью, не переставая играть на губной гармошке, давая этим знать, где находится. Под утро гармошка смолкла. Когда к нему подоспели товарищи, Ладыженко показал на окровавленные щеки - пуля пробила их насквозь. Но комсорг не ушел из боя, пока не был вторично ранен, на этот раз тяжело, осколком мины в позвоночник.

Вот какие люди пришли в Берлин!

<...>

Вечером 30 апреля, когда я вернулся со своего наблюдательного пункта в штаб армии в район Иоганнистали, мне позвонил командующий фронтом маршал Г. К. Жуков. Он спросил:

- Есть ли надежда, что к празднику Первого мая мы очистим полностью Берлин?

Я ответил, что, судя по сопротивлению противника, которое, правда, ослабевает, надежды на скорую капитуляцию у меня нет.

На этом наш разговор и закончился. Маршал Жуков не дал никаких указаний, так как знал, что задача нам всем ясна.

<...>

Ровно в 5 часов 1 мая 1945 года я был с белым флагом на указанном месте, у северо-восточного угла зоологического сада. Свою автомашину с ординарцем и шофером оставил за углом соседней улицы в укрытии.

Пока шел к назначенному месту и пока минут двадцать ждал парламентеров, немцы огня по мне не вели. По-видимому, немецкие войска на этом участке были предупреждены о прибытии представителя нашего командования.

За эти двадцать минут ожидания я многое передумал, но одна мысль особенно сверлила мой мозг: не ложный ли был вызов со стороны противника, не провокация ли это? <...> Наконец я увидел, как метрах в двухстах от меня из-за угла вышли двое немцев с белым флагом и направились ко мне.

Я сделал несколько шагов к ним навстречу. Вдруг один из парламентеров упал. Послышались выстрелы, и пули завизжали вокруг меня. Я не успел принять мер предосторожности. Почувствовал удар в левое бедро и коленный сустав. После этого я упал, сильно ударился головой о панель.

Очнулся уже около своей автомашины. Оказывается, ординарец, рискуя жизнью, вытащил меня из зоны огня. Вместе с шофером они подняли меня в автомашину. Нога висела как плеть, но особенной боли я не чувствовал, только в голове шумело. Я сказал: «Везите к комдиву», - и снова впал в забытье. Пришел в себя, когда мне сделали укол. Надо мной склонились полковник Марченко и генерал Рыжов. Посмотрев на свои ноги, я не узнал свою левую: вместо сапога и брюк увидел белую чурку с красными кровавыми пятнами. В глазах рябило, лица людей расплывались. Я рассказал по порядку все как было... <...> Стало совершенно ясно, что в гарнизоне Берлина произошел раскол: одна часть солдат и офицеров готова сдаться, другая, состоящая из оголтелых нацистов, не только сама не идет на капитуляцию, но и силой оружия пресекает попытки других к сдаче. Кто из них возьмет верх, зависит от наших действий.

<...>

Дана команда: огонь на полную мощь и быстрее добить врага! Тысячи мин и снарядов полетели на правительственные кварталы, на имперскую канцелярию, на рейхстаг.

Результат мощного и хорошо подготовленного удара скоро сказался. Начали поступать донесения и доклады об успешных действиях наших войск.

<...>

В полдень (2 мая. - Ред.) берлинский гарнизон капитулировал. Мы вышли на улицу. Вокруг тишина, от которой мы так отвыкли. С непривычки она кажется звенящей. И вдруг мы услышали, как где-то недалеко чеканит шаг строй. Даже не верится, что это наши гвардейцы могут маршировать так торжественно. Из парка Тиргартен идет рота 79-й гвардейской стрелковой дивизии. Роту ведет гвардии капитан Н. И. Кручинин. Он только что закончил очистку восточного бункера от фашистов, пытавшихся еще сопротивляться. Там был сделан последний выстрел в полосе 8-й гвардейской армии. Последний выстрел - и гвардейцы вышли из боя на центральную улицу Берлина строевым шагом. Какая выправка, сколько радости на лицах воинов-победителей!

Нет, я, кажется, еще никогда не видел такого строя. Шаг в шаг, нога в ногу, плечо к плечу. Богатыри земли русской идут по Берлину! И вдруг песня - песня широкая, певучая, наша русская. Она плывет по еще дымящимся улицам города, где когда-то созревали планы главарей третьего рейха о мировом господстве.

Я смотрю на лица бойцов, усталые и радостные. Вот оно, настоящее счастье солдата!

Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.

Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».

#Великая Отечественная война #маршал #мемуары #подвиг

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 076 (6674) от 07.05.2020 под заголовком «Идут богатыри по Берлину».


Комментарии