Портретный конфликт. Разбираться в нем пришлось полиции и Царскосельскому дворцовому правлению
Лицейский доктор Франц Осипович Пешель был несказанно удивлен. Из добротной рамы красного дерева, аккуратно убранный под стекло, на него смотрел его собственный портрет, о существовании которого он, признаться, уже совсем позабыл. Обернувшись к хозяину квартиры профессору Якову Ивановичу Карцову, врач вежливо попросил возвратить ему рисунок, однако в ответ получил шутливый, но твердый отказ…
ФОТО Александра ДРОЗДОВА
С этого эпизода началась цепочка странных событий, о которых рассказывают документы Российского государственного исторического архива.
И Пешель, и Карцов были личностями примечательными. Оба принадлежали к «золотому», пушкинскому, периоду Царскосельского лицея (1811 – 1817), были коллегами по этому учебному заведению, ровесниками: обоим было по 34 года.
Франц Пешель, словак из Моравии, приехал в Царское Село в 1808 году, получив приглашение министра внутренних дел Алексея Куракина. Хорошо зарекомендовав себя на должности уездного доктора, вскоре он был назначен штаб-лекарем Царскосельской придворной больницы, а с открытием Лицея возглавил лазарет для воспитанников. Пешель был добродушен, любил поболтать и пошутить и скоро сделался общим любимцем жителей загородной резиденции.
Яков Карцов, напротив, запомнился современникам как человек острый, весьма язвительный и саркастичный. Он преподавал лицеистам физику и математику, но не сумел заинтересовать своими предметами: на занятиях его внимательно слушал лишь будущий генерал Владимир Вольховский. Зато у Карцова хватало педагогической мудрости, чтобы не мешать другим юношам развивать свои природные таланты и склонности. Именно от Карцова Александр Пушкин, долго и томительно решая у доски задачу и получив в итоге «икс», равный нулю, услышал знаменитое: «У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи».
Что же касается портрета, из‑за которого между доктором и профессором пробежала черная кошка… В 1813 году в Царском Селе на даче своих добрых знакомых Муравьевых (родителей будущего декабриста Никиты Муравьева) гостил известный живописец Орест Кипренский. Он написал здесь несколько портретов местных жителей, в том числе и доктора Пешеля.
Очевидно, картина обладала немалыми художественными достоинствами, поскольку управляющий Царским Селом граф Франц Ожаровский пожелал оставить ее у себя. В 1817 году, покидая должность, он «в знак памяти» отдал портрет Пешеля лицейскому профессору Карцову. В квартире последнего Пешель и обнаружил свое изображение и много раз просил его вернуть, но безуспешно.
Кончилось тем, что в апреле 1818 года Пешель во время очередного посещения квартиры Карцова воспользовался отсутствием хозяина в комнате, снял собственный портрет со стены и унес домой. Обнаружив пропажу, профессор вспылил и обратился в полицию с заявлением о похищении произведения искусства, стоимость которого оценил в 200 рублей. Он указывал, что, за исключением доктора, у него накануне не было в гостях «никого из посторонних», а потому стражам порядка следует полагать Пешеля ключевым подозреваемым.
Лицейский врач до глубины души оскорбился поступком коллеги. «Известился я, что профессор Карцов вошел в полицию с формальным прошением, что у него в доме будто похищен мною портрет мой, за каковой поступок просит поступить со мной по законам», — с возмущением писал Франц Осипович главе Царскосельского дворцового правления Якову Захаржевскому.
Пешель замечал, что злополучный портрет является его «неотъемлемым достоянием», поскольку был «срисован с него» художником Кипренским. Карцов же, которого с семьей доктор бесплатно лечил на протяжении шести лет, проявил, по его мнению, неблагодарность и «бесстыдным образом» обременяет полицейских доносами о краже вещи, которая ему не принадлежит.
Генерал Захаржевский поддержал доктора, «которого репутация с наилучшей стороны известна не только начальству, но и всему городу». Обращаясь к директору Лицея Егору Энгельгардту, он характеризовал поступок Карцова как «дерзкий» и «неприятный», а его самого — как обладателя «наглого и беспокойного характера». Глава дворцового правления предлагал отдать профессора под суд за ложный донос. К этому моменту Карцов, по‑видимому, и сам уже догадался, что перестарался: в беседах с коллегами он подчеркивал, что в полицию обратился, желая пошутить, и готов забрать «нелепое» заявление обратно…
К счастью для профессора, директор Энгельгардт, известный своей мудростью и справедливостью, решил разрешить ситуацию миром. «Я надеюсь, что мы это странное дело кончим как добрые соседи, так чтобы были волки сыты и овцы целы», — написал он в ответном отношении генералу Захаржевскому.
В итоге директор Лицея пригласил к себе обоих участников «живописной» истории, выслушал их объяснения и разъяснил неправоту каждого. «Карцов, с одной стороны, поступил неблагодарно против бывшего приятеля своего доктора Пешеля, дав законный ход приятельской шутке, — отмечал Егор Энгельгардт. — Но, с другой стороны, Пешель поступил совершенно против законных правил, унеся из чужих комнат без ведома хозяина вещь, там находящуюся, хотя бы и действительно ему принадлежащую».
По настоянию директора доктор и профессор принесли друг другу извинения. На этом, как сообщал Энгельгардт Царскосельскому дворцовому правлению, дело о портрете «предано было совершенному забвению».
Профессор Карцов продолжил преподавание в Лицее, из которого перешел затем в Морской кадетский корпус. Его не стало в 1836 году в возрасте 52 лет. Доктор Пешель пережил коллегу на шесть лет. До конца жизни он работал в Лицее, пользуясь любовью и благодарностью пациентов, часто приглашавших медика на празднования лицейских годовщин 19 октября.
Что же касается «скандального» портрета кисти Кипренского, то его нынешнее местонахождение неизвестно.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 148 (7477) от 11.08.2023 под заголовком ««Живописный» конфликт».
Комментарии