Ближе к звездам. Российские космонавты об открытом наборе и Илоне Маске
V всероссийский форум «КосмоСтарт» изолировался, но расширился. Как и многие крупные фестивали, этот тоже перекочевал в онлайн. Три дня пространство «Точка кипения» в Государственном университете аэрокосмического приборостроения внешне напоминало ЦУП: множество компьютеров, а на экранах – космонавты. Трансляция шла в прямом эфире, и если обычно аудитория «КосмоСтарта» – сотни школьников и студентов, то в онлайновом формате она стала безграничной – почти как космос. Мы побеседовали с космонавтами Александром ЛАЗУТКИНЫМ (летал в 1997 году) и Михаилом КОРНИЕНКО (летал в 2010 и 2015-м).
ФОТО предоставлено пресс-службой ГУАП
– Идет третий открытый набор в отряд космонавтов. Как вы вообще относитесь к тому, что наборы стали открытыми?
Александр ЛАЗУТКИН: – Скажем так: никак. Само по себе явление нормальное, сложность в другом: раньше специалистов набирали на предприятиях космической отрасли, это были люди, изначально знакомые с космической и авиационной техникой, с нужным образованием, с опытом работы. А тут, получается, подать заявку может любой, кто соответствует некоторым требованиям. Может так получиться, что по требованиям-то он пройдет, а как технарю, ему нужно будет очень многому учиться.
Хотя... Я бы в детстве, наверное, мечтал об открытом наборе. Я не знал, где набирают в космонавты, приходилось, как разведчику, выискивать нужную информацию в открытых источниках. Вот читаешь в газете, что такой-то космонавт окончил такой-то вуз – и соображаешь: ага, значит, наверное, туда мне и надо поступать. А сейчас просто заходишь на сайт Роскосмоса, а там что-то вроде «Требуются космонавты».
Михаил КОРНИЕНКО: – Я считаю, что это неплохо, открытый набор. Все равно ведь обозначен перечень специальностей, заявлены приоритеты – например, предпочтительно, чтобы ты был кандидатом наук, спортсменом и так далее.
Если раньше набирали из летчиков и инженеров, то сейчас в космосе нужны и ученые-биологи, и врачи. Вот со мной летал профессиональный врач, американец. Врач мне не понадобился, но с ним я себя чувствовал как-то спокойнее. В марсианскую экспедицию обязательно нужно врачей набирать, чтобы не дай бог чего.
– В последнем наборе уже подано почти 1,5 тысячи заявок, сейчас досылают документы, но «в финал» выйдут только четыре человека. Так что после очередного пополнения в отряде космонавтов будет немногим больше 30 человек. Нам так мало надо?
А. Л.: – Да. На самом деле в отряд набирают столько, сколько нужно, и тогда, когда возникает необходимость. Значит, больше пока и не нужно.
М. К.: – У американцев в свое время в отряде астронавтов человек 140 были. Но это было продиктовано тем, что «шаттлы» стартовали часто, в экипаже по семь человек. Сейчас, по-моему, их отряд тоже подсократился. Кстати, полторы тысячи заявок – это мало. Только через сито медицинских проверок проходит одна из ста пятидесяти. А дальше – мандатная комиссия, потом отсев в процессе учебы. Так что полутора тысяч совсем не достаточно.
– Тем более что полный пакет документов пока предоставили всего полторы сотни... Самый большой отсев идет по медицине. Михаил Борисович, вы изучали возможности человеческого организма в ходе длительного полета...
М. К.: – Это не я изучал, это меня изучали. Я был подопытной крысой. Из реакций организма ничего особо нового: господи, мы летаем уже 60 лет, что там может быть удивительного?
Ну вот часто замечают чисто внешне: из-за перераспределения крови, лимфы морщины во время жизни на МКС разглаживаются. Но эта «мечта всех женщин» имеет и негативную сторону: отекают ведь и слизистые, трудно дышать, кровь приливает к голове. С утра встаешь – башка тяжелая, а нужно прочитать десять листов убористой радиограммы. Так сложно бывает, что таблетку выпиваешь – правда, я себе такое редко позволял.
Вот я сказал, что реакции организма вроде бы известны, но методы диагностики ушли далеко вперед. Никогда бы не подумал, что буду, находясь на орбите, сам себе делать УЗИ глаза.
А. Л.: – Это делается так: вытаскиваешь глаз, наставляешь на него аппаратуру – и делаешь УЗИ...
– Вот вы сказки рассказываете, а мы ведь так и напишем.
М. К.: – Ну это своеобразная процедура. Подносишь к глазу специальную штуковину, а поскольку там невесомость, у тебя вокруг глаза образуется как бы пузырь. И ультразвуковым датчиком по глазу водишь. Картинка передается на Землю, и врач на Земле тебя направляет: датчик передвинь поближе к переносице, теперь чуть подальше... И у меня на мониторе тоже картинка: вот мой нерв глазной, вот хрусталик... Точно так же делал себе УЗИ сердца, печени, артерий.
– Александр Иванович, про ваш полет написано: «небывалое количество нештатных ситуаций». Пожар, разгерметизация. Как тренировали стрессоустойчивость?
А. Л.: – Ну вот жили люди в мирное время – все нормально. Война началась – все попали в «нештатную ситуацию», перестроились. Перестраивается человек и привыкает. Но я по себе сужу: честно говоря, если бы мне сказали, что у меня будет столько нештатных ситуаций, я бы, наверное, не выдержал. А так даже получал от них своего рода удовольствие: починил, вот какой я молодец!
Если бы не эти ситуации, я бы, наверное, не обрел такого «чувства станции». Это как доктор чувствует своего давнего пациента: только посмотрит на тебя – «слушай, тебе бы лекарство принять». То же самое тут: чувствуешь, что нужно, условно говоря, «пыль протереть».
Я просто все проверял, совался во все дыры. Во время одной из таких ситуаций электричество пропало – и сначала наступила космическая темнота. А потом – космическая тишина. Уши заболели! Я их даже руками закрыл, но потом осознал: «Ведь я услышал космическую тишину!».
И был еще один момент. Я датчик снимал, он одной из трубок «соединен» с космосом. Вдруг слышу звук «ш-ш-ш-ш» – свистит. Не сработал определенный клапан, утечка воздуха. Поднес палец к концу трубки – и пальчик как бы всосало. Я подумал: «О, космос потрогал».
– Вы в выступлениях выразили сомнение в том, что космос может быть частным делом. Но Илон Маск доказал, что частники могут делать дешевле, чем государство.
М. К.: – Я имел в виду, что это дело государственное, поскольку требует очень больших ресурсов. А Маск... Я вас умоляю. Это проект. Не знаю чей, но деньги ему, безусловно, кто-то дает. Сами посудите: вот МКС – это ж 170 миллиардов долларов в космосе летает. Ну какой частник это потянет? А марсианский проект будет в разы дороже.
Вот у Европы есть Европейское космическое агентство, ЕКА, а своих пилотируемых кораблей нет. Грузовик не сделали. Япония в космос летает, а пилотируемой программы нет. Я совершенно не против частных проектов – пожалуйста. Запускайте модуль, возите туристов – заодно нас разгрузите, потому что турист на станции – это, конечно, обуза: за ним присматривать нужно, чтобы ничего не сломал, чтобы не залетел не туда. На это отвлекаешься.
А. Л.: – Частник не филантроп, он вкладывает деньги, чтобы получить прибыль. Только государство может вложить деньги, понимая, что если что-то и получит, то не в близкой перспективе. А вообще когда я там, наверху, был – смотришь, как Земля проплывает, такая маленькая. Думаешь: даже если мы все наши земные мозги напряжем, то узнаем только совсем чуть-чуть о том мире, в котором живем. Ну что тут еще делиться на частные и нечастные?
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 228 (6826) от 14.12.2020 под заголовком «Космос потрогать».
Комментарии