Стресс как источник здоровья
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
В числе научных центров мирового уровня появится «физиологический». Название длинное: павловский центр «Интегративная физиология – медицине, высокотехнологичному здравоохранению и технологиям стрессоустойчивости». Базироваться он будет на петербургской площадке, в Институте физиологии им. И. П. Павлова РАН в Санкт-Петербурге и павловских Колтушах. В консорциум входят «петербуржцы» – Институт эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова РАН и электротехнический университет «ЛЭТИ», а также расположенный в Москве Институт медико-биологических проблем РАН. Инициатора создания проекта академика Людмилу Филаретову, зачем науке физиологии понадобилось уточнение «интегративная»; какую пользу получит «практичная» медицина от «непрактических» фундаментальных исследований в ближайшее время; и, конечно, о стрессоустойчивости – ученая не только возглавляет институт, но и руководит лабораторией экспериментальной эндокринологии, которая изучает стресс.
– Людмила Павловна, сейчас весь мир участвует «в эксперименте», переживает стресс, который, похоже, уже перетек в хронический. Если говорить о стрессе с физиологической точки зрения: какие процессы в организме происходят?
– В 1936 году канадский исследователь Ганс Селье опубликовал в Nature статью, в которой описал «общий адаптационный синдром». Сам термин «стресс» Селье позже позаимствовал из физики, где он обозначает напряжение. То есть это напряжение, в котором находится организм, когда на него действует некий стимул: холод, жара, сильный звук, травма, усиленная мышечная активность... И многое другое. Например, в период пандемии, особенно на первом этапе, новости о COVID-19 являлись психологическим стимулом для развития стресса.
Так вот Селье открыл, что самые разные стимулы вызывают одну и ту же общую реакцию организма. А сам стимул назвал «стрессором». Можно сказать, что стрессорная реакция – это появление одних и тех же признаков в ответ на совершенно разные стрессоры.
– Учащенное дыхание, повы шенное кровяное давление, сердце колотится – это очевидно. А что происходит в организме на уровне химических реакций?
– Да, некоторые признаки стресса видимы, но не видны гормональные изменения, которые приводят к появлению этих видимых признаков.
Не видны и три важных симптома, которые Селье объединил в «триаду стресса». Уменьшение лимфатических узлов и тимуса, особой железы, важной для иммунной системы; появление язвы желудка; увеличение коры надпочечников.
В мозговом веществе надпочечника вырабатываются гормоны катехоламины – например, известный адреналин, а в корковом – кортикоиды, в том числе важные «гормоны стресса» глюкокортикоидные гормоны. Название им так же придумал Селье, отметив их влияние на углеводный обмен, а значит, на глюкозу.
– Говорим «стресс» – подразумеваем однозначно плохое. Хотя это ведь в первую очередь мобилизация организма?
– Да. Еще до Селье американский физиолог Уолтер Кеннон назвал это реакцией «борьбы или бегства». Чтобы убегать или драться, требуется много энергии – значит нужна глюкоза, так вот глюкокортикоидные гормоны и обеспечивают ее высокий уровень в крови при стрессе.
Так что изначально стрессорная реакция полезна и даже необходима. Не торопитесь со стрессом «бороться»: Селье говорил, что стресс – это соль жизни, а полное устранение стресса смерти подобно.
Он описал три стадии стресса: тревога, резистентность (устойчивость или адаптация) и истощение. Первую стадию он характеризовал как «призыв защитных сил к оружию», на второй повышаются адаптационные возможности: обостряются память и ум, откуда-то берутся силы. И если организм справляется со стрессором или заканчивается само стрессорное воздействие: состояние нормализуется, а адаптационный потенциал организма возрастает. Но если воздействие длительное или изначально чрезмерное – наступает третья стадия, «истощение». Вот тогда и развиваются болезни.
На примере сердечно-сосудистой системы: то, что при остром стрессе ее мобилизует, при стрессе хроническом может приводить к инфарктам и инсультам. Или на примере желудочно-кишечного тракта: то, что изначально защищает от язв, при длительном стрессе может их, наоборот, усугублять.
Чтобы подчеркнуть изначально позитивный характер стресса, я нередко говорю о стрессе как источнике здоровья. Например, бег или быстрая ходьба – для организма стресс, но он может творить чудеса при самых разных заболеваниях. После вынужденной гиподинамии при пандемии особенно важна физическая активность. Что касается психологического стресса – то и тут многое в наших руках. Ганс Селье говорил: важно не столько то, с чем ты сталкиваешься, сколько то, как ты на это реагируешь.
Вообще важно помнить, что, повторю, встреча со стрессорами повышает адаптационный потенциал организма. Оберегать себя, сидя на диванчике, – абсолютно неправильный подход. Подобную ошибку, только другого рода, в свое время допустили, оберегая детей «от микробов». Боролись за стерильную чистоту в домах – и появились «болезни чистоты». Иммунная система не «тренировалась», ребенок мог тяжело заболеть от самой легкой инфекции. Так и «вставший с диванчика» при встрече с реальным миром рискует оказаться особо уязвимым.
Наша лаборатория работала по гранту Российского научного фонда, исследование называлось «От стресса как источника здоровья к стрессу как причине болезни: механизмы трансформации и пути ее предотвращения». Вот понять, как влияние стресса, изначально полезное, превращается во вредное, – по-моему, главная задача исследований в этой области.
– В своих научных работах вы писали, что «гормоны стресса» изначально защищают от язв. При этом шли наперекор устоявшимся представлениям: считалось, что эти гормоны, наоборот, причина язвенной болезни. Каково было переубеждать научную общественность?
– У меня еще в юности была мечта – как у многих, наверное, студентов: «осчастливить человечество». В моем случае – победить язвенную болезнь.
После университета пришла в институт, в лабораторию экспериментальной эндокринологии, начала изучать механизмы регуляции гормональной системы, которая отвечает за производство глюкокортикоидных гормонов. Затем исследовала уже роль этих гормонов в образовании язв в желудке при стрессе.
Многие интересовались этой взаимосвязью, но общее мнение было такое: глюкокортикоидные гормоны, которые выделяются при стрессе в большом количестве, приводят к стрессорным язвам. В течение нескольких десятилетий это было догмой.
Догмой мы называем то, что не имеет убедительных экспериментальных доказательств, но незыблемо. В данном случае медицина и наука опирались на данные из клиники: гормональная терапия действительно могла приводить к язвам желудка. Считалось: раз глюкокортикоидные гормоны, которые вводят извне, могут вызывать язвообразование, то тем же чреваты и гормоны, которые продуцируются самим организмом при стрессе.
Моя же гипотеза сводилась к тому, что глюкокортикоидные гормоны, которые вырабатываются самим организмом во время стресса, – наоборот, защищают от язв. И в многолетних экспериментальных исследованиях это удалось доказать.
С конца 1980-х годов я начала выступать с первыми результатами. Сказать, что меня критиковали, – это ничего не сказать. Только после публикации в известном американском научном журнале, после выступлений на зарубежных конференциях ситуация изменилась.
Но я подозреваю, что до сих пор немало врачей продолжают считать, что глюкокортикоидные гормоны, которые вырабатываются во время стресса, – «язвообразующие». Это, к сожалению, может приводить к ошибкам в лечении.
– Людмила Павловна, вышли уже три первых номера нового научного журнала «Интегративная физиология», вы – главный редактор; в институте прошло несколько международных конференций с таким названием; в названии вашего центра это понятие ключевое – при этом оно не сказать чтобы на слуху.
– К сожалению, не на слуху и не в ходу, в том числе в научном мире. Но термин чрезвычайно важен, и мы стремимся сделать его привычным. Мы так и говорим: «Миссия нашего института – развитие интегративной физиологии». И первого российского нобелевского лауреата создателя нашего института Ивана Петровича Павлова считают основателем интегративной физиологии.
Интегративная физиология нацелена на выяснение функционирования организма как единого целого. К примеру, стресс, как мы уже понимаем, – общая реакция организма. Не случайно одна из книг Селье называется «На уровне целого организма».
Наверное, не понадобилось бы добавлять слово «интегративная», если бы наука физиология развивалась органично.
– А это не так?
– Когда-то физиология была царицей биологических наук. Вклад российских ученых тут бесспорен: Сеченов, Павлов, Введенский, Ухтомский, Орбели, Черниговский... Но со временем, с развитием молекулярной биологии, генетики ситуация начала меняться: от физиологии отпочковывались отдельные науки, это ослабляло ее, потому что новые направления оттягивали на себя и интерес, и финансирование.
Сегодня в мировом масштабе физиология переживает не лучшие времена. Она стала слишком «разделенной», большинство исследователей фокусируются на отдельных физиологических процессах. Конечно, хорошо, что наука «копает вглубь» – плохо, что ослабло понимание организма как целого. Слово «интегративная» возвращает и подчеркивает это понимание.
Объясню на примере той же язвенной болезни. В разных странах она охватывает 7 – 11% популяции. Казалось бы, не так много. Но среди тяжелых пациентов (причем страдающих самыми разными недугами) язвенная болезнь – у более чем 90%! То есть состояние желудка отражает состояние организма в целом. Это пример того, как болезнь, казавшаяся локальной, имеет причиной некую общую поломку. Но очень часто человека лечат «локально» – например желудок. Потому и случаются рецидивы: настоящий источник болезни не убрали, а он может быть вне желудка.
Замечу еще одну важную установку интегративной физиологии: изучать функционирование организма и в здоровье, и в болезни.
– В одном из интервью вы говорили: Россия может стать лидером в интегративной физиологии.
– Да, я в это верю. Создаваемый сейчас павловский центр будет воплощать эту мечту в жизнь. Парадоксально, но в России ситуация с классической физиологией лучше, чем в других странах, потому что «не было бы счастья, да несчастье помогло». У нас современные ответвления развивались медленнее, чем на Западе, зато кафедры физиологии сохранились почти в каждом медицинском университете, тогда как в мировых они были преобразованы.
Создание крупного научного центра интегративной физиологии на базе нашего института уже давно поддерживал Международный союз физиологических наук! Это та самая организация, которая раз в четыре года проводит свои знаменитые физиологические конгрессы – пятнадцатый по счету, напомню, проходил «у Павлова», в 1935 году, в Ленинграде и Москве.
Для многих в мире павловские Колтуши – научная Мекка, а Павлов – физиолог № 1. В 1935 году молодой Селье был здесь на конгрессе, и, как вспоминает один из его учеников, в его кабинете всегда висели два портрета: Павлова и Эйнштейна.
Нобелевскую премию Иван Петрович получил за то, что показал связь мозга с процессами пищеварения – а сейчас в мире интенсивно исследуются взаимовлияния «мозг-кишечник-мозг»: вот вам и жизненность павловского научного наследия и, опять же, понимание организма как единой системы.
Последний физиологический конгресс проходил в Рио-де-Жанейро в 2017 году, я была членом оргкомитета, меня избрали в президентский совет; в 2019 году на празднование 170-летия со дня рождения Павлова к нам в институт приезжала председатель Международного союза физиологических наук Джулия Чен и члены президентского совета. Вот вам подтверждение высокого авторитета российской науки.
– Вы давно «пробивали» и в РАН, и в Министерстве науки и высшего образования создание центра физиологии мирового уровня. Но открывались центры математические, генетические... Теперь, получается, все-таки победа?
– Победа. XXI век называют веком биомедицины, Россия в таких исследованиях существенно отстает, и то, что создаются генетические научные центры – правильно. Но этого недостаточно. Критически необходимы центры физиологических исследований, поскольку именно физиология – основа медицины.
Мне кажется, очень важно избежать ошибок в однобокой финансовой поддержке отдельных направлений физиологии. Как бы ни был важен мозг, он не работает в отрыве от других органов и систем! У нас в институте 30 научных подразделений, есть три генетические лаборатории, есть лаборатория, которая занимается искусственным интеллектом, ведутся фундаментальные исследования практически по всем направлениям физиологии – и я просто помыслить не могу, что одни направления надо возвысить, а другие задвинуть. Наоборот, надо объединять эти исследования, что мы и делаем.
– Институт занимается фундаментальной наукой, то есть не может предъявить в качестве достижений какой-нибудь чудо-прибор или чудо-таблетку?
– Скороспелые таблетки и приборы должны настораживать. Качественный продукт требует терпеливых многолетних исследований.
Например, результат многолетних фундаментальных исследований лаборатории физиологии дыхания, которую возглавляет Нина Павловна Александрова, – диагностический прибор, который позволит усовершенствовать диагностику системы внешнего дыхания. Он оперативно оценивает функциональное состояние дыхательных мышц. В ситуации с коронавирусом, который бьет по органам дыхания, эта разработка «на злобу дня».
Другой пример – аппаратно-программный комплекс, который с помощью виртуальной среды помогает больным шизофренией восстанавливать целенаправленную деятельность. Это разработка лаборатории физиологии зрения, возглавляемой профессором Юрием Евгеньевичем Шелепиным. В клинических условиях она уже показала эффективность.
Среди ассистивных технологий, помогающих людям с ограниченными возможностями здоровья, – айтрекер «Стерх»: он позволяет управлять компьютером с помощью движений глаз. Технология разработана Константином Юрьевичем Шелепиным совместно с лабораторией физиологии зрения и ООО «Нейроиконика-Ассистив».
«Чудо-таблетки» тоже есть – например, разработка неопиоидного анальгетика. Тоже результат многолетних фундаментальных исследований, в данном случае лаборатории физиологии возбудимых мембран, заведует которой профессор Борис Владимирович Крылов.
Повторю, у нас три десятка подразделений, их разработки достойны отдельного рассказа, но я завершу, наверное, самым показательным примером. В лаборатории физиологии движений (ею заведует членкор РАН Юрий Петрович Герасименко) разработана инновационная технология двигательной реабилитации парализованных пациентов. Так называемая неинвазивная чрескожная электрическая стимуляция спинного мозга. Благодаря нашим ученым и их американским коллегам молодой человек, парализованный, смог встать на ноги.
Это похоже на чудо, об этом много писали и у нас, и в американских СМИ, и в журнале Nature Medicine. Но этому «чуду» предшествовали десятилетия фундаментальных исследований на животных здесь, в Колтушах, и большая работа с пациентами.
Я подчеркну: бережного отношения, в том числе через достойную финансовую поддержку, требуют и те фундаментальные исследования, в результатах которых пока неочевиден практический выход. Это важно для будущего прогресса.
Комментарии