Без серебряных коньков
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — актер и режиссер Федор ФЕДОТОВ
Он хотел стать хоккеистом, но стал актером. И все же в кино влетел по льду, сыграв обаятельного голубоглазого фонарщика в историческом фэнтези «Серебряные коньки». С тех пор катит по киношному пути, не забывая о своей любви ко льду, — в шоу «Первого канала» «Ледниковый период» он уже участвовал дважды и в паре с Татьяной Волосожар даже занял первое место. Но, встретившись с нашим сегодняшним собеседником, мы решили поговорить не о его спортивных достижениях, а о театральных — в минувшем сезоне в Театре им. Ленсовета он сыграл в «Недоросле» хрестоматийного фонвизинского Митрофанушку, а в Социально-художественном театре (СХТ) дебютировал как режиссер.
— Федор, вы уже несколько лет служите в Театре им. Ленсовета, но не оставляете и Социально-художественный театр. Вообще почему — Социально-художественный?
— Сам театр родился в 2016 году, а идея его создания возникла, когда мы еще были студентами мастерской Ларисы Вячеславовны Грачевой в театральном институте на Моховой. Более того, мы только-только выпустили наш первый курсовой спектакль «Зло». И, в конце концов, поняли, что хотим оставаться одной компанией. Стали думать, зачем мы нужны, и, всмотревшись в свой курсовой репертуар, поняли, что он во многом остросоциальный. Кроме того, наши педагоги вели специальные курсы для бывших зависимых от алкоголя, наркотиков, и мы потом уже как специалисты подключились и стали проводить психоэмоциональные актерские тренинги, делать спектакли со своими «подопечными», в том числе с детьми из детских домов, из неблагополучных семей. И так балансировали между художественным и социальным. А когда не стало нашего мастера, Ларисы Вячеславовны, мы сделали видеокнигу о ее театрально-педагогическом методе. Это первое в нашей стране практическое пособие по социокультурной адаптации.
— Но, судя по нынешнему репертуару, театр отходит от инклюзивного направления.
— Театру скоро девять лет. Самому в это трудно поверить, но, когда слышу собственный хриплый бас по утрам, осознаю, как давно же мы выпустились. Так вот, прошло достаточно много лет, мы развиваемся. Недавно наш театр получил новое помещение в ДК Газа. И, да, возможно, функции театра сместились в сторону художественности. Но социальная работа продолжается, многие мои однокурсники стали высококлассными педагогами. Другое дело, что, может быть, мы меньше звоним в рынду, зазывая людей на свои акции, как когда‑то, когда об инклюзивности в театре вообще никто не имел понятия.
— Федор, вы росли в оранжерейных семейных условиях. Мама, известный театровед, водит вас с братом по театрам, бабушка — по музеям. Папа не только хирург, но и писатель, а дедушка не только профессор физики и математики, но еще и поэт, и переводчик стихов. А тут люди с трудными судьбами…
— Конечно, зная их истории, спокойнее относишься к своим проблемам, что‑то и вовсе уже кажется надуманным. Но, пожалуй, для меня самое ценное всегда было видеть, как на твоих глазах меняется человек со сложной судьбой, он в буквальном смысле раскрывается, как цветок. Но, к сожалению, часто проходишь через боль. Когда мы делали спектакль «Сотворившая чудо» про слепоглухонемую девочку, мы навещали таких детей. Это очень тяжело. Горько, страшно. И эти впечатления впечатываются в твое сознание на всю жизнь. Но эти люди тоже могут быть героями рассказа — лишенные слуха и зрения, они не лишены чувств и, как все мы, умеют плакать, смеяться, кричать…
— У вас маленькая дочь. Хочется уберечь ее от такого знания или наоборот?
— Убежден, что нужно показывать и разрабатывать особенный язык разговора с детьми на такие темы.
— Не хочется самому что‑то сделать?
— Хочется. Тем более что это действительно очень важно. Но на самом деле сложный вопрос.
Это исключительно самоотверженная работа, которая очень плохо рифмуется с амбициями молодых актеров, которые только что выпустились из театрального института. Многим моим однокурсникам пришлось буквально встать перед выбором: я сейчас верен этому театру или я еду в Москву, ищу агента и снимаюсь в кино. Я восхищаюсь своими друзьями-однокурсниками, которые остались в театре, то, что они делают, требует самоотречения и самоотверженности, это настоящая миссия. И это несмотря на то что мастер нас предупреждала: такой путь очень труден. Это как у Николая Гумилева в «Волшебной скрипке»: «Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!». После того как мастера не стало, мы решили, что должны продолжать идти своим путем. И свой режиссерский дебют по пьесе Евгения Шварца в СХТ я посвятил мастеру.
— Почему решили попробовать себя в режиссуре?
— О режиссуре я задумался давно, еще в 2016‑м, когда наш курс выпускался из РГИСИ. Или даже раньше. С первого курса наши занятия по мастерству начинались со специальных заданий — акций, где ты мог проявить себя как режиссер. Так что я уже тогда прошел своего рода режиссерскую школу. И теперь сделал полноценный спектакль.
— И что еще в списке режиссерских желаний?
— С ходу назову «Три товарища», история Ремарка всегда будоражила меня и моих однокурсников. «Нетерпение сердца» Цвейга — потрясающий материал. Однажды мама показала мне его, и я тут же влюбился, даже начинал работать над инсценировкой. С удовольствием в Социально-художественном театре сделал бы что‑нибудь детское. Может, «Вафельное сердце» норвежской писательницы Марии Парр, ее называют новой Астрид Линдгрен. Но не думаю, что скоро возьмусь за второй спектакль, пока что хочется переработать, переосмыслить опыт, который по большому счету длился больше полутора лет.
— Как тезка Достоевского по имени и отчеству не думаете когда‑нибудь взяться за классика? Да и вообще каково это — быть Федором Михайловичем в жизни?
— Конечно, без шуток и сравнений не обходится, но я к этому отношусь с юмором. Уже был Раскольниковым в День Достоевского в Петербурге. Возможно, когда‑нибудь выйдет и сериал про Достоевского, где я тоже Родион Романович, но уже ХХI века. А чтобы самому ставить Достоевского — нет, для этого нужно пройти долгий путь познания.
— Признаюсь, ждала, что в вашем «листе ожидания» будет и «Сто лет одиночества» Маркеса, ведь вы любите этот роман.
— Я обожаю Маркеса. Сколько раз на репетициях я повторял его фразу, что «тем родам человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды»…
— Не хотите поставить спектакль в Театре им. Ленсовета?
— Нет, я пока не готов, а делать лишь бы делать? Зачем? Пока мне просто хочется делать общее дело со своими однокурсниками в театре, который создал мой мастер. Ведь чем я силен? Прежде всего теми людьми, которые меня окружают, и теми людьми, у которых я учился. Силен памятью своего мастера Ларисы Вячеславовны Грачевой, имя которой я не устаю называть, потому что она не только научила профессии, но и потому что поверила в меня, парня, который, в общем‑то, всю жизнь мечтал быть хоккеистом, а не играть в театре.
На курсе учились ребята с очень разным жизненным багажом. Кто‑то приехал из маленького северного города Коряжма, кто‑то из Саяногорска, кто‑то вырос в Петербурге в семье театроведа и хирурга. Но все мы поверили в слова мастера, что надо учиться, учиться и учиться, не застывать на месте, развиваться дальше. Изучать историю, чтобы понимать, откуда все растет, и чтобы понимать контекст произведений, за которые мы беремся. Ну что делать, если в школе не слушали учителей, потому что на соседней парте сидит Таня, а через одну — Лиза, а рядом Ваня, с которым куда интереснее, чем с учителем истории. В общем, сегодняшнего меня Митрофанушка не понял бы…
— Вот и очередь «Недоросля» Фонвизина подошла. Когда заговорили, что в театре будет идти эта пьеса, первым делом подумалось: «К чему этот нафталин вытащили на свет божий»…
— В том‑то и дело, что — возвращаясь к школьным годам, — кто тогда вчитывался в пьесу? Дело было не в том, чтобы доходчиво поставить старинную пьесу, из которой в головах засело одно — «не хочу учиться, хочу жениться». Но, начав работать над пьесой, поняли: как же много мы не понимали и не знали. И надо копнуть поглубже, чтобы обнаружить в пьесе ускользающие смыслы. И прежде всего мы их искали в самой исторической эпохе — на столе у нашего режиссера Романа Кочержевского лежало немало вспомогательной литературы о том времени, и к тому же Роман нашел книгу, в которой буквально каждая строчка этой пьесы расшифрована. Там вскрыты и семейные отношения героев, и почему Митрофанушка не хочет учиться, а хочет жениться, и, собственно, к чему это приводило. Словом, множество ответов на «почему». Понятно, что Фонвизин писал сатиру не только на невежественных помещиков и на учителей, которые на поверку оказываются кучерами да парикмахерами. Но мы, скорее, про другое рассказывали. Во всяком случае я в знаменитый выкрик своего героя вложил больший смысл. «Не хочу учиться» — это то же самое, что «хочу жить!». Хочу вырваться, оторваться от этой земли, где я связан удушающей заботой матери. Он просто хочет, чтобы все оставили его в покое. И кто знает, может быть, почувствовав себя свободным, он смог бы запустить в себя новые знания.
Но знаете, «Недоросль» еще только случился. Самое правильное, когда спектакли после премьеры не консервируются, а продолжают развиваться. Я думаю, что впереди у нас большой путь, и сейчас мне надо рассмотреть в увеличительное стекло, что я там, на сцене, в роли Митрофанушки делаю, пустить еще больше в себя этот материал, чтобы получилось глубокое личностное высказывание…
— Федор, как вы для себя определяете миссию сегодняшнего театра?
— Мне кажется, наш путь лежит через честный разговор и друг с другом, и со зрителем. Сейчас, когда сильно прогрессирует одиночество, это кажется особенно важным — быть вместе. Вместе слушать, вместе думать, вместе чувствовать.
— Если вернуться к теме условного режиссерского портфеля на будущее — не вырисовывается ли у вас какая‑то своя тема?
— Темы меняются. Сегодня я не тот Федор Федотов, каким был, когда только вышел из института, и не тот, что пришел домой после службы в армии. И, конечно, я изменился, когда стал отцом, во мне стало откликаться что‑то другое, и уже не хочется кричать о том, что прежде казалось таким важным. Я поэтому и попрощался со спектаклем «Страдания юного Вертера» (современная интерпретация романа Гете турецкого режиссера Биркана Гергюна, шел на Малой сцене ТЮЗа им. А. Д. Брянцева. — Прим. ред.). Любовь к нему еще есть, и во мне навсегда первая фраза моего героя, которую я выучил: «Люди часто жалуются, что счастливых дней выпадает мало, а тяжелых — много, но это неверно. Если бы все с открытым сердцем шли навстречу тому хорошему, что уготовано нам богом на каждый день, то у нас бы хватило сил снести и беду, когда она приключится». Но я уже не так остро ощущаю беду юного Вертера. И Ромео не сыграл и уже не сыграю. Технически — могу, а прочувствовать его уже не получится.
— Вы сказали, что хотели бы поставить «Трех товарищей» по роману Ремарка. И я вспомнила, что недавно проводили опрос среди молодежи лет 16 – 18 об их ценностных приоритетах. И они назвали вовсе не любовь, а дружбу.
— Хотелось сказать, что неожиданно, но нет, все так и есть. И для меня это сегодня важнейшее слово в жизни.
— В вашем списке — классика, и в театре играете сплошь классику. Симптоматично?
— А где еще искать ответы на вопросы, как не в книгах, которые написаны уже давно и прошли испытание временем? Мне как раз нравится, что театр разговаривает на вечные темы. Для того чтобы отобразить сегодняшнюю реальность, лично у меня, к счастью, есть кино и возможность ее переосмыслить, посмотреть через особую оптику или прожив такого персонажа, как мой автоугонщик Цыган в криминальном сериале «Прелесть». А недавно был у меня сериал «Все ОК» — добрая светлая петербургская история про молодого экскурсовода, которому приходится взять на себя ответственность за младших сестер. Съемка в Петербурге, да еще с питерскими коллегами — это всегда в радость. А мне к тому же еще пришлось поднимать огромный пласт истории любимого города.
— А учиться вы любите. Что впереди?
— Сейчас только начинается проект «Хищники», ничего пока о нем говорить не могу. Скажу только, что это кино про врачей, которые подпольно торгуют человеческими органами. Но это не просто детективная история, она опять же про выбор — спасти жизнь или не спасти, и какой ценой.
— В кино как режиссер не хотите попробовать свои силы?
— Только за свои деньги и только там, где мое слово будет решающим.
— Значит, независимое кино.
— Да, но это попозже. Сначала надо с театром разобраться, все‑таки пусть я и дилетант-дебютант, но так или иначе режиссерский первый опыт очень хочется осознать.
… Сейчас много работы, я с удовольствием о ней говорю. Но летом хочется вспомнить еще о том, что есть другая жизнь, не только театр и кино. Побыть с семьей, да просто полежать и почитать книгу.
Комментарии