Анастасия Долгошева

Наука 07 июня 2007 Время прочтения ⁓ 3 мин.

Жизнь на «листе ожидания»

Впервые в нашем городе (и вообще на Северо- Западе) прошла всероссийская научно- практическая конференция «Актуальные вопросы трансплантации печени и органного донорства». Мероприятие проводилось в Институте рентгенорадиологии, который в середине мая сменил название (следовательно, и функции). В перерыве между заседаниями наш обозреватель Анастасия ДОЛГОШЕВА выяснила у директора института, академика РАМН Анатолия ГРАНОВА, какой вопрос в трансплантологии наиболее актуальный.

ФОТО Сергея Грицкова

— Анатолий Михайлович, теперь ин­ститут называется...

— ...Российский научный центр радиологии и хирургичес­ких технологий. Как видите, до­бавилось слово «хирургия», так что теперь мы полноправный хи­рургический центр, хотя опера­ции, конечно, делаем уже давно. Более того: конференция, посвя­щенная трансплантации печени (а более сложной операции не существует, и длится она иногда больше 12 часов), проходила именно в нашем центре, потому что только у нас на всем Северо- Западе делают подобные опера­ции.

Таких центров в России всего пять: три в Москве, один в Екате­ринбурге (правда, он только на­чал эту работу) и наш. Мы дейст­вуем по программе пересадки печени с 1998 года и с тех пор вы­полнили 35 операций.

— Один из московских центров начал операции позже и к тому же учился на вашем опыте, но выполнил уже 55 операций.

— Вот именно. Потому что у них есть доноры. У них налажена процедура, когда у умершего че­ловека забирают печень и пере­саживают ее больному... Мы мо­жем делать больше операций, но организация донорской службы города работает плохо.

— Это проблема города? Не всей страны?

— Нет. В том-то и дело, что на уровне страны законы прописа­ны, порядок донорства вырабо­тан, чтобы врачей, как некогда, не обвиняли в убийстве. Но в раз­ных областях страны проблема решается по-разному.

В Москве, как я уже сказал, три центра, подобных нашему, и Москва в силах обеспечить сво­их жителей донорами. А в Петер­бурге, «таком красивом, таком культурном», все никак не могут наладить службу, в которую бы­ли бы вовлечены главные боль­ницы и медицинские институты города. От них требуется лишь сообщать нам, что есть потенци­альный донор: не секрет, что бы­вают очевидно безнадежные слу­чаи, когда человеку суждено уме­реть в течение нескольких часов. И служба нашего центра сама приедет да еще дополнительно обеспечит лекарствами, чтобы продлить, насколько возможно, потенциальному донору жизнь... Но такого в городе почти нет. И из-за этого умирает много лю­дей, в том числе молодых, не дождавшись донорского органа.

— Почему система не работает?

— Потому что это лишняя ра­бота тем же главным врачам больниц и руководству медицин­ских институтов. Задача больниц — спасти человека; а если он все же умрет, то какая разница — взяли у него орган или нет? Это ведь лишняя морока: сообщить, чтобы наша служба к ним приеха­ла, на их базе работала. Это все требует очень четкого админи­стративного сотрудничества с больничными структурами... Правда, должен сказать, что гу­бернатор города нас очень под­держивает.

— Насколько велик «лист ожидания» в Петербурге?

— Сейчас пересадку печени, а точнее, самого донорского орга­на, дожидаются около 60 чело­век. Это очень много. И мы пока работали со взрослыми, только одну операцию провели ребенку: у нас еще нет своего детского от­деления. Но уже строится кор­пус, куда мы переведем радиоло­гию, там же откроем хирургию и детское отделение пересадки.

Принципиальная разница в операциях у детей и взрослых в том, что для детей донорский ор­ган берется не у умершего чело­века, а у родственника: у ребен­ка маленькая печень, поэтому до­статочно взять у папы или мамы лишь кусочек органа. Кстати, в Москве количество операций больше еще и потому, что в сто­лице активно оперируют детей. Так что и у нас многое изменится с появлением детского отделе­ния.

Технически мы освоили опе­рацию по пересадке на уровне Запада. Все наши сотрудники (медсестры, реаниматологи, анестезиологи, хирурги) про­шли специализацию в Швеции. От Запада мы отличаемся толь­ко в зарплате. Там пересадка стоит до 300 тысяч долларов при себестоимости (то есть с учетом стоимости медикаментов, обо­рудования и т. п.) 30 — 40 тысяч долларов; все остальное — это оплата труда врачей. У нас же та­кие операции врачи делают при грошовой оплате своего труда. Практически на энтузиазме. А для больного человека опера­ция бесплатна.

Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости»
№ 103 (3895) от 7 июня 2007 года.