Смирением победивший. Стратегия патриарха Тихона в конечном итоге спасла Русскую православную церковь
Сразу два памятника, посвященных Патриарху Московскому и всея Руси Тихону, в миру Василию Ивановичу Беллавину, было установлено нынешним летом. Оба — в его родных местах: один в поселке Кунья Псковской области, другой — в городе Торопце, возле его дома-музея. Как отмечалось в выступлениях официальных лиц, Тихон возглавлял Русскую православную церковь в непростой период жизни страны, во время Гражданской войны, его духовный авторитет помог сохранить РПЦ и поддержать верующих. По мнению нашего собеседника доктора исторических наук профессора СПбГУ Александра ПУЧЕНКОВА, увековечение памяти патриарха свидетельствует не только о несомненном уважении к этой исторической фигуре, но и о растущем понимании совершенного им нравственного подвига.
Патриарх Тихон не скрывал своей позиции: «Церковь должна быть не белой, не красной, она должна быть Христовой Православной Церковью». И не отступал от нее до конца жизни./Репродукция. ФОТО автора
— Александр Сергеевич, Тихон ведь стал первым патриархом после огромного перерыва, связанного с петровскими реформами?
— Совершенно верно. При Петре I патриаршество было упразднено, и до февраля 1917 года церковь в Российской империи была абсолютно подчинена государству. Синодальная система фактически придавала ей положение, сопоставимое со статусом департаментов и министерств. Отнюдь не всем представителям духовенства подобное было по душе…
Поэтому когда о дореволюционной Русской православной церкви говорят как об одном из оплотов монархии, это одновременно и справедливо, и нет. После отречения от престола Николая II церковь пережила подлинный ренессанс. Она вышла из‑под диктата государства, получила совершенно беспрецедентную степень свободы. И самое главное — с оптимизмом смотрела на перемены, происходившие в России, рассчитывая не просто сохранить, но и приумножить и закрепить свои позиции.
По сути, при Временном правительстве церковь наконец‑то начала решать все свои внутренние проблемы самостоятельно, без чьего бы то ни было вмешательства. Вот почему РПЦ, которая традиционно воспринималась советской пропагандой как что‑то, я бы сказал, максимально априори монархическое, не восприняла падение монархии как трагедию.
Николай II не пользовался авторитетом в церковной среде, он воспринимался в ней, скорее, негативно. Иерархам крайне не нравились скоропалительные решения о канонизации целого ряда великомучеников или прославлении святых, принятые по личному указанию императора. Вмешательство Николая II в вопросы религиозной жизни, период абсолютной порабощенности церкви — все это делало авторитет царя и имперской системы управления ничтожно малыми.
9 марта 1917 года, после Февральской революции, появилось воззвание Синода, в котором говорилось: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути». Одним из тех, кто подписал его, был Тихон, в ту пору архиепископ Виленский и Литовский.
Современный петербургский историк Павел Рогозный называет 1917‑й «годом церковной революции». И ее самым значимым событием стал Поместный собор, открывшийся в августе в Успенском храме Московского Кремля. Главное его решение — восстановление патриаршества. Факт, без преувеличения, эпического масштаба, многие исследователи считают его ключевым в жизни РПЦ всего ХХ века…
После падения царской власти в церкви впервые на альтернативной основе стали избирать архиереев самого высокого ранга. Резко возросла роль приходских священников, которые до этого зачастую были нищими подвижниками, не претендующими ни на что. Кроме того, весной 1917 года церковь пережила серьезную чистку: обер-прокурор Синода Львов удалил из нее так называемых распутинцев — высших иерархов, возвышение которых было связано с всесильным старцем Григорием Распутиным.
Да, церковь очень многое утратила, в первую очередь поддержку государственной казны, но одновременно многое обрела. И самое главное: Временное правительство воспринимало РПЦ как, если угодно, политического партнера. Будучи глубоко светским, оно тем не менее понимало значение церкви как той силы, которая обладала безмерным политическим капиталом. И не собиралось идти ни на какую конфронтацию с нею.
— В отличие от пришедших после Временного правительства к власти большевиков?
— Конечно. Они с самого начала воспринимали церковь как глубоко контрреволюционную силу, которую надо не просто победить, но и ликвидировать как религиозный и политический институт, поскольку он обладает огромным влиянием на сознание жителей страны.
Что характерно: сама церковь отнеслась к Октябрьской революции достаточно нейтрально. Она выжидала и была готова сосуществовать с новой властью — в той же степени, в какой она была готова уживаться с Временным правительством. Но советская власть, видя в церкви мощного идеологического конкурента, была настроена совершенно иначе.
Ленин и соратники понимали, что взялись за практически непосильное: строить государство диктатуры пролетариата в стране, в которой доминирует крестьянство и которая при этом еще и глубоко религиозна. И церковь, как та сила, которая «цементирует» страну своим консерватизмом, этому мешала.
Неслучайно одним из первых декретов она была отделена от государства. В бесчисленных советских пропагандистских брошюрах времен Гражданской войны и 1920‑х годов (особенно преуспел на этой ниве публицист Борис Кандидов) церковь была показана не просто как контрреволюционная сила, а как опаснейший враг советского государства. Как отряд, обслуживающий идеологические потребности контрреволюции.
И вот что примечательно: применительно к Сибири и югу России подобное утверждение действительно было справедливым. В этом, изучив множество архивных материалов, мы с коллегами убедились в ходе осуществления научно-исследовательского проекта «Религиозный фактор в годы Гражданской войны: феномен, значение и региональная специфика» (в этом проекте участвуют ученые из Петербурга, Ростова-на-Дону и Сибири). А вот что касается центральных регионов, на которые распространялось влияние Тихона, — там все выглядело иначе.
Он, кстати говоря, был на Поместном соборе назван патриархом после двухступенчатой процедуры. Сначала было тайное голосование, в результате которого наибольшее число голосов получили (по убывающей) архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) и Тихон, митрополит Московский. Затем старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев) вытащил жребий.
Историки считают, что если бы патриархом стал Антоний Храповицкий, то характер отношений большевистской власти и церкви был бы совершенно иным — резко антагонистическим. И у белого движения во время Гражданской войны появился бы авторитетный лидер. Но волею судьбы (или, если угодно, в определенной мере случая) во главе церкви оказался человек наиболее, пожалуй, нравственно чистый, максимально далекий от склонности к интригам, но в то же время не обладавший агрессивной готовностью защищаться.
Да, известны обличительные выступления патриарха Тихона — его знаменитые «анафематствования творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной». Однако напрямую советскую власть они не затрагивали. Обращаясь к властителям, он призывал их остановить кровавое безумие и втягивание страны в междоусобицу, но при этом никогда не выступал открыто в поддержку белого движения.
Обращу особое внимание: именно такую осторожность Тихона ряд исследователей ныне ставят ему в заслугу.
— То есть он не дал власти прямого повода к уничтожению церкви как таковой?
— Да, своей подчеркнутой христианской кротостью и смирением Тихон сумел спасти церковь от разгрома…
Святейший Патриарх исходил при этом из трех важнейших положений. Первое — это невозможность пойти на отказ и искажение церковного учения. Второе — Тихон даже не рассматривал вопрос о приобретении за счет диалога с властью каких‑то выгод лично для себя. И, наконец, третье: он пытался разговаривать от имени церкви с советской властью как равный с равным.
«Нейтралитет» Тихона в Гражданскую войну — выбор не бесспорный, но, на мой взгляд, необходимый. При этом для него были абсолютно неприемлемы как систематический террор в отношении священнослужителей, так и гонения на верующих и яростные пропагандистские кампании в адрес церкви, которые осуществляла советская печать. Не принимал он и языка классовой розни, проповедуемого большевиками.
Неслучайно в одном из знаменитых посланий Святейшего Патриарха звучали поистине жестокие слова в отношении большевиков: «Вы разделили весь народ на враждующие между собою станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставить торжество призраку мировой революции…
Вы обещали свободу… Великое благо — свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие… Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди? Уже заплатили своею кровью мученичества многие смелые церковные проповедники…
Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их последнюю волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль — это священное достояние всего верующего народа…».
Согласитесь, что это послание, направленное в адрес Совета народных комиссаров в октябре 1918 года, свидетельствует об огромном личном мужестве патриарха Тихона и о его готовности исполнить то, что принято называть гражданским долгом. Вместе с тем он понимал, что его основная задача заключается не в противостоянии с властями, а в спасении церкви как института и обеспечении, насколько это было возможно в тех условиях, права верующих на свободное отправление богослужения. Словом, он отвечал не только за себя, но и за всю паству.
— Патриарх все‑таки находился в Москве. Как складывались отношения церкви и новых властей в Петрограде?
— В нашем городе в период церковной революции главой епархии был избран «вечный викарий» епископ Гдовский Вениамин (Казанский). Историки справедливо отмечают, что это выбор, в том числе мирян рабочих окраин, во многом антиэлитный. Ведь кто был во главе епархии раньше? Бесцветный распутинец Питирим (Окнов). Теперь же во главе столичной епархии встал человек, который раньше точно бы не оказался митрополитом.
На время руководства им епархией пришелся небывалый расцвет церковной демократии, примером чему может служить хотя бы феномен деятельности Общества православных приходов Петрограда и губернии. Именно поэтому Вениамина показательно расстреляли в ходе известного Петроградского процесса в 1922 году — это было уничтожение харизматического церковного лидера. Обвинение в том, что церковники сопротивлялись изъятию церковных ценностей, было лишь поводом.
В петербургской епархии ныне очень чтут память митрополита Вениамина и убиенных с ним. В прошлом году Святейший Патриарх Кирилл принял участие в памятных мероприятиях, посвященных столетию Петроградского процесса. Помнит о них и Санкт-Петербургский университет, профессор которого новомученик Юрий Петрович Новицкий, сподвижник митрополита Вениамина, был расстрелян вместе с ним.
Петроград стал важным центром появления и роста популярности талантливых пастырей. Выходцы из Белоруссии и Украины Александр Введенский, Александр Боярский и другие стали для петроградской интеллигенции настоящими авторитетами. Именно в те годы Александр Введенский приобрел репутацию петроградского златоуста, его проповеди приходили слушать образованные барышни и представители профессуры…
— А что происходило в регионах, какую стратегию поведения избрала церковь на периферии бывшей Российской империи?
— Как я уже сказал, в регионах, которые контролировали антибольшевистские силы, в частности, в Сибири и на юге России, РПЦ откровенно и безоговорочно встала на позиции контрреволюции. Тем не менее, и это, пожалуй, самое главное: несмотря на то что большинство церковников, конечно, были вовсе не республиканцами, а монархистами, хотя и не поклонниками убиенного царя Николая II, РПЦ не была готова согласиться на ту систему управления церковью как таковой, которая была до февраля 1917 года.
Одним словом, церковь при белых также воспринимала себя как партнера государства, а не как подчиненного. То есть она, по сути, была готова поддержать белых только при условии сохранения завоеваний Февральской революции. Это принципиальный момент, который в известной степени корректирует представление о православных священниках как о «белогвардейцах в рясе», как их пытались изобразить в большевистской пропаганде.
Однако то, что на «белых» территориях церковники занимали откровенно контрреволюционную позицию, было советской пропаганде весьма на руку. Это дало ей возможность очень широко использовать ярлык «тихоновщина». Мол, патриарх якобы отстраненно относится к происходящим в стране событиям, а на самом деле выступает против народной власти. Носителями «тихоновщины» именовали тех иерархов, которые находились на территориях, подконтрольных белым…
Победа в Гражданской войне, как известно, привела к удивительному феномену, который многие современники воспринимали как что‑то немыслимо лицемерное. Речь о появлении движения «обновленчества», центральной фигурой которого был как раз упомянутый выше священник Александр Введенский. Оно было действительно перестройкой в церкви, обновлением целого ряда ключевых атрибутов. Но самое главное — «обновленчество» отличалось абсолютной лояльностью к советской власти.
— В немалой степени это был проект самой власти?
— Разумеется. Она осознала, что подчеркнуто грубые меры против РПЦ (изъятие ценностей, вынос икон из учреждений и предприятий) не достигали цели. И сменила тактику, перейдя фактически к осаде, которая оказалась действительно гораздо более эффективной.
Пик «обновленчества», пришедшийся на 1922 – 1923 годы, совпадает с развязанной советской властью пропагандой против патриарха Тихона. Начиная с 1922 года его стали подвергать допросам, затем посадили под домашний арест. Тем не менее власть так и не решилась на открытый процесс против него, хотя подобная возможность всерьез рассматривалась.
То ли власть побоялась, что выступление Тихона на суде произведет куда больший эффект, чем обвинения, которые ему собирались вменить, то ли посчитала, что суд над тяжелобольным стариком будет выглядеть с моральной точки зрения не самым лучшим образом. Даже если решение суда будет не в пользу церкви. Всех мотивов мы не знаем — документальных свидетельств нет, можно судить лишь по косвенным материалам.
Пребывание под арестом действительно превратило патриарха в тяжелобольного человека. Он был надломлен — не столько физически, сколько нравственно. 25 июня 1923 года патриарх Тихон был освобожден из‑под домашнего ареста в обмен на признание им легитимности советской власти, осуждение всех контрреволюционных действий и призыв к сотрудничеству с властями. Меньше чем через два года его не стало. С его смертью церковь утратила самое главное: на протяжении последующих почти двух десятков лет советская власть не разрешала ей избрать нового патриарха.
После смерти Тихона другого авторитетного владыки, находившегося не в изгнании, а в России, не осталось. Советская власть получила возможность делать с церковью все, что считала необходимым. Но вместе с тем она осознала, что вытравить из народа религиозность в одночасье не получится. И в определенной степени все‑таки отступила. Решение оказалось дальновидным: во время Великой Отечественной войны церковь продемонстрировала огромный политический и духовный потенциал.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 171 (7500) от 13.09.2023 под заголовком «Смирением победивший».
Комментарии