Николай Сергеевич МАРТОН

Воспоминания о будущем

С 1962 года любимый публикой артист служит в труппе Александринского театра. В 2016 и 2017 годах он стал лауреатом национальной театральной премии «Золотая маска» - в прошлом году за роль Неизвестного в спектакле Валерия Фокина «Маскарад. Воспоминания о будущем», в этом - «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства».

- Николай Сергеевич, признайтесь, когда получали «Золотую маску», не возникло мысли: «Спасибо вам, господа хорошие, но я ведь не стал лучше артистом, чем был, хотя вы отметили меня только сейчас».

- Я и правда об этом думал. Действительно, были времена в Александринском театре (тогда Пушкинском), когда меня пытались вообще не замечать. До того как меня сюда пригласил легендарный Леонид Сергеевич Вивьен, я уже сыграл Ромео, Уриэля Акосту (пьеса немецкого автора Карла Гуцкого о голландском философе, предшественнике Спинозы. - Прим. ред.), побывал на гастролях в Москве, где обо мне писали. А здесь долгие годы я был во втором составе, играя пусть замечательные роли, но созданные не на меня, а на Игоря Олеговича Горбачева. Но потом я оценил это время: оказывается, играть во втором составе - это своеобразная школа, она многому научила.

- Терпению?

- И этому тоже. Вы сказали правильное слово: «терпение». Иногда надо терпеть. Признаться, я собирался уйти, когда однажды стало вовсе невыносимо. Но у меня была жена, Лариса Павловна, которую я любил и с которой прожил 45 лет. Она была мудрой женщиной, и она просила меня не уезжать. «Это твой театр», - говорила она. Но, думаю, меня все-таки удержал не только театр, но и город. Я родился на Украине, в селе Мотыжино, потом учился в Киеве. И впервые Ленинград увидел в 1957 году, будучи студентом третьего курса театрального института. И как же меня тогда поразил город! Я в него влюбился сразу. И поэтому, даже когда Михаил Царев звал в Малый театр, я не смог уехать отсюда. Хотя это, конечно, было очень лестное для меня предложение...

- Кто знает, может, потерялись бы в Москве. И потом, не случайно японцы утверждают, что славу лучше обретать во второй половине жизни.

- Это верно. Я иногда пугаюсь, глядя на молодых очень хороших актеров, которые уже сыграли 4 - 5 крупных ролей, и все - дальше тормоз, идет повторение. А где им набрать объем? Как развиваться дальше? Ведь это же надо иметь рядом Валерия Фокина, или Андрея Могучего, или Теодороса Терзопулоса, который в тебе сумеет найти то, что ты и сам в себе не подозревал.

- Кстати, о греческом режиссере Терзопулосе, которого вы встретили именно во второй половине вашей жизни. Неужели вам действительно пришлись по душе его дыхательные тренинги?

- Не то слово! Вначале он был уверен, что я откажусь - в конце концов, артист в моем возрасте уже может себе позволить отказаться от экспериментов. Но я ведь артист сумасшедший, лезу, куда уже вообще лезть не надо. Конечно, мне стало интересно, что это за тренинг такой. Оказалось - удивительная, верная вещь, когда дыхание соединяется с точно выверенной системой физических упражнений, и это позволяет освободиться от сиюминутной шелухи. Почувствовать себя свободным, сосредоточенным, способным отдать свою энергию, и чувства, и мысли роли, которую ты сегодня будешь исполнять.

Когда я впервые встретился с Терзопулосом, у меня сразу возникло ощущение, что это «мой человек». Я могу еще даже не предполагать, что мне предстоит играть, но на интуитивном уровне чувствую, что он от меня захочет. И, думаю, с его стороны происходит то же самое.

- Вы - адепт русского классического психологического театра.

- Да, еще немного с романтическим уклоном.

- И вдруг Терзопулос, да еще с абсурдистской пьесой Беккета «Конец игры». Неужели не было внутреннего протеста?

- Конечно, Беккет - это непростая история, и, признаться, когда я в первый раз прочел «Конец игры», не очень ее понял. Мы привыкли к сюжету, характерам. Хотя, безусловно, я знал, что есть такой театр, видел спектакль Сергея Юрского по пьесе Ионеско «Стулья». Но это не мое, так я всегда думал. И вдруг в нашем театре - Беккет. Я прочел пьесу, и мне стало любопытно: что же мы будем делать на сцене? У меня совсем небольшая - едва ли десяток слов наберется - роль. А оказалось, и в этой небольшой роли можно прожить целую, причем трагическую, жизнь. Я нахожусь в крайне ограниченном положении, целиком скрыт под сценой, работает только одна голова. И эта голова живет такую сложнейшую жизнь! Она предчувствует, она страдает. Рядом жена, такая же голова, которая умирает. А мой герой ее любит. Одним словом, я для себя открыл, что это мощный театр. И за это открытие очень благодарен Терзопулосу.

- Но традиционный зритель Александринки не слишком готов к такому театру.

- Да. Мы играем спектакль один раз в месяц - в Петербурге тысячу зрителей на абсурдистскую пьесу набрать непросто. Но те, кто приходит, знают, на что пришли, и вот они-то к спектаклю относятся очень трепетно. И дело даже не в аплодисментах, а в том, что, когда на поклонах всматриваешься в лица людей, ощущаешь, что они какие-то особые. И главное, это не один человек, не два, а целый зал. Это в буквальном смысле не случайные зрители.

- Фокин еще раз «дал слово» Терзопулосу, и тот поставил брехтовскую «Мамашу Кураж», актуализировав эпический текст немецкого драматурга. Такие гротесковые, острые, злые постановки - всегда риск для театра.

- Но рисковать все равно необходимо, иначе мы остановимся. Театр должен слышать время. А время сейчас тревожное - нестабильная экономика, ожидание войны, астрологи опять предвещают катастрофу, проводя аналогии с 1917-м годом. Мы должны рефлексировать, во всяком случае Валерий Фокин считает, что мы должны заниматься проблемами человека сегодняшнего общества, его бедами и тревогами. И это не обязательно через пронзительную трагедию, как в «Мамаше Кураж». Сейчас Валерий Владимирович (Фокин. - Прим. ред.) будет ставить Швейка. Без юмора не обойдется. Но наверняка это будет еще один наш «антивоенный» спектакль.

- Вы когда-нибудь просили роль для себя?

- Ни разу. Хотя однажды случай такой был. Даже дважды. Нет, три! Вот после этого и говори «никогда»! В свое время шел спектакль «Маскарад» в постановке Василия Сенина. Пышная, грандиозная постановка, в которой принимал участие хор под руководством моего гениального друга Владислава Чернушенко, танцевал балет Михайловского театра. Я в этом «Маскараде» играл Неизвестного.

- Хотя, конечно же, мечтали сыграть Арбенина?

- Конечно! И мне довелось им стать в «Монологах в Царском фойе».

- Отчего такая тяга к «Маскараду»? И что зацепило вас в Арбенине, этом мстительном ревнивце?

- Когда мы сделали спектакль «Неизвестный», режиссер Марина Гаврилова задавала мне тот же вопрос. Но, знаете, у меня ощущение, что этот человек мне очень лично близок. Я его чувствую. Понимаю, что им двигало. Гордость, доведенная до абсолюта. Он не презирал людей, но ощущал себя выше других, благороднее других, честнее. И он хотел, чтобы рядом с ним были люди того же уровня, а оказывались ничтожества, глупцы. И он страдал от этого. И женщина, которую он избрал и полюбил, она была для него святая. И вдруг он узнает, что она - как все. Он не пережил разочарование в идеале. Обычный человек, увидев, что он натворил, испугался бы, впал в истерию, Арбенин же сошел с ума. И не потому, что он стал преступником, а потому, что он своими руками уничтожил цветок. Поэтому для меня эта пьеса одна из самых трагических. На мой взгляд, она более мощная, чем шекспировский «Отелло». И поэтому я был счастлив, когда Валерий Фокин поставил свою версию лермонтовской трагедии, где мне опять довелось стать Неизвестным. Тоже, кстати, очень интересный персонаж - мне кажется, это двойник Арбенина. И когда в финале я, Неизвестный, вижу, что произошло с Арбениным, я в ужасе, и я плачу - у меня ощущение, что это со мной происходит. Мне говорят, Неизвестный - мститель, но почему же ему так больно? Почему не хочется жить после того, что случилось с Арбениным и Ниной?

- У вас есть еще одна роль, которую вы выбрали сами и сыграли в спектакле «Монологи в Царском фойе», - Федор Карамазов. Что вам этот отвратительный старик?

- Меня даже не смысл истории поразил, а характерность Карамазова. То, что он какой-то искореженный, извороченный и телом, и нутром. Все в нем есть - и жалкость, и обожание женщин, и садизм, и невероятное актерство.

- Как вообще к Достоевскому относитесь?

- Вот сейчас у меня дома ждет меня «Идиот», который я постоянно перечитываю. Признаюсь, я, к сожалению, совсем не знаю современную литературу. Но так мало времени отпущено человеку на Земле. Надо беречь это время. И поэтому берешь с книжной полки то, к чему хочется вернуться. Недавно закончил перечитывать «Игрока». Это счастье, что в России был такой гений, его литература дает ощущение, что ты идешь над пропастью. Это ощущение необходимо, потому что оно заставляет сосредоточиться и очень напряженно поразмышлять о своей собственной жизни. Так что Достоевского надо читать обязательно. При этом я не говорю, что это писатель, который мне абсолютно близок, в отличие Лермонтова и Пушкина. И Толстой мне понятнее. И все же в космос Достоевского надо погружаться, пытаться постичь его видение мира, его характеры. А уж актеру это просто необходимо.

- Вы заметили, что не читаете современную литературу. А мемуары?

- Я читал о Чехове знаменитую книжку Дональда Рейфилда. Но у меня совершенно нет тяги к документальной прозе. И вообще меня больше привлекает творчество художников, а не нюансы их жизни.

- Но когда вы приходите в музей, скажем, Пушкина, вам важно видеть стул, на котором он сидел?

- Это да. И не потому, что интересно, а потому, что необъяснимым образом я ощущаю присутствие Пушкина в этих вещах. Меня это завораживает.

- Было ли в вашей жизни путешествие по следам какого-нибудь персонажа или художника? Вот как ирландцы придумали отмечать Блумсдэй, а у нас в Петербурге пытаются раскрутить маршрут «Старухи» Хармса?

- Было такое стремление. В Париже я нашел дом, где жил Экзюпери. Когда в России только появились его книги, и в середине 1960-х мне довелось играть самого Сент-Экзюпери на сцене Александринского театра, я плотно занимался им. И был поражен его неуемной энергией, его азартом. Писать книги, летать, любить так, как он любил, - для меня это почему-то было откровением, он мне казался богом. Я сразу буквально до дрожи влюбился в него, в его книжки, в его полеты.

И как-то я подружился с одним человеком, живущим в Ульяновске, который собирал все, что связано с автором «Маленького принца». И, кстати, я привез ему из Токио эту замечательную книгу на японском языке. Так вот, этот человек подсказал мне адрес дома Экзюпери. И, признаюсь, меня огорчило, что в Париже нет музея писателя, лишь на доме висит мемориальная табличка.

- А давайте пофантазируем, Николай Сергеевич: если бы была возможность встретиться с кем-нибудь из прошлого и задать вопрос, кто был бы в вашем списке?

- Не так давно прочел воспоминания маршала Жукова - это тот редкий случай мемуаров, которые меня заинтересовали. Так вот, насчет «маршала Победы». К нему было бы страшно зайти в кабинет. Но если бы вдруг он пришел на спектакль, увидел мою игру, она бы ему понравилась, и он сказал: «Зайди ко мне», я бы зашел. Но у меня такое ощущение, что я бы встал перед ним на колени. Он был гением в своем деле.

Еще есть один человек, который меня очень заинтересовал. Это Наполеон. Когда-то в нашем театре шел спектакль «Фельдмаршал Кутузов». Михаила Илларионовича играл Рэм Лебедев, потом Игорь Горбачев. А мне было поручена роль Наполеона. Вот с ним мне пришлось повозиться! Ну как сыграть Наполеона? Мне мои друзья в библиотеке давали вот такие стопки книг. Я просиживал за ними по многу часов. И в тот год, когда мы готовили спектакль, у меня состоялись две поездки. Одна, туристическая, в Прагу, откуда мы переезжали в Брно. И вдруг по пути в Брно гид говорит, что чуть в стороне от этой дороги Аустерлиц. Я умолял экскурсовода туда заехать. И что вы думаете? Она уходит с маршрута.

- В автобусе были наши туристы?

- Да, в том-то и дело. Экскурсовод спросила, не будут ли они против того, чтобы посмотреть Аустерлиц. А кто не читал «Войну и мир»? Конечно, все закричали: «Да! Да!». Приехали мы на это знаменитое поле. Огромный холм. Храм. И табличка: «На этом месте сидел Наполеон и руководил битвой». Я присел там. Потом зашел в храм, потрогал камни, из которых он сложен.

В тот же год мне довелось побывать на Бородинском поле. И вот эти ощущения что-то мне дали такое, что я смог погрузиться внутрь Наполеона, у меня даже жесты появились другие, бонапартовские. Вот его бы я спросил: «Зачем пришли в Россию? Вам мало было побед во всем мире? Почему он, умный и образованный человек, так легко отмахнулся от истории?»

- Вы сказали, что Валерий Фокин будет ставить спектакль по книге Гашека про Швейка. Вы в нем заняты?

- Нет, к сожалению. Вот какая натура актерская интересная! Как-то я зашел в театр и увидел список с фамилиями актеров, которые будут играть в этом спектакле. Подхожу к списку и не вижу своей фамилии. И внутри все опускается. При этом я прекрасно отдаю себе отчет, что для меня там нет роли вообще. Но это актерское чувство: «Ах, я не занят!».

- Пару лет назад вы входили в жюри молодежной премии «Прорыв». И тогда заметили, что вам не только нравится наблюдать за молодыми, но и хочется влезать «туда, куда не надо».

- Это азарт. А как иначе? Когда успокаиваешься, становишься равнодушен, надо оставлять театр, вообще искусство. Уйди и спокойно доживай свою жизнь.

- Но то что называется «актуальный театр» далеко от привычного вам психологического театра по Станиславскому. Получается, вас ломают.

- Наоборот, меня это заводит! Во-первых, мне хочется понять: а как это можно играть? Как в этом театре можно сделать характер, образ? Во-вторых, каким образом в моем возрасте, с моей энергией можно войти в новую систему? Как стать своим для этих молодых людей, которые иначе мыслят, иначе делают театр? Они непривычны для меня, но я бы хотел быть среди них! Я всегда готов к ним прийти.

- Ну хорошо, в «Швейке» вы не будете играть. Но, вероятно, займетесь чем-то другим?

- Да. Я уже обратился с одной просьбой к Фокину. Меня очень давно интересуют судьба и творчество Александра Вертинского. Со временем он уходит все дальше и дальше, и хочется познакомить с этой уникальной личностью людей, которые знают все меньше и меньше о нашем прошлом. Валерий Владимирович дал добро, и я сейчас занимаюсь этим проектом. Надеюсь, что в следующем сезоне сделаем спектакль, который будет играться в Царском фойе.

- Что притягивает вас в Вертинском?

- Сам не очень понимаю. Казалось бы, поэзия у него очень простая, но почему-то она затрагивает мою душу. В ней ощущается, что Вертинский был очень хорошим человеком. Человеком, который практически мальчиком пришел на страшную войну. Выполняя тяжелую жуткую работу санитара, а потом прожив нелегкую жизнь эмигранта, он сохранил нежное и внимательное отношение к людям, уважение к ним. В своих песнях он пытался передать зрителям то, что ощущал: красоту жизни, красоту мира, красоту женщин. И теперь мне хочется поделиться этими же ощущениями. Это не будет просто музыкально-поэтическая композиция, придуман сюжет. Вертинский появится в двух ипостасях - молодой человек (его сыграет Андрей Матюков) и Вертинский уже состоявшийся, который вспоминает свою жизнь. Надеюсь, что этот спектакль я успею сделать к Новому году.

Подготовила Елена БОБРОВА