Петербургский прозаик Михаил Кураев отмечает 80-летие

18 июня исполняется 80 лет петербургскому (он бы, вероятно, предпочел определение - «ленинградскому») прозаику Михаилу Кураеву.

ФОТО Александра ДРОЗДОВА

Аккурат к юбилею в шестом номере журнала «Звезда» за этот год публикуется мемуарный очерк Кураева «Когда пускался на дебют...» - о работе автора над первым собственным киносценарием (для картины «Строгая мужская жизнь», поставленной на «Ленфильме», где Кураев до этого несколько лет работал редактором).

А несколькими месяцами ранее вышла книга воспоминаний «Отец и другие, плюс электрификация» - также исполненная в жанре «Невыдуманные рассказы о прошлом». Книга, как можно понять из заголовка, посвящена отцу писателя - инженеру, строителю электростанций. Сам автор определяет эти свои произведения как «исторические свидетельства», совмещая, впрочем, изрядную информированность рассказчика-свидетеля с напором обвинителя-прокурора, логикой адвоката и взвешенным подходом праведного судьи.

Прозаик Михаил Кураев дебютировал, когда ему было под пятьдесят, довольно поздно для писателя. В конце восьмидесятых опубликована его повесть «Капитан Дикштейн» о «маленьком человеке», оказавшемся «посередине истории», внутри Кронштадтского мятежа 1921 года. Повесть называли фантастической, говорили о влиянии на автора отечественных и немецких романтиков. Но справедливо было бы назвать ее прозой, исполненной в рамках того направления, которое Достоевский называл «реализм в высшем смысле», когда невероятные сюжетные навороты и психологические извивы для автора не самоцель, а приемы, с помощью которых он высказывает заветное о себе и о времени - в данном случае об истории России, прежде всего в ее советский период.

Сейчас, подводя некие итоги - разумеется, предварительные - литературной деятельности Михаила Николаевича, можно сказать, что все его творчество за эти тридцать лет, при всей разнице сюжетов, жанров, художественных приемов, - это художественная рефлексия о том, что же такое советская цивилизация. Как и почему она была так прекрасна и ужасна в одно и то же время, и отчего при всех своих несомненных достижениях стремительно обрушилась, «слиняла в три дня», как написал по схожему поводу отечественный классик.

Стало уже общим местом говорить, что, несмотря на все технические, организационные, информационные, финансовые и прочие ресурсы, несравнимые с тем, что было в распоряжении советских кинематографистов лет сорок - пятьдесят назад, ничего (ну хорошо, почти ничего) приближающегося к сделанному Григорием Козинцевым, Алексеем Германом, Виталием Мельниковым, Ильей Авербахом, Георгием Данелией и другими мастерами не случилось. Хотя, казалось бы, - цензуры нет, нетруден доступ к любому контенту, вышло огромное количество авторитетных учебников, разъясняющих, как сделать киношедевр. Так что если нашел финансирование (что нынче, в общем, не фокус) - ваяй эти самые шедевры, никто не помешает. А включаешь - не работает. Как? Почему? Что было в советском кино и вообще в советской жизни такого, чего нет сейчас? Не то чтобы Михаил Кураев однозначно и исчерпывающе отвечал на эти вопросы - непонятно, возможно ли это в принципе, но его рассказ о своем кинематографическом опыте многое объясняет.

Примерно так же и с промышленностью. В книге об отце, весьма эмоциональной и вместе с тем насыщенной железобетонными аргументами, всякий раз подкрепленными конкретными цифрами, Михаил Кураев вопрошает: как так, в условиях репрессий и несвободы, крайне неблагоприятной экономической конъюнктуры и фактически экономической блокады советская промышленность росла не то что в разы - на порядки, а при практически неограниченной свободе - стремительно деградирует?

«В стране, которую «мы потеряли», и без того скудно электрооснащенной, да еще и разоренной Гражданской войной, рассчитанный на 10 - 15 лет план ГОЭЛРО, казавшийся скептикам и остроумным врагам «электрофикцией», был к 1940 году, всего за 20 лет, превзойден в 7 раз!»

«В марте 1946 года первая послевоенная сессия Верховного Совета СССР приняла 4-й пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства. За пять лет было пущено 6200 восстановленных и вновь построенных предприятий. Уже в 1947 году промышленность была восстановлена и вышла на уровень 1940 года. К концу четвертой пятилетки уровень промышленного производства превысил довоенный на 74% вместо плановых 48%».

При этом автор не делает вид, что никаких душегубств и прочих безобразий не было, а если и были, то и хорошо, - в отличие, скажем, от такого апологета всего советского, как Александр Проханов. Взгляд Кураева здрав и трезв, но он не скрывает своей печали от того, что громадный потенциал, накопленный Советским Союзом (пусть и запредельно высокой ценой) и в индустрии (в частности, в электроэнергетике), и в гуманитарной сфере (например, в столь дорогом автору кино), растрачен на пустяки. «Себялюбие и частные выгоды растерзали общее дело», - цитирует он слова Федора Глинки, сказанные, впрочем, больше двух столетий назад.

Может показаться, что эта формула - слишком простое объяснение очень сложных процессов, но, кто может, пусть объяснит лучше.

Незадолго до юбилея мне посчастливилось побеседовать с Михаилом Кураевым, и я спросил его, возможен ли в обозримом будущем общественный консенсус относительно советского прошлого, когда взрослые ответственные люди не впадают в крайности, но видят явление во всей его полноте. Подобно тому, как давным-давно договорились: Петр I - тиран, деспот и садист-убийца, что совершенно не отменяет его талантов реформатора и государственного деятеля. И вообще - как же нам относиться к советскому периоду нашей истории, где вдоволь было и самого отвратительного, и самого прекрасного?

По поводу общественного консенсуса Михаил Николаевич не сказал ничего, а что касается советского прошлого и отношения к нему, напомнил (будучи убежденным атеистом) формулу, определяющую Троицу, - нераздельность и неслиянность различных ипостасей Бога. Понятно, что воспринимать всякое явление неслиянно и нераздельно, во всей его полноте и неоднозначности не так уж просто. Стереотипы восприятия всегда довольно сильны, а наш мозг всегда стремится подсунуть нам непротиворечивую картину мира. Тут-то и помогает литература и вообще искусство, добавим мы.

Михаил Кураев. «Отец и другие, плюс электрификация». СПб.: ИД «Петрополис», 2018.

Михаил Кураев. «Когда пускался на дебют... Записки беглого кинематографиста». Журнал «Звезда» № 6, 2019.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 108 (6461) от 18.06.2019 под заголовком «Неслиянность и нераздельность».