Моцарт в китайском соусе

В Михайловском театре показали вторую оперную премьеру сезона - «Свадьба Фигаро» Моцарта в постановке режиссера Вячеслава Стародубцева. Музыкальным руководителем выступил молодой дирижер Иван Великанов.

ФОТО предоставлено пресс-службой Михайловского театра

Постановщик выбрал путь радикальный: «вчитать» в хрестоматийную оперу инородный, на первый взгляд, эстетический контекст. Таковым стало «шинуазри» - направление в европейской моде XVIII века, основанное на увлечении средневековым китайским искусством. Этот стиль можно видеть во многих европейских дворцах, есть он и в наших пригородах. Моцарт не был замечен в связях с Китаем, хотя с большой долей уверенности можно сказать, что и в юном, и в зрелом возрасте он мог разгуливать по дворцовым залам, декорированным в стиле шинуазри.

Режиссер не задавался целью во что бы то ни стало отыскать китайское у Моцарта, он всего лишь позволил себе шалость - пикантную игру. Погружение привычного объекта в инородную среду способно заострить зрение, проявить скрытое, высветить неожиданные ракурсы. А оперы Моцарта с их игровым началом (композитор обожал всевозможные игры и маски) призывают смотреть на них неакадемично, без шор и догм. В конце концов, почему бы не пофантазировать на тему ритуала, массы условностей, из которых состоит китайская культура и без которых было немыслимо время Моцарта - XVIII век.

При первых же звуках хорошо знакомой увертюры показалось, что боевая колюще-режущая острота и сухость, этот пугающе строгий темпоритм настраивают на иронично-самурайский лад. Воображение рисовало колоритные ироничные мизансцены с характерной системой жестов, чужеродных театру Моцарта. Было смелое предположение, что режиссер дерзнет показать оперу Моцарта так, как если бы ее играли и пели в каком-нибудь театре далекой китайской провинции. Вот посмеялись бы! Но не случилось. Все китайское оказалось лишь в дизайне.

Молодой московский маэстро Иван Великанов после спектакля признался, что на самом деле режиссер не просил играть как-нибудь специально «поострее». Было лишь его желание попробовать сыграть по-моцартовски, как бы даже аутентично. На протяжении спектакля выяснилось, что моцартовской точности дирижеру удалось добиться в основном от оркестра. На работу же над координацией певцов и оркестра у него как будто не хватило времени: расхождений в ансамблях было многовато.

Фигаро в своем костюме (художник Жанна Усачева) оказался больше «китаизирован», чем Сюзанна, явившаяся в привычном «рококошном» платьице. Следующая парочка, точнее, антипарочка - престарелая Марцелина и доктор Бартоло как будто углубили восточную тему в своих броских костюмах из исторического каталога. Вбросом из XXI века оказались мордашки юных Барбарины и Керубино, срисованных из популярных японских комиксов: он с волосами цвета светлой морской волны, она - бледной фуксии. Пару раз по-китайски звучали ритуальные барабаны, причем нарочито поперек музыки.

Заплыв в китайское случился и ближе к финалу, когда страдающая Графиня поплыла по сцене на фоне 3D-проекции гигантских золотых рыбок. А в самом финале этими рыбками оказался «плавающий» квартет влюбленных вместе с Керубино, только «рыбьи» красные одеяния смотрелись на них уже как огненные всполохи страсти. Остренько была сделана и последняя ария Графини, которая вышла в любимый сад в сопровождении чьих-то деток, возможно, и собственных, неся большую вазу с заметной даже из бельэтажа трещиной. В нужный момент ваза раскололась, как раскололись отношения ее хозяйки с мужем, после чего Графиня кинулась спешно собирать осколки, будто ритуальный пазл.

Находок и идей режиссер набросал немало, но в целом не пошел дальше намеков. Признаться, немного жаль, что это шинуазри осталось на поверхностном уровне, поскольку из затеи могло бы вырасти нечто более радикальное, более гротескное, взрывное. Но теплая постелька привычного театра сладко манит оставлять все на своих местах, а потому в спектакле оказалось много мизансцен, слишком хорошо знакомых по разным постановкам этой оперы.

Что радовало однозначно, так это оба состава певцов, представлявших очень неплохой моцартовский ансамбль театра. Это и обе Графини - более холодная и аристократичная Мария Буйносова и более чувственная, страдающая и горячая Светлана Мончак, и восхитительные Сюзанны у большой мастерицы своего дела Светланы Москаленко и Екатерины Фениной, заворожившей европейской выделкой партии. Керубино у Ирины Шишковой и Софьи Файнберг были, как и полагается, весьма подвижны. Оба Графа - Борис Пинхасович и Александр Шахов - изумляли богатым ассортиментом вокально-драматических возможностей. А среди Фигаро более задорный Андрей Серов показался более убедительным, чем несколько флегматичный Александр Кузнецов.