На зависть Шерлоку Холмсу. 19 октября отмечается 70‑летний юбилей криминалистической службы России
Отсчет идет с 1954 года, когда генеральным прокурором СССР было издано указание об утверждении инструкции «О работе прокурора-криминалиста». Служба эта в полном смысле, как поется в известной песне, «на первый взгляд, как будто не видна». Когда идут громкие раскрытия, на первых ролях обычно следователи, реже — оперативники (те, как правило, светиться не любят). Криминалисты — где‑то «на подхвате», их имен никто не упоминает. Хотя на данные экспертиз все охотно ссылаются — именно они как самые надежные доказательства ложатся в основу обвинений и приговоров.
ФОТО МВД.РФ
Всесильная ДНК
О важности этой службы говорит то, что, к примеру, в структуре питерского ГСУ СК управление криминалистики существует наравне с двумя самыми известными — 1‑м («бандитским») и 2‑м («коррупционным»). В управлении — два отдела. Один — «выездной», занимающийся криминалистической поддержкой при расследовании «свежих» дел. Другой — «аналитический», предназначенный в основном для раскрытия преступлений прошлых лет. Работают там уже не прокуроры (ибо Следственный комитет из состава прокуратуры вышел), а следователи-криминалисты. В их арсенале — самая современная техника, выводящая работу по раскрытию преступлений на совершенно новый уровень.
Главный прорыв, конечно, дала генетика. Совпадение ДНК подозреваемого с изъятыми на месте преступления биологическими следами — доказательство неопровержимое. А эти следы — абсолютно на любом предмете, к которому человек прикасался. Осталось только немногое — всегда иметь под рукой базу тех самых ДНК. Таковая, единая на всю страну, начала создаваться в 2006 году. Тогда туда вносили данные только о тех, кто совершил особо тяжкие преступления. Однако в прошлом году в закон «О государственной геномной регистрации» внесли изменения. Отныне анализы на ДНК будут брать у любого вступившего в конфликт с Уголовным кодексом.
Эффект уже налицо, а с годами будет проявляться сильнее и сильнее. Допустим, убийца с места происшествия скрылся, свидетелей нет, отработка контактов жертвы никаких результатов не дала. По прежним временам — почти наверняка «глухарь». А современный эксперт обязательно найдет невидимые биологические следы, выделит ДНК, зайдет в ту самую базу, а там — человек с такими данными, который двадцать лет назад совершил мелкую кражу. Давно за это отсидел, перед законом чист, уверен, что прошлые «подвиги» его никак не выдадут. Ан нет — теперь он пожизненно у следователей «на ладони». Где бы и что бы ни совершил и как бы ни скрывал следы — идентифицирован будет моментально. Поможет эта база и при исследовании неопознанных трупов.
— В апреле 2019 года, — рассказывает следователь-криминалист Илья Матолыгин, — гражданин, прогуливавшийся вдоль канала на Канонерском острове, обнаружил полиэтиленовый пакет с частью человеческой ноги. Проведенная экспертиза показала, что фрагменты тела принадлежали мужчине европейского типа, возраста 30 – 40 лет. Установлено было также примерное время его смерти. К сожалению, в базе ДНК его данных не оказалось. Но мы подняли сводки обо всех «потеряшках» за указанный период. Заявление о пропавшем мужчине с похожими параметрами обнаружилось в Адмиралтейском районе. Он жил в коммуналке и, как оказалось, конфликтовал с соседкой. Когда мы пришли в квартиру, женщина, разумеется, все отрицала. Но эксперт посветил на стену коридора специальной лампой и обнаружил невидимые простым глазом пятна крови. Такой же след, только тщательно замытый, лампа высветила на паркете. А когда паркет вскрыли, под ним была целая лужа крови. Оказалось, при очередном конфликте женщина убила соседа, а потом с помощью своего сожителя расчленила труп. Части тела они выбрасывали в канал, но последний пакет выбросить не успели — кто‑то их спугнул…
Живи и помни
Надо ли говорить, что для раскрытия преступлений прошлых лет возможности теперь раскрываются колоссальные.
— В архивах районных управлений СК хранятся сотни дел о нераскрытых преступлениях 20 – 30‑летней давности, — говорит Матолыгин. — Иногда они представляют собой просто несколько листков: осмотр места происшествия, медицинское заключение, допрос свидетелей, постановление о приостановлении дела. Однако бросить камень в своих коллег того времени я не готов. Во-первых, справиться с гигантским валом преступлений тех лет они не могли просто физически. Во-вторых, у них не было таких технических возможностей, которыми мы обладаем сейчас. Вот, к примеру, изъятый на месте преступления окурок. Что он мог дать следствию 30 лет назад? Только группу крови, а это не доказательство. Теперь мы этот окурок отдаем на генетическую экспертизу, получаем ДНК и выходим на конкретного преступника. Причем доказательства его вины стопроцентные!
Увы, раскрывая преступления прежних лет, нужно быть готовым к тому, что ни обвиняемого, ни потерпевшего (если, конечно, речь идет не об убийстве), ни свидетелей уже нет в живых. А если они и остались, то, скорее всего, истек срок давности (по особо тяжким преступлениям он составляет 15 лет) и наказать виновного будет уже невозможно. Следствие отработает как положено, заранее зная, что суд дело прекратит.
Возникает тогда вполне естественный вопрос: зачем вообще этим заниматься? Зачем тратить государственные силы и средства на то, что заведомо не даст практического результата? Не лучше ли сосредоточиться на задачах сегодняшнего дня, которых у нас пока еще немало?
Между тем работа по старым «глухарям» — это не прихоть конкретного следователя, которому больше нечем заняться. И не личная инициатива его начальника или даже руководителя главка. Это жесткий, если хотите, политический курс, взятый руководством СК уже более десяти лет назад.
Смысл? Мы должны знать правду о прошлых трагедиях, сколько бы лет ни прошло. Преступники, избежавшие наказания, могут ходить среди нас. Они могут пробраться во власть, иметь допуск к секретной информации, служить в правоохранительных органах, учить детей. Да, скорее всего, за решетку их отправить будет уже невозможно. Но засветить их прошлые «подвиги», сделав этих людей нерукопожатными (в том числе лишив служебной перспективы), государство может. И обязано.
В 2006 году на Поклонногорской улице в Приморском районе при проведении строительных работ в одном из канализационных колодцев рабочие нашли скелетированный труп. Экспертиза дала заключение: степень разложения такова, что идентифицировать человека невозможно. И уголовное дело было приостановлено. Вернулись к нему лишь в 2021 году.
— Мы провели архивные изыскания, — рассказывает Илья Матолыгин, — и выяснили, что аналогичное преступление, с трупом в колодце, было совершено в 2005 году в Курортном районе. Преступление раскрыли, за убийство был осужден некто Сергей Дыбчук. Срок свой он давно отбыл и с тех пор успел еще несколько раз за разные преступления отсидеть. Мы его долго искали — по месту регистрации он не жил, бомжевал. В конце концов нашли, он признался в убийстве на Поклонногорской, но срок давности истек, и суд его от наказания освободил. А спустя некоторое время обнаружили еще одно аналогичное дело — в 2013 году на той же улице, в таком же колодце были найдены уже два трупа, мужчины и женщины. Снова стали искать Дыбчука. Нашли, и он снова признался в убийстве. Появилась надежда на часть 2 статьи 105 УК РФ, по которой срок давности может быть отменен судом. Но… экспертиза показала, что женщина умерла своей смертью. А одно убийство — это часть 1 той же статьи, по ней срок уже прошел. И Дыбчука снова отпустили. Но теперь его ДНК есть в базе данных, и он это знает…
Память без срока давности
Раскрытие преступлений прежних лет — святой долг государства перед жертвами преступлений. Пережившие насилие годами носят в душе раны, теряя веру в справедливость. Близкие погибших буквально сходят с ума, понимая, что виновник их беды где‑то благополучно живет и смеется над их горем. А те, чьи родные пропали без вести, лелеют зыбкую надежду когда‑нибудь их найти. Или хотя бы по‑человечески похоронить…
Все это в равной степени относится и к потомкам тех мирных граждан, которые когда‑то погибли от рук немецко-фашистских оккупантов.
— В одном из архивов, — рассказывает Матолыгин, — я нашел рапорт немецкого офицера о том, как по его команде на территории Павловского парка были расстреляны и закопаны 16 местных жителей. По некоторым признакам мы примерно определили места возможных захоронений. Провели там пробные раскопки, но пока ничего не нашли. Однако на нас вышли поисковики, у которых были данные о расстрелянных и закопанных в этом парке красноармейцах, отказавшихся сотрудничать с немцами. Поскольку парк находится под охраной ЮНЕСКО, работать там у поисковиков возможности не было. Мы объединили свои усилия и, используя специальный прибор — георадар, нашли четыре места захоронений. Характерно, что над каждым из них немцы устроили свалку. Извлечены останки девяти человек, из них троих удалось идентифицировать. Один из них — уроженец Тамбовской области Михаил Иванов. А помогла нам его найти местная жительница по фамилии… Иванова. Ей о том расстреле рассказывал дед. Она эти сведения ни от кого не скрывала, но многие годы они никого не интересовали. Почему — я не понимаю…
Фамилия немецкого офицера, отдававшего приказы о расстрелах мирных граждан, известна. Но только фамилия. Возможно ли сейчас, по прошествии стольких лет, установить этого человека? Скорее всего, его давно уже нет в живых, но наверняка есть его потомки. Стоит ли их искать и открывать им глаза на то, кем был их «героический» предок? Некоторые считают, что смысла в этом никакого нет. Люди, дескать, давно уже живут мирной жизнью, зачем им зря травить душу? Да и политически это, может быть, не очень корректно…
Однако потомки красноармейца Михаила Иванова, 80 лет числившегося пропавшим без вести и недавно с воинскими почестями похороненного, уверен, так не считают. Как и большинство наших граждан.
Читайте также:
ГСУ СК РФ по Санкт-Петербургу: Как защитить детей от преступлений
Легализован по липовой бумажке. Миграционное законодательство не должно провоцировать преступность
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 197 (7773) от 18.10.2024 под заголовком «На зависть Шерлоку Холмсу».
Комментарии