Они учили нас верности. Воспоминания о преподавателях
Фото: Wikimedia Commons
В моей комнате висит фотография, на которой я изображен вместе с моим первым и главным учителем - Евгением Владиславовичем Максимовым. Он был преподавателем кафедры физической географии и природопользования Ленинградского педагогического института имени Герцена. Мы, веселые и еще молодые, сидим за каким-то праздничным столом...
Как мы познакомились? Это было в 1957 году. Первокурсник пединститута, еще не прослушавший ни одной лекции и только что вернувшийся с целины, я уже чувствовал себя «бывалым студентом». В компании таких же «бывалых» стоял и курил, когда к нам подошел молодой преподаватель. Не успел он до конца задать вопрос о том, кто хочет поехать с ним в экспедицию на горные ледники в Тянь-Шань, как я уже почти кричал в ответ, что хочу я, и только я...
Уже вскоре я так влюбился в этого человека, интеллигентного, остроумного и образованного, что мысленно уже связал с ним всю свою жизнь. И до конца его дней мы действительно были с ним вместе, а сейчас друг с другом общаются его и мои дети, его и мои внуки. В общем, семьи срослись, и это я считаю одним из лучших подарков, сделанных мне судьбой... Тем не менее я всегда продолжал называть Евгения Владиславовича на вы и по имени-отчеству, что даже вызывало ехидные замечания и удивление со стороны наших общих приятелей.
Спасибо Евгению Владиславовичу: в 1958-м, минуя всякие учебные практики, я прямо из его рук попал к Николаю Григорьевичу Чочиа - доктору геолого-минералогических наук, профессору, начальнику Салехардской партии ВНИГРИ. Тот со свойственной ему быстротой решений отправил меня в Арктику в отряд на Тазовский полуостров. Сейчас-то я понимаю, что это, казалось бы, маленькое событие оказалось решающим в моей личной жизни и трудовой биографии...
Николай Григорьевич приехал к нам в отряд со своим другом и единомышленником профессором Московского университета Григорием Ивановичем Лазуковым. Оба они были тогда стройными, здоровыми, остроумными, самая обычная полевая одежда в сочетании с редкими в те времена финскими ножами, которые носили на боку, выглядела на них как-то особенно элегантно. Все ими делалось легко, просто и умело - от разжигания костра под дождем до копания шурфов в многолетней мерзлоте и пеших маршрутов по 20 - 30 километров в день с рутинной геологической работой. По крайней мере я был совершенно потрясен этими, как мне казалось тогда, совершенными людьми.
Тогда же я услышал коронный для Николая Григорьевича лозунг-призыв, звучавший из-за палатки в каждые шесть часов утра под шум проливного дождя: «Подъем! Я вижу большой кусок синего неба». Мы, даже не вылезая из палатки, знали, что никакого «куска» нет и в помине. Но, поскольку работать было все равно надо, все члены отряда, кряхтя и, грешным делом, нехорошо ругаясь, вылезали из нагретых спальников и сразу засовывали ноги в болотные сапоги...
На этом фоне Николай Григорьевич, деловой и энергичный, помогающий поварихе организовать хоть какой-то завтрак, смотрелся как некое чудо, которому было не сыро и не холодно.
Привлекателен он был не какими-то своими внешними достоинствами, а внутренней красотой... Я далеко не сразу сформулировал то главное качество, которое, по-моему, определяло ее. Окружающих, в том числе и меня, он учил верности - своим идеалам, своей стране, своему делу, своим близким и товарищам, в том числе младшим товарищам - ученикам... Он всю свою жизнь работал на страну - родина дала ему многое, но и он отдал ей всего себя без остатка...
Комментарии