Для чего нужны семейные суды
ФОТО Сергея ГРИЦКОВА
Гость редакции — профессор Санкт-Петербургского университета МВД России доктор юридических наук Валентин ХАРЛАМОВ
«Счастлив тот, кто счастлив у себя дома», — сказал Лев Толстой. Увы, далеко не всем так везет. Наш сегодняшний собеседник знает эту тему не понаслышке — прошел путь от участкового инспектора до полковника полиции. Служил в оперативных подразделениях, в штабе главка, в аппарате МВД. Автор многих книг, статей и докладов по проблемам домашнего насилия. Они же стали предметом его кандидатской и докторской диссертаций.
— Согласитесь, Валентин Станиславович, для того чтобы рассуждать о предмете, нужно договориться о терминах. Домашнее насилие — это…
— …насильственные преступления в отношении членов семьи. К таковым относятся как супруги и их дети, так и родственники и свойственники в разных поколениях. Кстати, понятие «члены семьи» наши суды трактуют не так, как американские и западноевропейские. Там существует родство разного уровня, в зависимости от этого определяется тяжесть наказания для обвиняемого в домашнем насилии.
— Можно ли оценить реальную опасность такого явления?
— Судите сами. По статистике последних двадцати лет, ежегодно в Петербурге совершалось в среднем от 40 до 100 внутрисемейных убийств, столько же случаев умышленного причинения домочадцам тяжкого и средней тяжести вреда здоровью. Фиксировалось до 150 фактов побоев и легкого вреда здоровью, столько же — угроз убийством.
— Всего полтора-два процента от общего объема зарегистрированной преступности! Насколько эти цифры отражают реальную картину?
— Думаю, реальных фактов раза в три больше. Причина понятна: жертвы боятся заявлять в полицию. Они не без оснований считают, что процедура рассмотрения заявления сложна и затянута, ее результат не очевиден. В то время как возможность мести со стороны обидчика вполне реальна. Как правило, если речь не идет о тяжких и особо тяжких преступлениях, которые скрыть невозможно, люди пытаются решать проблему сами, в узком семейном кругу. Так, в регионах Кавказа многие криминальные конфликты в сфере семьи рассматривают сельские общины — тухумы нередко без обращения в правоохранительные органы.
Криминологами выявлен интересный феномен: чем выше уровень жизни населения, тем меньше криминального насилия (в том числе убийств, истязаний) и больше преступлений корыстной направленности — краж, мошенничества, угонов автомобилей и т. д. Такая же тенденция динамики криминальных конфликтов наблюдается в сфере семейных отношений.
— А как складывается отечественная судебная практика по делам о домашнем насилии?
— Ничего утешительного сказать не могу. Я занимаюсь этой темой больше тридцати лет. В силу своего служебного положения имел возможность отслеживать судьбу уголовных дел от заявления до приговора. Прекрасно вижу, как суды воплощают в жизнь идею «гуманизации». Под разными предлогами судьи нередко стремятся примирить преступника с его жертвой. Последствия таких решений бывают трагическими.
Вот, например, в Кировском районе Петербурга суд «примирил» отца с сыном, который вернулся из мест лишения свободы и угрожал его убить. Вскоре после этого он воплотил угрозу в жизнь… И подобных историй по России полно! Противниками этой практики выступали ученые и практические работники. Мне пришлось говорить об этом даже с трибуны Межпарламентской ассамблеи. Пока безрезультатно…
— А реальные конкретные предложения, что именно нужно делать в этой сфере, сформулированы?
— Конечно. Родоначальником семейной криминологии является Дмитрий Анатольевич Шестаков (27 мая нынешнего года он был гостем нашей газеты. — Прим. ред.). В 1977 году он защитил по этой теме кандидатскую диссертацию и в 1986‑м — докторскую. Отдельные его правовые дискурсы закреплены в отечественном и зарубежном законодательстве — в их числе положения о необходимости статистического учета потерпевших по признаку родственной связи с виновным. Однако множество полезных идей Шестакова до настоящего времени не реализованы.
— В их числе: введение специализированной профилактики в отношении семей, члены которых недавно отбыли уголовное наказание; регулирование особенностей принудительного жилищного обмена и создание резервного фонда жилых помещений; совершенствование процедуры условного осуждения для домочадца.
При непосредственном участии Шестакова в 1991 году был разработан первый проект российского закона «О предотвращении насилия в семье». Окончательный, с подробнейшим описанием всех необходимых процедур, вариант его вышел в 1996‑м. Прошла четверть века, но закон так и не принят — ни в том, ни в каком‑либо другом виде.
— Критики могут спросить: зачем «городить огород» ради отдельного вида преступлений, занимающего мизерную долю в их общем объеме? Разве для этого недостаточно Уголовного и Административного кодексов?
— Да, отчасти эти соображения справедливы. Действительно, некоторые статьи законопроекта дублировали УК и КоАП. Но это совсем не повод отрицать необходимость принятия закона вообще. Семейные отношения — очень тонкая и деликатная сфера. Соответственно, нужен гораздо более разнообразный набор правовых инструментов, чем те, которыми оперируют наши кодексы. При расследовании внутрисемейных насильственных преступлений необходимо участие медиков, педагогов, а иногда и психологов. Должен быть также значительно расширен спектр мер предупреждения этих преступлений и наказания за них. Но вот дальше начинаются разногласия, из‑за которых процесс принятия закона о борьбе с домашним насилием затормозился.
Дело в том, что все это время в стане наших законодателей идет борьба двух концепций. Подходу российских авторов, учитывающих интересы обеих сторон внутрисемейного конфликта, противостоит американский, предписывающий при любых обстоятельствах встать на сторону женщины. Именно этот подход нашел отражение в «Модельном законодательстве о насилии в семье», принятом ООН в 1996 году.
По американским лекалам и у нас в июле 2016 года была принята поправка к статье 116 УК РФ («побои»). Одно и то же деяние оказывалось преступлением, если его жертвой был близкий человек, или административным правонарушением, если дело касалось постороннего. Изъян закона был налицо: шлепнешь своего ребенка — получишь судимость, а чужого — отделаешься административным штрафом. Общественное возмущение дало результат: в феврале 2017‑го «домашние» побои были декриминализованы. Уголовная ответственность осталась только за их повторение в течение года.
— Но мы, кажется, уже перестаем во всем подражать западному миру…
— Тем не менее опубликованный в 2019 году и предложенный для рассмотрения в Госдуме законопроект «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» содержит массу отсылок к западным образцам. Наше юридическое сообщество восприняло его резко критически. Он стал предметом специального обсуждения на заседании Санкт-Петербургского международного криминологического клуба 14 февраля 2020 года.
Ключевой доклад сделала эксперт общественного уполномоченного по защите семьи кандидат юридических наук Анна Швабауэр. Она очень убедительно доказала, что законопроект юридически несостоятелен, противоречит принципам семейного права, имеет криминогенный характер, создает предпосылки для разрушения института семьи и обострения социальных противоречий в обществе. Абсолютно не приемлемыми эксперт назвала, к примеру, меры «защиты» в виде запрета обидчику общаться со своей семьей или выселения его из жилища. Налицо целый букет грубейших нарушений прав и свобод человека. К тому же масса возможностей для злоупотреблений правом и различных манипуляций. Нередки, например, случаи, когда люди из корыстных соображений или ради мести оговаривают кого‑то из близких. А куда пойдет выселенный человек? На улицу? Совершать новые преступления?
Анну Викторовну поддержали все участники того заседания — виднейшие отечественные и зарубежные ученые. Свои выводы мы направили в Федеральное собрание России и иные официальные инстанции. Может быть, поэтому голосование все‑таки отложили на неопределенный срок.
— Принятие закона, содержащего угрозу оговора, отложено. Но ведь семейные драмы чаще всего разворачиваются без свидетелей. Как же проверить, оговор это или нет? Может быть, преступление реально, но жертва на самом деле не может ничего доказать. И, понимая это, не пойдет никуда заявлять…
— Для этого и необходим высочайший профессионализм правоохранителей и правоприменителей, занимающихся этой сферой. Да, нужно собирать доказательства по крупицам: заключения экспертов-психологов, показания косвенных свидетелей, сведения из телефонов и соцсетей и т. д. Кстати, здесь могу сослаться на положительный зарубежный опыт: в ряде стран берутся на специализированное сопровождение те семьи, откуда поступают сигналы о домашнем насилии. В течение длительного времени опытные сотрудники ведут тщательное наблюдение за жизнью этой семьи, и в конце концов становится понятно, кто говорит правду, а кто лжет.
— А у нас?
— У нас профилактики семейного насилия практически нет. «Убьют — тогда приходите»: эта фраза взята из жизни. Масса примеров, когда стражи порядка не реагировали на заявления потенциальной жертвы об угрозах, а потом все заканчивалось трагедией… Причины подобной пассивности, в общем, понятны. Взять, к примеру, такое труднодоказуемое преступление, как угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью. Отработать каждый такой сигнал просто невозможно.
А если и доходит до рукоприкладства, то чаще всего итогом его являются легкий или средний вред здоровью, наказанием за которые обычно является судебный штраф. При этом он платится из семейного бюджета. А виновник, по закону, в этом случае даже не является судимым. Думаете, такая мера его остановит от дальнейших преступлений? Даже если пострадавшей и удастся добиться реального срока лишения свободы для обидчика, то после его возвращения ей вряд ли будет лучше. Вот пример: в Нижегородской области во время семейной ссоры пьяный мужчина убил жену и шестерых детей. Жена ранее жаловалась участковому на действия и угрозы мужа. Участковый был наказан за халатность.
— А как он мог это предотвратить? Участковый каждый день получает с десяток сообщений о семейных конфликтах, причем в большинстве случаев супруги мирятся либо в этот же день, либо на следующий…
— Настоящий участковый прекрасно знает свой контингент, в том числе лиц, освободившихся из мест заключения. К тому же он должен уметь отличить безобидную перебранку от потенциальной трагедии. Но полагаться на высокую квалификацию всех участковых сегодня, конечно, не приходится. Необходимо подробно прописать в законе все права и обязанности участкового по сопровождению семей из групп риска. И это одно из предложений, выработанных нашим криминологическим клубом. Среди прочих — введение в законодательство процедуры медиации для членов семьи, создание в структуре правоохранительных органов специальных служб противодействия семейному насилию, формирование семейной юстиции в России на базе системы семейных судов…
— И тут мы сразу, что называется, откликаемся на печально знаменитые слова: ювенальная юстиция!
— Это еще одна американская калька. В настоящее время законы о ювенальной юстиции действительно приняты во многих странах. Но семейный суд — это не карательный орган, а, скорее, своеобразный инструмент обеспечения прав домочадцев и поддержки семьи, находящейся в состоянии конфликта. Он должен располагать мощным ресурсом специалистов в области медиации, педагогической и даже психиатрической помощи. Ему нужно предоставить возможность при необходимости отселять потенциальных (или, увы, уже реальных) жертв домашнего насилия в маневренный жилищный фонд. Да, у него должны быть и полномочия по изъятию ребенка из семьи. Но только в рамках подробно прописанной процедуры при обстоятельствах чрезвычайных, когда иного выхода нет.
Такие суды в мире есть — например, в Австрии и Японии. О необходимости создания их у нас в стране профессор Шестаков говорил еще в конце 80‑х — начале 90‑х годов прошлого века.
— Можно заранее предвидеть ответ чиновников и законодателей: есть и более первоочередные задачи!
— А это уже вопрос приоритетов. Что может быть на свете важнее семьи? И уже есть люди, которые, находясь на ответственных постах, это понимают и начинают действовать, не дожидаясь государственных денег. Так, в 2002 году начальник РУВД Кировского района Санкт-Петербурга на свой страх и риск создал у себя отдел по борьбе с домашним насилием. Три года его сотрудники работали на добровольных началах, и многие семьи до сих пор вспоминают их с благодарностью. Но бесконечно эксплуатировать энтузиазм нельзя — начинание поддержки не нашло, и отдел расформировали…
Будем надеяться, что сегодня у представителей нашей власти наконец появится интерес к решению проблемы домашнего насилия. А фундамент эффективного противодействия ему может быть построен на основе имеющихся отечественных научных и практических разработок.
Комментарии