Молодость в своем репертуаре

ФОТО Полины НАЗАРОВОЙ

Гость редакции —заслуженный артист России, режиссер и педагог Сергей БЫЗГУ

Актер Театра им. В. Ф. Комиссаржевской и мастер актерского курса в РГИСИ сегодня особенно интересен в роли лидера театральной молодежи. Тем более что нынешней весной студийный театр «Драм. Площадка», основанный им и выпускниками его курса в 2022 году, стал государственным. В репертуаре этой талантливой компании спектакли разных жанров. В том числе удивительный «Онегин»: на сцене сразу несколько ослепительно молодых Татьян, Онегиных и Ленских постоянно меняются ролями, создавая неоднозначные образы в этой театральной полифонии.

— Современное прочтение классики и привлекает, и пугает. Вот идешь на вашего «Онегина» и думаешь: только бы ничего ужасного с ним не произошло! Приходишь и видишь: а ничего подобного — Пушкин остался Пушкиным, но помолодел лет на двести. Сергей Дмитриевич, как вам это удалось?

— У нашего «Онегина» долгая история. Сначала это был дипломный спектакль, который поставила педагог Татьяна Владимировна Павловец, в нем участ­вовали 26 человек. А потом уже с десятью ребятами мы сделали новую версию. И в результате молодые актеры играют молодых пушкинских героев, не меняя ни единого слова романа, но по‑своему рассказывая про любовь, дружбу и предательство.

— Как вы отбираете своих будущих учеников? По каким‑то критериям или интуитивно?

— Слушайте, это такой очень болезненный и очень сложный момент. Решается судьба человека, и мы ночами не спим, спорим с женой (режиссер Галина Бызгу. — Прим. авт.), перебираем фотографии, думаем о каждом абитуриенте. Очень важно не ошибиться, увидеть потенциал, причем и творческий, и человеческий, что немаловажно в профессии. Скажем, амбиции должны быть, но иногда они захлестывают и мешают нормально учиться. Вообще главный талант — это умение учиться, причем на длительной дистанции, всю жизнь. Наверное, это важно и в любой другой профессии. Вот это надо распознать и не ошибиться.

— Но ошибки случаются?

— Каждый раз условно из 25 – 30 человек двое-трое обязательно отчисляются или уходят сами.

— А приходилось жалеть о тех, кого вы не приняли? Бывало так, что у других педагогов они становились хорошими актерами?

— Конечно. Мы еще долго с болью вспоминаем тех, кого не взяли, — не потому, что не хотели, просто на курсе определенное количество мест, — и потом всегда радуемся их победам. Со всеми педагогами такое бывает. Как‑то я заглянул в Школу русской драмы, где когда‑то преподавал, но к тому моменту уже оттуда ушел, а там у коллег как раз проходили туры. И вот я иду и слышу — в туалете кто‑то прям в истерике бьется. Захожу — а там девушка хочет выброситься из окна, но ей не дают. «Я так мечтала поступить именно сюда! Все, не хочу больше жить!» — кричит она, рыдая. «Послушай меня, — говорю. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Потому что жизнь дает тебе шанс найти что‑то другое, гораздо более подходящее и самое лучшее для тебя». Прошли годы. По каким‑то делам я оказался в Театре Ленсовета — и вдруг в буфете увидел ту самую девушку. «Солнце, ну что?» — «Какое счастье, что я тогда не прошла, а поступила потом — и вот здесь сейчас работаю!» Набор очень субъективен, и мы всегда говорим об этом абитуриентам.

— Перед вами дверь театрального института сразу распахнулась или пришлось подождать?

— Сначала я год отучился в родном Кишиневе на режиссера, потом меня забрали в армию. И когда я отслужил — решил все‑таки стать артистом, а уж со временем, если захочется и получится, — режиссером. В Питере тогда набирал курс известный всей стране великий педагог Аркадий Кацман — я поехал поступать к нему. И не прошел. Но в том же году курс набирал и замечательный актер Игорь Горбачев — вот он меня взял. На втором курсе я уже играл в Александринке Митрофанушку.

— Наверное, были любимчиком Горбачева?

— Не знаю, как насчет любимчика, но после премьеры «Недоросля» я случайно услышал, как Игорь Олегович кому‑то из артистов сказал обо мне: «Он сейчас еще очень нервничает, не все выдает, что может. Но на курсе он прямо молодец».

Я тогда подумал: конечно, выйти на сцену с известными артистами — для второкурсника это такой стресс. Поэтому всегда хотел работать в своем кругу, со своими единомышленниками.

— И решили их выращивать?

— Даже не думал об этом. Прос­то к тому времени, как я окончил институт, Горбачев основал Школу русской драмы и позвал меня туда преподавать актерское мас­терство. Так я случайно стал педагогом. Первые мои студенты были моложе меня всего на три года, а сейчас у меня уже шестое поколение учеников.

— Выпуск 2022 года оказался самым талантливым, раз именно с ним вы основали театр?

— Поверьте: поток талантливых ребят нескончаем. Просто нам с Галей всегда очень грустно расставаться с учениками, и мечта о своем театре у нас давняя. Так получилось, что два года назад она сбылась.

— Не так часто независимые театры становятся государственными. А по чьей инициативе с вашим театром это случилось?

— Совета театральных деятелей, совета по культуре. Они предложили, а мы подумали: почему бы не попробовать броситься в эту серьезную историю? Может быть, я опережу ваш вопрос, но у меня сейчас особой эйфории по этому поводу нет. Потому что мы попадаем в систему уже взрослой истории, и это ко многому обязывает. Да, появляется больше возможностей, финансовая защищенность, но при этом градус ответственности сильно повышается.

— А момент для перехода теат­ра на новый уровень вполне подходящий: знающие люди говорят, что сейчас наблюдается театральный бум. Как вы думае­те, почему?

— Действительно — бум. Мне кажется, людям нужна разрядка, подпитка, эмоциональный выхлоп. Невозможно постоянно жить в стрессе, хочется отвлечься, и, по моим наблюдениям, комедии сейчас особенно необходимы.

— Значит, и ваше амплуа лирического комика особенно вост­ребовано. Тяжело совмещать игру на сцене с руководством театром?

— Мне уже лет пять тяжело эти роли совмещать. Артист во мне долго боролся с педагогом, теперь вот борется с режиссером.

— Побеждает режиссер?

— Конечно. Артист — это белый лист под материал, с которым работает режиссер. А хочется уже делать что‑то свое. При этом я не перестал быть артистом.

— Но перестали быть только белым листом?

— Наверное. И потом я работал в сотворчестве с замечательными режиссерами и многому у них научился.

— У вас есть идеал театра?

— В этом смысле я консервативен. 

Для меня идеал — театр-дом. Компания единомышленников, с которыми ты говоришь на одном языке, которые тебя понимают с полуслова. Мне очень близки театры, где есть мастер и ученики. Мне нравится общаться с молодежью и узнавать их мир.

— Можно сказать, что ваш главный зритель — молодежь?

— Ой, да он на самом деле разный. И формируется очень по‑разному, выбирая себе театр по душе. В прошлом году мы были на фестивале в Пушкинских Горах, и представляете — весь год зрители из Пушгор приезжают на наши спектакли и привозят своих друзей. Конечно, молодой зритель самый сложный, обмануть его не получится. Если ему неинтересно, он будет вставать, уходить, что‑то листать в телефоне. Но если смотрит с увлечением — значит, это настоящее. Вот такой у меня критерий.

— У вашего театра-дома будет когда‑нибудь свой дом?

— С домом пока сложности, но этот вопрос обсуждается. Есть одно помещение, но оно требует реконструкции. Пока надеемся, что сможем продолжать работать в «Лендоке» на Камерной сцене, которая лично мне очень нравится. Она достаточно демократичная, не пафосная и уютная. Я был бы счастлив, если бы мы там и обосновались. Мы там и помещение для репетиций арендуем.

— Что репетируете, если не сек­рет?

— Фантазию на тему одного сложного романа Набокова. Я суе­верный, пока не буду его называть. В идеале хотелось бы, чтобы ­премьера состоялась в конце сентяб­ря. Потому что и ребята горят, и я очень заведен этим произведением. В планах и «Каштанка» Чехова, и Островский, и Шекспир. У нас на одном из курсов Галина Ивановна поставила такую чудесную «Двенадцатую ночь», что есть желание ее восстановить в каком‑то новом варианте. Да и много молодых режиссеров, ее учеников, хотят у нас что‑то ставить.

— У вас с Галиной Ивановной есть общие спектакли?

— Их просто не может быть, потому что мы совершенно разные.

— Разве вас не объединяет вечная режиссерская молодость, в хорошем смысле хулиганство?

— Хулиганство — да. Какое‑то общее понимание театра и вкусы у нас совпадают. Но все равно мы на многое смотрим абсолютно по‑разному и отчаянно спорим — вплоть до того, что она меня может даже не пускать на репетиции до самой премьеры, чтобы я не сбил ее настрой. Я в этом смысле более спокойно принимаю ее замечания. Можем поругаться из‑за какого‑нибудь названия спектакля: и она хочет это ставить, и я. И если в результате ставлю я, она говорит: а я бы сделала по‑другому. Если ставит она, я говорю то же самое.

— Но одно общее произведение у вас все‑таки есть — актер Фома Сергеевич Бызгу. Ваш сын будет играть в вашем театре?

— Нет, он играет в «Мастерской» Григория Козлова вместе со своими однокурсниками, у них много спектаклей, ему там замечательно. Когда он поступал, мы набирали курсы параллельно с Григорием Михайловичем, и он пошел, естественно, не ко мне.

— Фома как‑то признался, что его кумир — Чаплин. А ведь это вас сравнивали с чаплинским бродягой?

— Я вам больше скажу: при ­поступлении он показывал Чап­лина — делал зарисовку на тему фильма «Огни большого города». Получилось очень похоже, тонко и глубоко. Меня действительно сравнивали с чаплинским бродягой, но, если честно, я бы так не смог.

— Кстати, о кино. Вы часто снимаетесь, но, кажется, не очень им увлечены?

— Не могу сказать, что с кино у меня сложился роман. В девяностые годы, когда я оканчивал институт, кино почти не снималось, коридоры «Ленфильма» были темными. А потом я уже так увлекся театром, что кино отошло на второй план — и мне за это отомстило. Правда, было несколько проектов, за которые мне не стыдно. Вообще кино — это отдельное искусство, которому надо учиться. Самое интересное, что вот сейчас я в каких‑то вещах до него дорос: может быть, количество сыгранных маленьких ролей дает наконец результат. Я недавно снялся в небольшой роли и почувствовал, что мне это интересно, как будто открылось второе дыхание.

— Наверное, все‑таки уже ­третье. Или даже четвертое, ведь вы по‑прежнему обучае­те актерскому мастерству еще и школьников?

— Мы с Ольгой Карленко, актрисой ТЮЗа, ведем «Театр-класс» уже 27 лет. Недавно на фестивале детских студий в Москве получили «Гран-при» за спектакль по пушкинской лирике «Поговорим о странностях любви».

— С детьми?

— Представьте себе: двенадцатилетние школьники удивительно чувствуют Пушкина, если, конечно, их на него не натаскивать. Дети в принципе гениальны — так же, как и он.

— В общем, ай да Пушкин в репертуаре всех ваших учеников. Вот только у зрителей «Онегина», знакомых с оригиналом, есть к вам вопрос…

— Где малиновый берет?

— Где «я другому отдана»? Почему спектакль заканчивается дуэлью?

— Дело в том, что в «Онегине», на наш взгляд, дуэлью заканчивается молодость героев — дальше они взрослеют. Мы думали с ребятами, что можно сделать второй акт уже со взрослыми артистами.

— Теперь в связи с новым статусом театра вы же можете пригласить взрослых актеров из бывших учеников?

— Такая идея у нас есть. А с другой стороны, и сегодняшние ученики подрастают — заканчивают второй курс.

Подготовила Светлана МАЗУР