Нет такого слова — безнадежно
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — ректор Петербургского государственного педиатрического медицинского университета, главный неонатолог Минздрава РФ Дмитрий ИВАНОВ
В эту клинику везут тяжелобольных детей со всей России. Потому что знают: здесь в помощи не откажут. Никому и никогда. Возьмутся за любой, казалось бы, даже самый безнадежный, случай. На счету врачей университетской клиники — сотни тысяч спасенных жизней. Однако, по словам нашего собеседника, прежде всего запоминаются не победы, а неудачи. «Я помню каждого ребенка, которому, несмотря на все наши усилия, мы не смогли помочь». Таких, к счастью, единицы…
— Дмитрий Олегович, о детском здоровье вы, наверное, знаете все. Только за год в стенах вашей клиники проходят лечение больше 100 тысяч маленьких пациентов. Насколько вы разделяете мнение тех, кто считает, что в советскую эпоху дети были крепче и здоровее нынешних?
— Я так не думаю. Хотя, безусловно, современные дети стали чаще, чем их мамы и бабушки, страдать заболеваниями костно-мышечной системы, органов зрения, пищеварения. Тому виной и гиподинамия, и тотальное увлечение гаджетами, и неправильное питание…
Но в целом я бы не сказал, что здоровье нынешнего поколения изрядно пошатнулось. Возьмем хотя бы такие сложные заболевания, как онкологические. Так вот, их количество из года от год остается стабильным. В России ежегодно выявляют примерно 3,5 тысячи детей со злокачественными новообразованиями. Примерно такая же статистика и за рубежом.
Другое дело, что сегодня врачи способны поймать болезнь на самой ранней стадии, это открывает перед ними качественно другие возможности лечения. Если двадцать лет назад при онкологическом диагнозе выздоравливали 20 % заболевших детей, то сейчас не меньше 80 %.
Или возьмем недоношенных детей. Раньше младенцев, рожденных весом меньше килограмма, удавалось выходить не больше чем в четверти случаев. Сейчас таковых — 70 – 80 %. Согласитесь, весьма красноречивые данные.
Да, я знаю и слышал мнения, что, мол, выхаживая таких младенцев, современная медицина чуть ли не обрекает их на пожизненную инвалидность. Категорически не соглашусь!
До 2012 года в России при преждевременных родах регистрировали только детей, родившихся после 28 недель беременности и весящих не менее килограмма. Тех же, кто появлялся на свет до этого срока, регистрировали только после первой недели жизни. Если, конечно, они не погибали. Но потом в России были приняты новые стандарты, рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения. И с тех пор врачи спасают новорожденных, весящих порой всего 500 граммов… И знаете что? После 2012 года у нас стало выживать на 14 тысяч детей больше. Разве это не огромный успех государства?
Да, безусловно, процент инвалидизации среди таких детей выше, чем среди тех, кто родился в срок. Но, позвольте, кто способен примерить на себя роль Господа Бога и решить, что один ребенок должен жить, а другой нет?
У врачей нет ни юридического, ни морального права прекращать бороться за любую жизнь. Иногда с высокой долей вероятности мы можем сказать, что у новорожденного будут повреждения головного мозга, он станет инвалидом по зрению, слуху.. Но, поверьте, для многих родителей и такой ребенок желанный, они готовы принимать его таким, какой он есть.
Кстати, мировой опыт выхаживания малышей с экстремально низкой массой тела тоже весьма красноречив: большая половина из них вырастают абсолютно здоровыми.
— В фойе детской городской больницы № 1 целая галерея фотографий таких детишек…
— К нам тоже приходят сотни писем, в которых родители благодарят врачей нашего университета за то, что они когда‑то спасли жизнь таких младенцев. Многие из них сегодня уже закончили школу, добились серьезных высот в разных областях науки, искусства, спорта… Некоторые уже сами стали родителями…
— Согласитесь, это достаточно наглядный пример высокого уровня российской педиатрии. Какие еще достижения в этой области вы считаете наиболее значимыми?
— Есть ряд критериев, по которым можно судить о состоянии здравоохранения в стране. В педиатрии это младенческая смертность. Именно она считается барометром социального благополучия общества.
Вот вы, например, знаете, что до революции в Российской империи умирал каждый третий ребенок? Поэтому одной из первых задач советской власти было снижение детской смертности. В 1925 году на базе петербургской клинической больницы «В память священного коронования их императорских величеств» был открыт Институт охраны материнства (ныне это наш Педиатрический медицинский университет).
К 1991 году мы подошли с показателями детской смертности порядка 25 промилле, то есть умирали 25 детей из каждой тысячи. В 2012‑м президент России принял решение о строительстве перинатальных центров и создании трехуровневой системы родовспоможения. И сегодня детская смертность снизилась до 4,5 промилле. Для сравнения: в США этот показатель 5,69 промилле, в Китае — 9,04.
Такой низкий показатель младенческой смертности в нашей стране я тоже считаю огромным достижением. И с гордостью говорю о том, что немалую лепту в подобные показатели внес и Педиатрический университет. Объясню почему.
При нынешнем диагностическом оборудовании уже на момент беременности врач способен определить у женщины возможные риски. И на роды такую маму направляют в специализированные перинатальные центры. Например, такой, как наш, который был открыт в 2013 году. В отличие от других медучреждений, в которые недоношенные дети поступают в случае, если им грозит опасность, в нашем центре они рождаются.
Мы принимаем женщин с тяжелыми патологиями со всей страны, а также из ближнего и дальнего зарубежья. И для многих из них наш центр — это своего рода «спасательный круг». Хорошо помню, как наши врачи подарили счастье материнства женщине с злокачественной опухолью шейки матки. Раньше такой диагноз был абсолютным противопоказанием для беременности.
Центр оснащен самой современной аппаратурой: МРТ, УЗИ, кувезы (это своего рода инкубатор с искусственным микроклиматом), аппараты искусственной вентиляции легких…
— Простите, но вся эта техника в основном импортная. Причем поставляется она из стран, которые что ни день, то вводят новые санкции… Как без нее существовать‑то будете?
— Вводя жесткие экономические санкции в отношении России, США и ЕС пока не распространили их на лекарства и медизделия. Тем не менее многие западные компании, что мы видим на примере различных отраслей экономики, самостоятельно принимают решение приостанавливать свой бизнес в нашей стране или нет. Поэтому не исключено, что момент, когда импортеры скажут нам «нет», настанет.
Однако паниковать не стоит. Давайте вспомним, что еще с 2014 года наша страна взяла курс на импортозамещение. И это были не просто громкие слова, за прошедшие годы сделано действительно многое.
Сегодня наша страна способна заменить порядка 95 – 98 % закупаемых импортных лекарств. Более того, российская медицина сделала огромный шаг к созданию собственных препаратов нового поколения. Безусловно, отечественной фарме способен помочь и тот факт, что порядка 75 % всех поставок фармацевтических субстанций приходится на страны, которые держат политический нейтралитет. Это касается и остальных составляющих производства (вспомогательные вещества, упаковочный материал и т. д.).
Если вести речь о медицинской технике, то только на базе нашего университета прошли испытания нескольких видов отечественного оборудования. В частности, аппарат для искусственной вентиляции легких. И честно вам скажу — российская разработка ничуть не уступает по качеству европейским.
У нас очень хорошие рентгеновские аппараты отечественного производства. Кардиографы, причем с дистанционной передачей данных. У нас одни из лучших в мире тромбоэластометров — это такие электронные приборы с цифровым индикатором для автоматического измерения времени свертывания крови…
Хотя, конечно, согласен: есть аппаратура, которая не имеет российских аналогов. Например, аппараты для искусственного кровообращения, необходимые при операции на сердце.
В правительстве РФ об этой проблеме хорошо знают и делают все возможное, чтобы не допустить дефицита жизненно важных медицинских изделий. Так, недавно кабмин ввел до конца 2022 года запрет на вывоз за пределы страны медтехники, произведенной и ввезенной с территории иностранных государств, принявших решение ввести в отношении России ограничительные меры экономического характера. В список вошло «тяжелое» медоборудование, включая аппараты для лучевой терапии, искусственной вентиляции легких, ортопедические приспособления…
Некоторые медицинские инструменты попали в перечень товаров, разрешенных для параллельного импорта. Также власти намерены дать отечественным производителям медоборудования всевозможные льготы, в том числе и налоговые. Рассматривается вопрос сокращения сроков выдачи и регистрационных удостоверений на медтехнику, а также сертификатов о происхождении товара и актов экспертизы.
Понятно, что этот процесс потребует времени и будет непростым. Ведь придется полностью менять всю логистику.
— Увы, санкции коснулись не только экономики. Некоторые профессиональные медицинские сообщества также заявили о разрыве контактов с российскими коллегами.
— На мой взгляд, медицина — это та область, которая по своей сути должна быть выше любых разногласий: политических, экономических, расовых, религиозных… Эти понятия заложены в самой клятве Гиппократа, которой присягают все врачи мира. В разных странах она звучит по‑разному. Но совершенно точно там есть такие слова, как «я никогда не откажу в помощи любому человеку и я никогда не откажу в совете своему коллеге».
И все медицинские сообщества всегда ей следовали. Увы, до сегодняшнего дня. Но кого такими поступками наказывают американские или европейские медики? Только самих себя.
Никто не обладает опытом лечения всех болезней. И уж тем более редких. Так, недавно врачи нашего университета выполнили сложнейшую операцию по удалению опухоли на сердце пятилетнему мальчику. Уникальнейшая операция. В мировых источниках есть упоминания всего о четырех таких случаях, из них только один у ребенка… Подобная медицинская практика бесценна для любого врача. В какой бы стране он не жил.
— Взявшись за такого пациента, ваши врачи пошли на огромный риск…
— Безусловно. Но если у ребенка есть хоть один шанс из тысячи, то мы его обязаны дать. Вы знаете, перед каждой тяжелой операцией мы предупреждаем родителей, что ее исход может быть непредсказуем. Но я не помню ни одного случая, когда они сказали бы: «Нет, не надо ее проводить».
А еще, принимая, казалось бы, безнадежных пациентов, мы тем самым подставляем плечо своим коллегам. Ведь в немалом числе клиник нет таких, как у нас, узких специалистов или современной техники. И что делать в этом случае их докторам? Смотреть, как угасает детская жизнь? Для них этот пациент безнадежен. А для нас такого слова нет.
Вы знаете, мы уже восемь лет оказываем помощь детям из Донецкой и Луганской народных республик. К нам везут малышей с осколочными ранениями, взрывными травмами, контузиями… За это время хирурги провели десятки сложнейших операций. И каждая из них стала чуть ли не единственным шансом для ребенка вылечиться и вернуться к нормальной жизни.
Вообще проще сказать, что мы не делаем. Педиатрический университет — это и единственная на Северо-Западе клиника, где проводят комплексное обследование и лечение детей с патологиями желудочно-кишечного тракта: воспалительными заболеваниями кишечника, заболеваниями печени, поджелудочной железы, врожденной кишечной недостаточностью…
Пожалуй, не делаем мы только пересадку органов. Да и то лишь потому, что в данной сфере до сих пор существует множество этических, юридических, бюрократических аспектов.
— В пандемию самых тяжелых маленьких пациентов тоже везли в вашу клинику.
— За два года в ее красную зону поступили более 500 детей с онкологией, иммунодефицитом, эндокринными недугами… Для наших врачей это было огромным испытанием. Я преклоняюсь перед коллегами, работающими в красной зоне. Ведь никто в начале пандемии не знал, насколько тяжела эта инфекция. Тем не менее сюда пошли работать не только врачи, но и ординаторы, и даже студенты старших курсов университета. Для многих из них, кстати, пандемия стала не только колоссальной практикой, но и помогла определиться в выборе дальнейшей специализации. Во всяком случае у нас увеличилось количество желающих поступить в ординатуру по специальности «Инфекционные болезни».
— Вы профессор, доктор медицинских наук, руководитель крупного медицинского вуза страны. Наверняка можете сказать, каков он, современный студент, и сколько ваших выпускников остаются в профессии после окончания университета?
— Ежегодно мы выпускаем около тысячи специалистов. Но это в среднем, поскольку из года в год количество абитуриентов увеличивается. Так, на следующий год мы должны принять на наши кафедры «Педиатрия», «Лечебное дело», «Стоматология», «Медико-профилактическое дело», «Медицинскую биофизику», «Клиническую психологию», «Сестринское дело» порядка полутора тысяч студентов.
И хочу отметить, что 90 % наших выпускников остаются в профессии. Хотя любой из них мог бы работать не только врачом, но и медицинским юристом, экономистом…
Я вообще считаю, что медицинский вуз дает самое широкое образование. Особенно педиатрический факультет. Потому что у детей бывают все те заболевания, что и у взрослых, а также те, которые у взрослых не встречаются. А значит, детский врач — своего рода универсал.
Что же касается нынешних студентов, то они те же, что и в старые добрые времена. Есть среди них хорошие, умные, мотивированные, с горящими глазами. Хотя, увы, встречаются и другие.
Знаете, что я считаю самым страшным грехом для врача? Безразличие и равнодушие. Ведь, по сути, доктор — это не специальность, а состояние души и образ жизни. Это своего рода обет, данный на всю жизнь.
Благодаря, извините, усидчивости и хорошей памяти, школьник, конечно, может набрать высокие баллы на ЕГЭ и поступить в наш вуз. Но есть ли у него способность к врачеванию? Умение слышать, как звучит болезнь? Поверьте, это дано немногим. Поэтому я считаю, что помимо ЕГЭ для абитуриентов необходим еще один конкурс — профессиональный. Как в театральном вузе.
И тут не надо изобретать велосипед. Достаточно вспомнить хорошо забытое старое, когда на вступительных экзаменах в медицинский вуз присутствовали два экзаменатора. Один проверял знания школьной программы, другой мог отличить, кто идет в профессию по зову сердца, а кто нет.
— То есть нравственная составляющая в профессии врача имеет огромное значение?
— Безусловно. Медицина без милосердия — не медицина. Конечно, доктор не должен умирать с каждым больным. Он просто не имеет на это права. Но уметь сочувствовать, сопереживать пациенту — обязан.
Я вообще считаю нашу отечественную медицину одной из самых лучших. Та, созданная еще во времена СССР модель уникальна и не имеет аналогов в мире. Трехзвенная система — амбулаторная помощь, стационарная помощь, восстановительное лечение, — осуществляемая в учреждениях и на местах, на региональном и на федеральном уровнях.
Для многих стран, увы, это недостижимая мечта. Вы знаете, кто на Западе принимает роды? Акушерка. То есть специалист со средним медицинским образованием. Кто приезжает на экстренный вызов? Парамедик. Это человек, который прошел небольшую подготовку по оказанию первой медицинской помощи.
Нигде в мире вы не сможете вызвать врача на дом, если заболел ребенок или вы сами. Температура 38? Садись в такси и езжай к врачу. У нас в стране такое возможно?..
И я очень рад, что за два года пандемии отношение к медикам в обществе изменилось. Но, чтобы сохранить это доверие, нам тоже придется постараться…
Комментарии