И ничего, кроме правды
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — руководитель объединенной пресс-службы судов Санкт-Петербурга Дарья ЛЕБЕДЕВА
Журналистам Петербурга, пишущим на правовые темы, работать в последние годы стало гораздо легче. У них появилась возможность легко и просто получать самую точную и оперативную информацию обо всех наиболее значимых судебных процессах, проходящих в городе. Интернет-ресурс, который все это обеспечивает, доступен, удобен и понятен. Сюжеты в нем изложены не заковыристым юридическим, а нормальным человеческим языком. И эту систему, которая свела воедино всю судебную жизнь мегаполиса, разработала наша собеседница.
— С работой разнообразных пресс-служб мы, журналисты, имеем дело постоянно. Но структуры такого масштаба в городе никогда не было. Да и в России тоже. Напомните, пожалуйста, Дарья, как же все‑таки возникла объединенная пресс-служба судов Санкт-Петербурга?
— Да, до этого была пресс-служба Городского суда, которую я представляла в единственном лице. Однако спустя полтора года работы поняла, что не справляюсь с валом звонков журналистов по поводу того, что происходит в районных судах. Самый частый вопрос — почему до кого‑то из их пресс-секретарей не удается дозвониться? А дело в том, что в районах просто нет соответствующих ставок и общение с прессой возложено на секретарей судов или помощников судей. Разумеется, когда они находились в процессах или на совещаниях, на связь выйти не могли. Ситуацию надо было как‑то разруливать. Вот тогда‑то и родилась идея объединить все информационные потоки и замкнуть их на себя. Пришла с этим предложением к тогдашнему председателю суда Валентине Николаевне Епифановой, она выслушала и сказала: «Попробуй».
Собрали Совет судей, он идею поддержал и в октябре 2016 года вынес постановление о создании объединенной пресс-службы. Ее полномочия распространились на Городской суд, 22 районных, управление судебного департамента, окружной и два гарнизонных военных суда, а также мировых судей. Я написала огромное количество инструкций и регламентов, которые позволяли мне в оперативном режиме отслеживать поступающую информацию. Все это утвердил Совет судей, и с 1 марта 2017 года объединенная пресс-служба официально начала работать.
— Что помогает ежедневно справляться с таким объемом информации?
— Первое образование — я закончила Университет телекоммуникаций им. Бонч-Бруевича по специализации «электронный бизнес». Некоторое время проработала в коммерческой организации — создавала сайты и занималась их администрированием. Потом оттуда ушла и оказалась в Пушкинском районном суде. Как раз вскоре после этого, в 2010 году, вступил в силу федеральный закон № 262 «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации». Суды стали создавать свои сайты, заработала система ГАС «Правосудие». Все это было мне близко и интересно. Я активно включилась в процесс внедрения информационных технологий. Конечно, пришлось многому учиться заново.
Система работала четко: судьи готовили тексты приговоров или решений и размещали их в базе данных. Мы брали их оттуда, деперсонифицировали и результат размещали на сайте. Естественно, каждый текст при этом надо было внимательно прочитать. Объем информации, конечно, огромный, но помогали полученные ранее навыки работы с большими массивами данных. Когда сайт заработал, стало ясно, что на него есть большой спрос у журналистов и юристов.
— После района на городской уровень трудно было переходить?
— Непросто, конечно. Другая структура, более сложные дела со своей спецификой. Пришлось познакомиться, к примеру, с судом присяжных. Встал вопрос о нехватке специальных юридических знаний. Я поступила на юрфак СПбГУ, честно отучилась три курса, написала дипломную работу на звание бакалавра, но — смешно сказать — завалила экзамен по уголовному процессу.
А в следующем семестре, когда была назначена пересдача, там резко повысили плату за обучение. У меня просто не хватило денег, и я перевелась в Университет правосудия. Заново прослушала все курсы, получила диплом. Это заняло еще два с половиной года. Зато язык судебных актов стал для меня родным — понимаю терминологию, вижу логику судей, знаю нормативные акты, на которые они ссылаются. А если в чем‑то и сомневаюсь, у меня всегда есть возможность обратиться за разъяснениями непосредственно к судье.
— Как относятся судьи к ситуации повышенной прозрачности их работы?
— А как они должны относиться, если этого требует закон? Возможно, кому‑то что‑то и не нравится, но это их личное дело. По крайней мере никакого негатива с их стороны не ощущаю. Кстати, одно время была попытка эту прозрачность ограничить — ввести аккредитацию для журналистов, посещающих судебные процессы. Якобы для того, чтобы пускать туда только добросовестных и проверенных. Узнав об этом, я устроила «бунт на корабле» — это грубейшее нарушение сразу нескольких законов! Если процесс открытый, то он открыт для всех. Никакого деления на «чистых» и «нечистых» быть не может. Слово «аккредитация» я потребовала забыть раз и навсегда. И забыли.
На местах, надо сказать, новую жизнь восприняли с воодушевлением — гораздо проще аккуратно вносить информацию в базы данных, чем без конца отвечать на вопросы журналистов. Коллеги из ГАС «Правосудие» по моей просьбе создали единую базу, туда ежедневно поступают сотни дел, которые я просматриваю. Самые интересные выкладываю в наш Телеграм-канал. Три года занималась этим одна, потом у меня появилась помощница — тоже Дарья. Она, кстати, работала на моем месте в Пушкинском районном суде и, как и я, пришла сюда после декрета. Теперь я занимаюсь в основном гражданскими делами, а она — уголовными. Более того, у нас сейчас появились фото- и видеосюжеты, а также дела по административным правонарушениям.
— А сами вы ходите в залы судебных заседаний?
— Каждый день! Выбираем наиболее интересные дела, слушаем решение, приговор или вердикт присяжных, тут же пишем текст и выкладываем в канал. Это позволило избежать массы звонков от журналистов с одними и теми же вопросами. Причем мы стараемся максимально «разжевывать» сюжеты, чтобы исключить различные кривотолки. Вот, скажем, на избрании меры пресечения человеку вменялось хищение на миллиард. При поступлении дела в суд в обвинительном заключении осталось уже 300 миллионов, а при оглашении приговора — только 100. Все остальное суд счел недоказанным. Если все эти этапы не проследить, кто‑то обязательно напишет: «Ага, 900 миллионов куда‑то испарились!».
— В итоге удалось избавиться от всех звонков?
— Полностью, конечно, это невозможно. Во-первых, есть масса журналистов, которые просто «не в теме». Им порой приходится объяснять элементарные вещи, фактически проводить правовой ликбез. Ничего страшного — пусть люди учатся, нас это нисколько не напрягает. Во-вторых, я иногда сознательно «провоцирую» звонки — что‑то недоговариваю и проверяю, насколько внимательно журналисты читают наши тексты. Разумеется, в этих случаях характер вопросов мне заранее известен, и я готова на них многократно отвечать.
— Получается, вы работаете в режиме постоянного «конвейера»?
— Да, наш принцип — работа «с колес», информация публикуется день в день. Возможные исключения — гражданские дела, где иногда нужно ждать мотивированного решения. Например, суд взыскивает огромные суммы или судья принимает решение, по которому нет сложившейся практики. Эти дела очень важны для граждан, поэтому здесь все должно быть предельно понятно и обоснованно. К тому же нас читают коллеги из судебной системы, юристы всех видов, адвокаты, студенты юридических факультетов, все пресс-секретари, которые приезжают ко мне на обучение. Мы не имеем права даже на малейшую ошибку. Каждый день размещаем 8 – 10 сообщений. Я очень благодарна моим помощникам — сотрудникам аппаратов районных судов. Они уже понимают, что мне нужно, и не дают пропустить ничего интересного. И даже сами судьи подключаются — им интересно читать про себя и свои дела.
— Сейчас вы стали писать и про мировые суды...
— Да, это дополнительная нагрузка, но ведь там же просто кладезь интересных дел. Казалось бы, ни убийств, ни разбоев, ни крупных хищений — какие‑нибудь кухонные разборки, семейные склоки. Но это как раз то, что близко и понятно простым людям. И эти сюжеты пользуются огромной популярностью, мгновенно расходятся по социальным сетям. Мировые судьи — люди молодые, азартные, и интересные дела они мне сами сбрасывают. Девушка судится с брачным агентством за то, что ей не смогли подобрать жениха. Женщина подала в суд на производителя сковородок — она приготовила интимный вечер для будущего мужа, хотела напечь блинов, а они подгорели, и свадьба не состоялась… Я готова потратить сколько угодно времени, чтобы это красиво описать! День или ночь — уже неважно.
— Ночью тоже работаете?
— Если, допустим, заседание затягивается, я должна дождаться результата. Однажды, например, судья зачитывала приговор в течение 11 часов и закончила только в три ночи. У меня самый поздний — или уже самый ранний, не знаю — пост был в пять утра, когда в Октябрьском районном суде избирали меру пресечения одному из героев «бандитского Петербурга».
— А судья не могла встать и сказать: «Я устала, хочу спать, давайте отложим до завтра»?
— Могла, но это было бы неуважением к людям, обеспечивающим процесс. Есть, например, конвой, подсудимый доставлен, а завтра надо будет это все снова организовывать. Пока все на месте, надо работать. И я, естественно, тоже на своем посту, как и мои коллеги. Потому что мы — одна команда и работаем на общий результат. А утром мы, как и положено, к девяти приходим на рабочие места и продолжаем выполнять свои обязанности. Собственно, так было всегда — я, например, помню, как 31 декабря поехала из Пушкина в Калининский районный суд на избрание меры пресечения молодому человеку, который устроил взрыв в одном из супермаркетов. Приехала, дождалась решения, дала информацию и успела еще к новогоднему столу.
— Интересно, вам не приходится отвечать на вопрос, почему, например, за кражу коробки конфет из магазина дали реальный срок, а за многомиллионное хищение или тяжкий вред здоровью — условный?
— Конечно, иногда такие вопросы возникают. Но мы стараемся их предупредить — все смягчающие и отягчающие обстоятельства в своих текстах приводим. Реальный срок за мелкую кражу — это значит человек либо был ранее судим, либо находится на условном сроке. Условное наказание за тяжкое преступление — впервые судим, имеет болезни, государственные награды, возместил ущерб и т. д. Другое дело, что мы иногда сталкиваемся с неграмотными комментариями со стороны должностных лиц. Вот, например, когда небезызвестный доцент Соколов получил двенадцать с половиной лет, один депутат возмутился: почему не двадцать?! А ничего, что максимальный срок по вменяемой статье — пятнадцать лет? Неужели трудно было, прежде чем высказываться, заглянуть в Уголовный кодекс?
— Что удивительного — в юридическом плане многие люди, что называется, «от сохи». И в своих текстах вы иногда довольно ехидно описываете их поведение на суде…
— Ничего не придумываем — если есть что‑то смешное, так и пишем. Но вот судьям приходится проявлять «высший пилотаж», облекая все это в строгую юридическую форму. Например, человек пытался взыскать с любовника своей жены моральный ущерб за незаконное ее использование. Можете представить, что происходило в процессе. Но судья вынесла четкое, юридически выверенное и обоснованное решение, ссылаясь на конкретные статьи законов.
Вообще профессионализмом наших судей я не устаю восхищаться. Слушается, например, дело о большой банде. Подсудимые выкручиваются, как могут, выдвигают самые фантастические версии. А судья, несмотря на весь этот «информационный шум», умудряется четко держаться логики объективных доказательств и прийти к справедливому мотивированному решению.
— Книгу написать не думали?
— Наверное, когда‑нибудь напишу. Найти бы только время. Ведь у нас же еще помимо информации для прессы есть и внутренняя работа — отчеты, документы, ответы на запросы, различные мероприятия, которые нужно организовывать и проводить. Работаю я и с Советом судей, и со студентами — каждую субботу у меня четыре пары в нашем Северо-Западном филиале Университета правосудия. Преподаю информационные технологии в деятельности судов. Кроме того, постоянно приезжают на обучение пресс-секретари из регионов. У меня разработан авторский курс. Вышло уже третье издание методических рекомендаций по взаимодействию судов и СМИ.
— Петербургские ноу-хау востребованы?
— Да. Когда‑то мы были первыми, но сейчас аналогичные структуры работают в 48 регионах России. Для меня было очень значимо, когда в Концепции развития информационной политики судебной системы на 2017 – 2030 годы Совет судей России прописал, что необходимо создание объединенных пресс-служб во всех регионах. Считаю это самым большим своим достижением.
Комментарии