Время не для песен. Будни переднего края
Устье реки Тосны. Вряд ли можно было предположить, что эта маленькая речка станет непреодолимой преградой для фашистов, рвущихся в Ленинград. Мне довелось воевать здесь командиром взвода и командиром пулеметной роты 141-го стрелкового полка 2-й дивизии народного ополчения. Это были тяжелые месяцы, полные лишений и тревог.
ФОТО Всеволода ТАРАСЕВИЧА. Из архива редакции
В ополчении я оказался в сентябре 1941 года, прервав учебу на 3-м курсе Военно-транспортной академии. Это был душевный порыв, как и у десятков тысяч ленинградцев, которые пошли защищать свой любимый город. Среди ополченцев можно было встретить рабочих, студентов, преподавателей, профессоров, юнцов из военных училищ и школ. Так, в соседней дивизии рядовым бойцом был профессор астрономии К. Ф. Огородников, читавший нам в академии лекции по высшей математике, а в нашем полку начальником инженерной службы был профессор Университета Г. Н. Бунтин.
Никогда не забуду первого номера пулеметного расчета рабочего Ивана Парфеновича. Ему было лет сорок, и я тогда считал его пожилым. Он обладал исключительной силой и, взвалив пулемет на плечи, спокойно переносил его с одной позиции на другую. Мы были друзьями, но недолго. Отважный русский солдат Иван Парфенович погиб смертью храбрых в боях под Колпином.
Воевал под моим началом младший лейтенант Семен Худо, образованный парень, спортсмен, чемпион Ленинграда по прыжкам в воду. Говорил: «Вот закончится война, товарищ командир, увидите, как я прыгаю с вышки». Не довелось! Погиб Сеня тоже в боях под Колпином... Впрочем, тогда я сам никак не мог предположить, что выйду из этого ада живым и через сорок лет буду писать воспоминания о войне.
Ценой огромных усилий враг был остановлен на рубежах: Автово, Колпино, Пулково, Усть-Тосно. В ясные дни из наших окопов был виден Ленинград, и я с болью в сердце смотрел на его молчаливые застывшие громады. Но город жил, город боролся, снабжая нас боеприпасами, оружием, продовольствием. Людские потери у нас были ежедневными, но это была смерть в бою. Гибель ленинградцев – детей, женщин, стариков – от голода, бомбежек, артобстрелов казалась нам чудовищной и вызывала постоянное желание бить врага. Мы четко знали: нам доверен рубеж, через который противник не должен пройти. За нами был наш Ленинград.
Что представлял собой передний край, когда враг был остановлен на подступах к городу? Это были скаты рек и ручейков, овраги и траншеи в неполный профиль, постоянно заносимые снегом. Мне со своим взводом, а позднее ротой довелось занимать небольшой овраг, примыкающий к реке.
Вначале мы дни и ночи находились в стрелковых и пулеметных ячейках. Затем холод заставил рыть землянки, из патронных ящиков делать печки. Крыши настилали из веток, которые заливали водой. Малые мины, что забрасывали фашисты, не пробивали эти ледяные перекрытия. Но артиллерийские снаряды при прямом попадании наши убежища разрушали полностью. От передовых огневых точек противника мы находились в 40 – 50 метрах!
Следить за своим внешним видом мы не имели возможности: обросли, лица и руки покрылись копотью. Мне вспоминается вызов командармом всех командиров пулеметных рот. Мы появились в его просторной землянке небритые, обросшие, кое-как умывшиеся снегом. С видимой грустью смотрел командарм на наши фигуры в грязных потертых ватниках, на изможденные лица. Мне показалось, что его охватила боль при сообщениях о наших потерях, ведь он о них знал значительно больше, чем мы со своим «траншейным» кругозором.
Он доверительно вел разговор и не приказывал, а просил не жалеть патронов, установив норму в 2,5 тысячи патронов за ночь на каждый пулемет. Легко сказать! Ведь надо было сначала снарядить ими пулеметные ленты, отвлекая на это днем десятки солдат. Но в ноябре у нас в полку появились автоматы, противотанковые ружья, гранаты и прочее эффективное вооружение. Воевать стало легче.
Вспоминается один из многих боевых эпизодов. В конце ноября я с тремя солдатами и старшиной Колей Соколовым, молодым бойцом из Тихвина, отправились на уничтожение огневой точки противника, расположенной на левом берегу Тосны. Она вела непрерывную стрельбу по нашим позициям.
Была тихая морозная ночь. Мешали только осветительные ракеты, выпускаемые немцами через интервалы, но мы к ним приноровились. Перебежками и переползая мы незаметно подобрались к цели на расстояние броска гранаты. Разворотив ими огневую точку, стали бить по разбегающимся фашистам.
Захват точки не входил в план операции, ибо закрепиться там было невозможно. Зато шума мы наделали много. Заговорили не только автоматы, но и минометы противника, на которые последовал ответный огонь нашей артиллерии.
Бежать по нейтральной полосе под интенсивным огнем противника было невозможно. В темноте мы нашли воронку, в которой и разместились. В моменты, когда гасли ближние осветительные ракеты, я по одному отправлял своих солдат к нашим траншеям, сам оставаясь последним на случай, если придется прикрывать отход группы. Вдруг поблизости разорвалась мина, и я потерял сознание. Оказывается, меня швырнуло воздушной волной, а осколки мины разорвали ватник и оцарапали голову и плечо.
Я попробовал ползти, но тело не подчинялось. Некоторое время выжидал. Но задерживаться было нельзя, приближался рассвет. Вдруг слышу шорох. Кто-то осторожно ползет. Это был мой верный Коля Соколов. Контузия моя оказалась нетяжелой, раны обработали, и через день я полностью пришел в себя.
Много раз пытались немецкие разведчики проникнуть в наше расположение, но солдаты моей роты были бдительными и встречали их ружейно-пулеметным огнем. В то время мы еще не вели учета уничтоженных фашистов. Но каждый раз, когда солнце светило в сторону противника, можно было видеть перед нашими траншеями трупы немецких солдат в зеленых шинелях.
Как мы были благодарны рабочим Кировского завода, которые изготовили для нас металлические колпаки с мощной передней стенкой и прорезью для наблюдения и стрельбы. Мы установили колпаки по всему переднему краю, и многие жизни солдат благодаря такому укрытию были сохранены.
В конце декабря 1941 года наш полк перевели на новый участок обороны. Передний край проходил в 600 метрах южнее Колпина и представлял собой противотанковый ров, сооруженный ленинградскими трудящимися. Сейчас там стоит обелиск-стела, хорошо видимый из окон пассажирских поездов Московского направления...
Наш полк получил приказ произвести разведку боем для определения огневых точек противника, его траншей, скоплений солдат. Обычная боевая задача. Беспокоящий удар с целью показать, что защитники Ленинграда способны наносить на отдельных участках тяжелые поражения фашистам.
Мы двинулись ночью, несколькими цепями вдоль железнодорожной насыпи. Уже под утро схватились с фашистами врукопашную. В ход было пущено все: и штыки винтовок, и приклады автоматов. Только треск стоял и дикие крики раненых. Наконец, фашисты отступили, и, когда разрыв между ними и нашими бойцами достиг нескольких десятков метров, с обеих сторон заговорили минометы и артиллерия.
Это был кошмар. Снег от разрывов почернел, все поле было перепахано, везде лежали трупы фашистов. Когда мы возвращались вдоль железной дороги, немцы с другой стороны насыпи пытались забросать нас гранатами. Мои солдаты на лету хватали эти гранаты за длинные ручки и бросали обратно...
Жизнь на переднем крае обороны была наполнена различными событиями, малыми и большими. Мы привыкли к постоянным обстрелам, свисту пуль, разрывам мин и снарядов. Внутренняя собранность каждого оттесняла страх перед ранением и смертью. Ленинградцы сумели создать броневой щит вокруг города и перемолоть десятки тысяч гитлеровских вояк с их хваленым вооружением.
От редакции
Позже Владимир Иванович Лухманов участвовал в наступательных боях на Волховском фронте, подготовке и штурме Кенигсберга. Кавалер орденов Боевого Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Красной Звезды, награжден многими медалями. После войны, продолжая учебу в академии, он одновременно занимался в Консерватории вокалом. Пел в оперной студии партии Мизгиря в «Снегурочке», Сильвио в «Паяцах», Эскамильо в «Кармен», Грозного в «Царской невесте», Онегина... Участвовал в любительских концертах в академии и Доме офицеров. Получил звание заслуженного работника культуры России. А вот на переднем крае, по его словам, «песен у нас не было».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 28 (6866) от 17.02.2021 под заголовком «Время не для песен».
Комментарии