«Прыжок через столетия»: такой виделась Октябрьская революция американской журналистике Луизе Брайант
Говоря о непосредственных свидетелях Октябрьской революции, обычно вспоминают американского коммуниста и журналиста Джона Рида и его книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Но мало кто знает, что свое литературное свидетельство о тех событиях оставила и его жена Луиза Брайант.
Джон Рид и Луиза Брайант. Фото сделано незадолго до поездки в Россию./РЕПРОДУКЦИЯ АВТОРА
Ее произведение называлось «Шесть красных месяцев в России», и в США оно было опубликовано даже на полгода раньше, чем книга ее мужа. Безусловно, в этих изданиях много схожих эпизодов и оценок, но все же Луиза имела свой особенный взгляд. Может быть, именно поэтому ее книга в нашей стране переведена не была. И, кстати, до сих пор доступна только на английском языке…
Луиза Брайант была учительницей в Портленде, супругой зубного врача. Ее ожидала спокойная и размеренная жизнь, но все карты смешало знакомство с писателем Джоном Ридом. Тот познакомил ее с бурлящим миром журналистики. В 1916 году она вышла за него замуж, а в августе 1917‑го они прибыли в Россию и оказались в эпицентре событий как корреспонденты газет The Masses и The Liberator. Оба они присутствовали на Демократическом совещании в Александринском театре, посещали в Петропавловской крепости арестованных министров, находились в Смольном осенью 1917‑го. Но оценивали многие события по‑разному.
Если Джон Рид перед штурмом Зимнего дворца обратил внимание на растерянность охраны и грязь в помещениях, называл юнкеров хвастливыми мальчишками, которым не по себе, то Луиза Брайант написала про них так: «Никогда не забуду этих бедных, неудобных, несчастных мальчиков. Они были воспитаны и обучены в офицерских школах и теперь оказались без двора, без царя, без всех традиций во что верили». Она явно относилась к ним с сочувствием, и вывод ее был печально мудр и гуманен: «Россия перескочила на несколько столетий за рамки этих драгоценных молодых людей».
Несмотря на симпатии к большевикам, Брайант была способна позитивно оценивать представителей других партий и течений. Ей импонирует «драгоценная бабушка Брешковская» из партии социалистов-революционеров, она сравнивает ее с Жанной д’Арк. Главу левых эсеров Марию Спиридонову она называет одной из величайших женщин в мире.
Огромное уважение Брайант испытывала к Александру Керенскому. Она замечала, что он загадочный персонаж, в котором много актерской игры, и нельзя не быть очарованным его остроумием и дружелюбием. Луиза писала про него: «Он пытался нести всю тяжесть нации на своих хрупких плечах, удерживать фронт против немцев, сдерживать враждующие политические фракции внутри страны… Быстрее и быстрее рос вихрь. Керенский потерял равновесие и упал головой вниз».
О Ленине Брайант отзывалась не так восторженно, как Джон Рид. Ее отношение — скорее рациональное: «Перед нами стоит Ленин, представитель Советов, а Советы — это Россия. Мы должны быть умными, и с Лениным надо считаться». Ее характеристика вождя революции позволяет понять, почему ее книга не была издана в РСФСР: «Ленин чистый интеллект — он в себе, холоден, непривлекателен, нетерпелив, когда его прерывают… Ленин монотонный и тщательный, он упрям, он обладает всеми качествами начальника, в том числе абсолютным моральным безразличием, которое так необходимо».
Еще одна из причин, почему книга Брайант не была напечатана в нашей стране, — особое место в ней Льва Троцкого. Он рядом с Лениным во время революции, и его значение для нее не меньшее, чем вождя: «Нет такого мужчины, который вызывает такой шум, такую ненависть, использует такие язвительные слова, но под всем этим скрывается такая хладнокровная голова». Журналистка замечала, что к Троцкому можно было легко попасть на прием: к нему обращались со своими бедами и вопросами.
Брайант писала, что и Ленин, и Троцкий пошли в революцию идейно, живут очень экономно, получают, как должностные лица, жалованье, эквивалентное 50 долларам в месяц. И совершенно не испытывают по этому поводу никакого дискомфорта. Журналистка была убеждена, что немецкие деньги не могли иметь влияние на этих людей.
Она бывала в Смольном накануне революции каждый день и потом регулярно ходила туда, поэтому воспоминания, касающиеся его внутренней жизни, представляют особый интерес. Вначале ее поражала впечатляющая картина: «Смольный всегда был странным местом. Темные мрачные коридоры… огоньки бледного электрического света, тысячи и тысячи солдат и матросов, заводских рабочих топали в тяжелых грязных ботинках. У всего мира, казалось, были дела в Смольном, полированные белые полы, о которые спотыкались легкие ножки беспечных барышень, потемнели и испачкались, и великое здание сотрясалось от поступи пролетариата».
Интересно, как Брайант описывала столовую Смольного, где дружелюбно болтали, стоя в очереди за щами с черным хлебом, где за деревянными грубыми столами ели деревянными ложками, которые солдаты используют в окопах. Это довольно любопытное наблюдение: непонятно, куда делись посуда и столы Смольного института?
«Вам всегда были рады в Смольном, если вы были бедны и голодны», — замечала журналистка. Специальная комната для руководства была наверху, где подавали чай, там встречались Троцкий, Коллонтай, Спиридонова, Каменев, Володарский и все остальные, кроме Ленина. «Я никогда не видела Ленина в любом из этих мест. Остальные охотно обсуждали новости с нами, они были щедры на распространение новостей», — замечала Брайант.
Солдаты, смертельно уставшие, спали в коридорах, на скамейках и стульях в неиспользуемых помещениях. Другие бдительно стояли на страже, Смольный хорошо охраняли. Во всех бывших классах непрерывно стучали пишущие машинки. Смольный работал круглосуточно, двадцать четыре часа в сутки…
Вернувшись в США, Луизе, как и другим американцам, пришлось в 1919 году выступать свидетелем на Сенатской комиссии, рассказывая о событиях, происходящих в России. Решался вопрос об американском участии в политических делах РСФСР, об иностранной интервенции. Власти были заинтересованы, чтобы журналисты, побывавшие в нашей стране, признали опасность большевистского режима.
Свою позицию Брайант выразила так:
«Давайте оставим каждое слово ненужной критики в адрес России. В доме России мы будем гостями. Это советский дом. Если советы выберут Ленина управлять своим домом, это их дом. Если они выберут кого‑то другого управлять своим домом, это их дом».
В этих словах был сформулирован принцип невмешательства в дела другой страны — для начала ХХ века он был совершенно новым.
Читайте также:
Булавка от императрицы. История семьи знаменитого фотографа Сергея Михайловича Прокудина-Горского
Возвращение «Дон Жуана». Братья Адельгейм выступали на сцене более сорока лет
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 207 (7783) от 31.10.2024 под заголовком «Прыжок через столетия».
Комментарии