Не было времени плакать. Как врач и санинструктор встретились после войны

На войне я был врачом. Демобилизовавшись, вернулся в Ленинград, прошел специализацию по рентгенологии в Институте усовершенствования врачей (ныне СЗГМУ им. Мечникова. — Ред.) и стал работать в поликлинике № 43 Кировского района.

Фото: Pixabay

Однажды вел я очередной прием больных. В кабинет на рентгеноскопию пришла невысокого рос­та женщина. В кабинете темно, лица ее я не вижу, имя и фамилия пациентки — Раиса Лобок — мне ни о чем не говорили. Больная разделась и встала за экран аппарата. Смотрю и вижу осколки металла и деформацию грудной клетки. Спрашиваю: 

— Где это вас так изуродовало?

— У 8‑й ГЭС в районе деревни ­Марьино при прорыве блокады Ленинграда, — отвечает она.

— А в какой части вы служили?

— В 73‑м истребительном противотанковом батальоне санинструктором.

Я опешил от совпадения:

— Простите, но именно я был в этом батальоне начальником санитарной службы, но санинструктора с такой фамилией не помню.

— Но у нас тоже такого начальника, как вы, не было, — отвечает пациентка. — Нашим начальником был худощавый интересный парень, мы его за глаза звали доктор Боря. У него мать оставалась в Ленинграде, он очень за нее переживал и с каждой оказией посылал продуктовые посылочки.

Статья по теме:

Их стихией была ночь. Как самолеты У-2 выполняли боевые задачи в годы войны

— Вы свою фамилию после войны не меняли? — спрашиваю женщину.

— Меняла. Мужа моего на фронте убило, и я уже в мирное время снова создала семью. Стала Лобок, а была Кулешбарская. И это именно я доктора Борю раненого из‑под огня вытаскивала и отправляла в госпиталь.

Рая, Рая Кулешбарская, бесстрашная девушка из роты автоматчиков, которая не раз поднимала бойцов в атаку, помогала раненым на поле боя. Многие обязаны ей жизнью, в том числе и я. Когда лежал в госпитале — сочинял стихи и одно стихо­творение посвятил санинструктору Рае. Жаль, затерялось оно…

Рая отвезла меня в медсанбат, из которого я попал сначала в гос­питаль, который находился в поселке Морозовка, а потом в другой — ленинградский. Командование хотело по излечении меня вернуть, прислали нарочного, а ему ответили: Прусов скончался. Это был мой однофамилец.

…Женщина вышла из‑за экрана рентгенаппарата и, подойдя к выключателю, решительно зажгла свет. Изрядно пополневший, поседевший врач — от молодого доктора Бори ничего не осталось — шагнул к ней навстречу и крепко обнял. Мы расцеловались и… заплакали. Если бы в это время кто‑то зашел в кабинет, мог бы ситуацию истолковать превратно. Стоит полуобнаженная женщина в обнимку с доктором, и оба плачут.

Я не спросил ее, почему заплакала. И она тоже не спрашивала. Оба знали ответ. Это были слезы, которым мы не давали воли в войну, даже если навсегда прощались с боевыми товарищами. На войне не плачут. На войне сражаются и молча умирают за Родину. Слезы приходят потом, вместе с сединой.

А дальше было, как и положено: «А помните?.. А помнишь?..». Кто был на войне, знает: однополчане становятся самыми близкими людьми на свете.

Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.

Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 72 (7155) от 21.04.2022 под заголовком «На войне нет времени плакать».