Линия судьбы: хроника семьи Климовых от последствий революции до войны
Эта старая дореволюционная фотография, на которой изображены мои дедушка и бабушка Владимир Викторович и Анастасия Ивановна Климовы, попала ко мне десять лет назад, когда я разбирала бумаги двоюродного брата. Его отец начал писать воспоминания о нашей семье, но закончить не успел. Брат после его смерти попытался привлечь к этому меня, но как‑то все не доходили руки…
Фотоателье Нилова было самым престижным в Петергофе, и иметь сделанную там карточку считала своим долгом каждая здешняя семья./ФОТО из архива автора
Когда была сделана фотография, теперь спросить не у кого. Бабушка и дедушка на ней молоды, но фотографировались ли они до свадьбы или после, неизвестно. В дядиных воспоминаниях написано, что познакомили их родные, но у меня есть своя версия их встречи.
Дедушка, недоучившись в Петергофском городском училище, ввиду невозможности для родителей содержать семью, со второго класса был отправлен в Петербург в услужение и на обучение к богатому дяде — купцу 2‑й гильдии, который держал на Гороховой улице кожевенную лавку. «Филиал» этой лавки был в Петергофе, на современной Торговой площади, и дедушка работал там приказчиком. А вдруг бабушка однажды зашла заказать ему туфельки?..
«Прыжок через столетия»: такой виделась Октябрьская революция американской журналистике Луизе БрайантВ 1912 году, когда состоялась свадьба, бабушка работала помощницей известного петергофского нотариуса Бонифатия Струтинского. Дед на момент свадьбы уже был приказчиком в лавке, но в метрической книге его записали как запасного надзирателя больных 200‑го пехотного Кроншлотского полка. Богатый дядя, у которого работал дед, подарил на свадьбу 100 рублей — тогда это была заметная сумма.
Через два года деда мобилизовали в действующую армию. Первую мировую он прошел почти всю, будучи старшим унтер-офицером 148‑го Каспийского полка. Заслужил георгиевские медали II, III, IV степеней и георгиевские кресты III и IV степеней. Что и говорить — настоящий герой! На фронте каждый день вел дневник — увы, он не сохранился: пропал во время Великой Отечественной войны в оккупированном Петергофе.
В марте 1917‑го деда по болезни эвакуировали в Ярославль, его часть тогда находилась в Румынии. Вылечившись, он попал в 1‑й пехотный запасный полк, который почти в полном составе в июле 1917 года выступил против Временного правительства. Дальше — ЧОН, борьба с кулаками, подавление Кронштадтского восстания. И отнюдь не случайно моего отца, родившегося 15 апреля 1921 года, назвали в честь Льва Давидовича Троцкого…
Отвечая впоследствии в анкете на вопросы о революционном стаже, дед указывал, что участвовал в четырех экономических стачках, трех уличных политических демонстрациях, четырех нелегальных маевках и митингах, в двух вооруженных восстаниях и партизанских выступлениях.
Семейная история гласит, что дед был среди тех, кто весной 1918 года брал Большой Петергофский дворец под революционную охрану. С улыбкой он вспоминал о китайских шелках на его стенах, признавался, что мелькнула мысль: вот бы отсечь кусок такой ткани на рубашку старшему сыну. Но тут же сам остановил себя: нельзя, теперь все это достояние — народное! Родные рассказывали, что своим звездным часом дед считал организацию первой экскурсии по Большому Петергофскому дворцу 18 мая 1918 года…
В начале 1920‑х годов дед был начальником петергофской милиции. Боролся за справедливость, однажды пожаловался на санитарного врача Унтилова, который «при проведении обследования квартир и торговли позволяет себе самовольно брать части продуктов, отламывает части булок, хлеба, пробует их качество и остаток кладет себе в карман, продолжая и после есть».
Дядя вспоминал, что дед разочаровался во власти и частенько повторял: «Во что нас втянули?!». Вряд ли он испытывал особенно радостные чувства и тогда, когда, будучи работником строительной артели, участвовал в 1930‑х годах в разборке Уланского собора в Петергофе — того самого, где он венчался… Верхняя часть собора была снесена, нижняя, подвальная, — засыпана землей. По-видимому, кто‑то донес, что рабочие будто бы присвоили находившиеся в соборе ценности, после чего против артели завели уголовное дело. Однако вскоре его закрыли: ценностей в соборе к тому времени уже не было никаких.
Перед самой войной дед по нелепости попал в тюрьму: повздорил в столовой из‑за некачественной еды, вспылил… С тех пор он пропал. В справке, которую семья получила в 1960‑х годах, сообщалось, что его отправили отбывать наказание в Саратовскую область, а 8 сентября 1941 года он якобы был досрочно освобожден для возвращения на родину…
Бабушка перед войной также оказалась в местах не столь отдаленных. И тоже — странная история: у нее, работавшей бухгалтером, украли зарплату рабочих, которую она везла на Воронинскую машинно-тракторную станцию в Ораниенбаум. Воров быстро поймали, они даже деньги не успели потратить, но бабушку в марте 1941 года осудили на два года за халатность. Почти всю блокаду она провела в Ленинграде, в женской тюрьме на Арсенальной улице, работала по специальности — бухгалтером.
После войны члены нашей семьи вернулись в Петергоф: кто с фронта, кто из эвакуации. Выяснилось, что довоенное жилье в доме на Прудовой улице уже кем‑то занято. Тогда бабушка, несмотря на преклонный возраст, пошла работать бухгалтером в Ремстройконтору и получила от работы комнату — на Красном (ныне Санкт-Петербургском) проспекте. Бабушки не стало в 1952 году. Эпитафия на ее могиле гласит: «Тяжелой была твоя жизнь, но ты была стойкой до конца, а твой пятидесятилетний труд прекрасен».
Читайте также:
Симеоновский каток был одним из любимейших мест зимнего отдыха жителей столицы
Булавка от императрицы. История семьи знаменитого фотографа Сергея Михайловича Прокудина-Горского
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 226 (7802) от 28.11.2024 под заголовком «Туфельки для невесты».
Комментарии