Сергей Глезеров

Наследие 22 июня 2021 Время прочтения ⁓ 17 мин.

«Город спокоен. Настроение бодрое». Воспоминания о первых днях войны

22 июня 1941 года. Никому из жителей России, да и бывших республик СССР не надо объяснять, что значит эта дата. Рубеж, разделивший жизнь на до и после. Или, говоря словами писателя Константина Симонова, на живых и мертвых... Свидетельств того, что происходило в первые дни Великой Отечественной войны, – огромное множество. И в официальных источниках, и в мемуарах. Но есть еще один пласт исторических документов, к которому сегодня все чаще обращаются исследователи. Это личные дневники и письма. Тем, кто их писал, и в голову не могло прийти, что спустя много лет их строки станут уникальными историческими артефактами. Именно в дневниках и письмах можно ощутить настроения, которые неспособны передать официальные сообщения. Гнев, растерянность, тревогу, надежду, веру в счастливое будущее... Те чувства, которые в полной мере испытывали и пять героев нашей публикации.

ФОТО pixabay

Пока без стрельбы

Юрий БУЧИНСКИЙ  – красноармеец, родом из Житомира. В мае 1941 года батарея зенитных орудий, в которой он служил, была размещена между поселком Володарский и совхозом «Пролетарский труд», что возле Стрельны. «Сегодня ровно 6 месяцев, как я служу в армии»,  – записал Бучинский 19 июня 1941 года. Записи в дневнике совершенно бесхитростные: автор просто каждый день фиксировал то, что происходило в его части, потом в блокадном городе, на фронте.

22 июня. В 4 часа 30 минут утра начались военные действия. Сволочь Германия бомбардировала Киев, Севастополь, Житомир и др. У нас была в это время тревога № 3, т. е. боевая. Потом я ездил на ПКП (подвижной командный пункт.  – Ред.). Народу было уйма. Жара, а я иду с винтовкой, патронами, противогазом. Девчат много, и есть очень хорошие. После ездил за арт. снаряжением в Старый Петергоф...

Гуляющих черт его знает, сколько. Когда ехали назад, то еле-еле сели. Вот сволочи! Мы все утро ждали налета. Вдали была слышна стрельба ЗА (зенитной артиллерии.  – Ред.) и видны были разрывы. Тревога продолжалась до 6 или 7 часов утра. Потом спали до 10 часов.

Вообще сегодня война уже чувствуется во всем. Население стоит кучками у домов и смотрит вверх. Чувствуется напряженность. Ночью была тревога, мы даже поужинать не успели. Спали всего около 2 часов.

23 июня. Тоже тревоги и прочее. К нам недавно прислали приписников, всего у нас теперь около 70 человек. Во время тревоги все стоим и ждем, слышно кое-где стрельбу, но ничего пока существенного... Как мы все ждем сообщений, ведь радио нет, газеты доходят плохо, вчера одну газету по очереди читали. Вечером была тревога, я даже ужин не успел распределить...

25 июня. Утром была тревога. Получили днем известие, что как будто в Володарке появились парашютисты. Сегодня чуть-чуть не дали залп по своему самолету... В связи с парашютистами нам выдали патроны и мы взяли с собой винтовки. Плоховато с информацией. Сегодня лишь пришла информация по телефону. Да, война принимает серьезный оборот, начали сбрасывать даже парашютников для проведения диверсионной работы...

26 июня. Первую ночь более или менее спокойно, тревоги не было. Вчера ловили какого-то шпиона, но потом узнали, кто он, отпустили. В это время я стоял дневальным по охране палатки... Сейчас каждый день бывает по 2  – 3 тревоги, но стрелять не приходится. Не умываюсь и не бреюсь с самого начала войны, то есть с 22-го числа.

27 июня. Вот где патриотизм у населения. Вчера собралось уйма народа, когда наши бегали задерживать кого-то, ребятишки предлагают свою помощь, доходя до наивности. Так что шпионам не очень-то легко придется действовать. Провел радио в свою землянку, слушали. Получил открытку с дому. Мама, наверное, волнуется насчет меня. Нужно написать.

30 июня. После ужина сыграли тревогу, так как пришло сообщение, что 60 самолетов противника появились над Ораниенбаумом, но к нам они так и не долетели. Дописал письмо и сдал для отсылки, послал карточку. Сколько уже дней я сплю, не раздеваясь!

1 июля... Позавчера или вчера, не помню когда, политрук проводил с нами беседу о том, что некоторые думают, что нам немцев не побить, но мы должны и обязаны их разбить... Вчера перед ужином была тревога, нам сообщили, что ночью ожидается налет на Ленинград.

3 июля. ...Сегодня наши ребята слушали речь т. Сталина. Говорят, что сильна была. Жаль, что не удалось послушать, но ничего, услышу еще.

4 июля. Обнаружили фашистский разведчик, наши истребители погнались за ним, интересное зрелище было, слышны были очереди, потом они слишком далеко залетели, и их не стало видно. Наши ребята сказали, что фашист был сбит и упал в Финский залив. С сегодняшнего дня мы всю почти ночь будем работать, а днем дежурить и отдыхать...

6 июля. Сегодня было несколько налетов фашистских самолетов. Но стрелять опять не удалось. После 12 часов была стрельба по одному самолету. Ю-88 гнали, гнали его и сбили. По нему стреляли и пушки, и гнали истребители. Интересно он загорелся: сначала сзади и пошел струей черный дым, потом дым стал идти сильнее, самолет резко пошел пикировать, вдруг взрыв (показалось пламя), самолет разнесло в куски, выбросились 2 парашютиста, части самолета стремительно падали, крыло одно, крутясь в воздухе, поблескивало на солнце. Как наши ликовали славному истребителю, кричали «Ура!». Говорят, что сбили около 5 самолетов, а один утром посадили на аэродром...

В разлуке

Михаил ЛЕВИНСОН  – пенсионер (тогда таких, как он, именовали «иждивенцами»). Перед самым началом войны его жена с сыном Яшей, которому было немногим меньше семи лет, уехали в деревню, а Михаил Яковлевич остался в городе. В семейном архиве сохранились его письма к жене и сыну, написанные из Ленинграда. Всего их тридцать девять. Почти в каждом описание обстановки в городе  – так, как он видел ее собственными глазами. Педантично и пунктуально, сообразно его характеру. И во всех письмах  – отчаяние разлуки. «Мои родненькие, любименькие, бесценные, дорогие, мамочка и сыночек!». «Беспокоюсь о вас бесконечно»...

24 июня. ...Что у нас слышно? Город спокоен. Настроение у всех бодрое. Охрана великолепная: вражеским самолетам не прорваться к Ленинграду. Была его проба в ночь с 22 на 23-е. Но была отбита огнем зенитных орудий. Вчерашняя ночь прошла без воздушных тревог. Здорово немцев бьют на фронтах: за два дня взяли 5000 пленных, сбили около 130 самолетов и разбили 300 танков (увы, советская пропаганда выдавала желаемое за действительное.  – Ред.). Проснулся утром, смотрю: город живет спокойной, но творческой жизнью. Энтузиазм на предприятиях большой, производительность сильно поднялась.

Я счастлив, что сынок вдали от кипучей жизни, не слышит звуков зенитных орудий, не видит воздушных заградительных шаров... Думаю, что побудьте пока в деревне. Я приехать не могу, билеты не продаются. Но у меня к тебе большая просьба  – держи крепко копейку в руках. Дело в том, что сберкассы прекратили не только выдачу ссуд под облигации, но не покупают даже и займа 1938 года. По книжкам выдают только двести рублей в месяц. Следующая выдача 24 июля...

Статья по теме:

Долгий век большой Победы. Воспоминания о войне

29 июня. Вы не можете себе представить, как я рвусь к вам, но теперь и думать об этом не приходится, но в то же время я рад, что вас нет в Ленинграде и что вы именно далеко от него и в такой местности...

В день объявления войны образовались очереди за сахаром и крупами. Теперь очередей нет, так как повелась борьба за заготовку запасов. Учитывая военное положение, это уже является не помощью нашей армии. В некоторых городах, судя по газетным сведениям, при обысках у некоторых жильцов обнаружились запасы, и дали за это по 5 лет. Правильно, так как я должен помогать фронту, а эти запасы срывают плановое снабжение населения. Наша страна богата хлебом и продовольствием  – хватит всем...

Я тебе уже писал, что в городе все спокойно, никаких еще бомбардировок не было, да вряд ли и будет. Охрана Ленинграда поставлена образцово...

4 июля. Прошу тебя и сына  – не нужно мне длинных писем, а хоть открытку через день. Приехать к вам не могу... Как долго вы будете  – не знаю сам. Все зависит от обстоятельств. Если зимовать вам придется, то придется подумать о зимних вещах. Пока багажа не принимают.

...У нас все спокойно. Дней пять воздушных тревог не было... Ты за меня не волнуйся, со мной ничего не случится. Береги только себя и сына. Я счастлив, что вы в безопасном месте...

Шпион, шпион!

Михаил ИВАНОВ  – директор Ленинградского института советской торговли (ЛИСТ) имени Ф. Энгельса, располагавшегося на углу Кузнечного переулка и улицы Марата (ныне Санкт-Петербургский государственный торгово-экономический университет). Должность ответственная, поэтому и образ мыслей его соответствующий. Однако примечательно, что на страницах дневника живут как будто два человека. Один  – идейный, несгибаемый, верящий в неминуемую и довольно скорую победу. Он внимает каждому слову вождя, воспроизводит в своих записях пропагандистские передовицы «Правды». Но прорывается на страницы дневника и другой человек, который, как и все, испытывает страдания и лишения и как будто бы очень стыдится признаться в этом. Ему, как и всем, очень тревожно...

22 июня. Был прекрасный солнечный день. Такой, какие не часто встречаются в нашей зоне. После утомительной зимы хотелось отдыхать и наслаждаться чудной токсовской природой. Я ковырялся в грядах, спасая обильный урожай земляники от нашествия вредительского жучка. Было радостно, спокойно и хорошо.

Около 12 дня сосед Датский окрикнул: «В 12.15 будет передаваться правительственное сообщение!»...

Поселок забурлил, зашевелился. У радиоточек собираются группы людей. Ждут очередных сообщений. Настроение у всех бодрое, но настороженное  – мы близко находимся от границы. К сожалению, появляются и паникеры. Пример показывает Датский. Не дождавшись митинга, он хватает сына и бежит на вокзал.

Однако ехать надо в город. Там Институт, с его сложным хозяйством, за который я отвечаю.

Поезд переполнен до отказа. Много мешков, чемоданов. Едет много военных. Настроение, однако, спокойное. Даже мало как-то говорят о войне... Ленинград. На улицах оживление, трамваи переполнены. Чувствуется, однако, спокойствие, уверенность, сознание своей силы...

25 июня. Наши войска оказывают фашистам героическое сопротивление. Идут жестокие бои. Немцы кое-где продвигаются вперед.

Сегодня утром было две ВТ (воздушные тревоги.  – Ред.). Одна длиной 44 минуты и вторая  – полчаса. Впервые наши убежища приняли посетителей...

Весь народ охвачен патриотическим порывом. Ко мне обращаются многие профессора и предлагают свои услуги на любом участке работы... Есть, однако, и такие, которые сейчас начинают заикаться об отъезде из Ленинграда.

26 июня. Фронтовые дела пока не радуют... Вечером партсобрание. Первое за время войны. Я делал доклад о задачах Института в связи с военной обстановкой. Перед окончанием собрания меня вызывает к телефону райком... Предлагает немедленно направить всех коммунистов на прилегающие к Институту улицы для разоблачения провокационных слухов о «бегстве» каких-то «немецких шпионов». В последние дни это стало модным: «шпион, шпион!..» и начинают рыскать и задерживать каждого, внушающего подозрение своей «иностранной» личностью. Провокаторам это на руку...

30 июня. В целом положение на фронте очень тяжелое. Перелома не чувствуется.

Отправили первый эшелон (с детьми.  – Ред.). Это было во всех отношениях очень тяжело. Отправляли с Октябрьского вокзала. Подступиться к вокзалу было почти невозможно. Выручала только красная повязка с золотыми буквами  – «уполномоченный Фрунзенского района». Зато она и дело портила  – рвали на части. Красная повязка  – значит начальник...

Домой пришел окончательно разбитым. И сразу же пришлось приступить к подготовке нового эшелона. На завтра их назначено два.

2 июля. Идет запись добровольцев в народное ополчение. Небывалый и незабываемый подъем. Люди не ждут напоминаний, идут сами и подают заявления. В Институте подано 193 заявления... Короче говоря, весь мужской состав, кроме явно больных, идет в ряды активных защитников Родины.

Танцы под звуки сирены

Школьница Галина ЗИМНИЦКАЯ в конце мая 1941-го окончила шестой класс. Вот-вот исполнится четырнадцать лет. Конечно, она не хотела оставаться в стороне от дел взрослых. Поначалу все напоминало игру, поскольку война была где-то там, далеко, а город жил хоть и не прежней, но еще довольно мирной жизнью. И никак не верилось, что беды и несчастья придут в родной дом... Жила семья Зимницких на Выборгской стороне  – на Сердобольской улице, возле железнодорожной станции Ланская.

22 июня. Война! Когда по радио зазвучали тревожные слова, мы с бабушкой Сашетой были одни в квартире. Мама и отчим уехали к друзьям на взморье. Я лихорадочно искала резиновую купальную шапочку и не вникла в смысл слов. Во дворе нетерпеливо галдели ребята, поджидая опаздывающих. День был жаркий и всем хотелось купаться. Бабушка поймала меня за руку и сказала трясущимися губами: «Галюша, война!».

Я прислушалась: «Гитлер... Германия напала... без предупреждения... вероломно...». Тогда я подошла к окну и крикнула: «Ребята, война!». Купаться в этот день мы не поехали.

24 июня. Несмотря на жару, меня познабливает. Это от разговоров о войне. Вчера было собрание жильцов нашего дома. Собрались на лестнице. Нам объявили следующее:

1. Необходимо подготовить темные шторы для светомаскировки.

2. Приступить к оборудованию лестниц и чердаков для противопожарной обороны (с чердаков убрать все лишнее, наносить песку).

3. За сараями выкопать щели для укрытия людей во время воздушных тревог, так как в нашем доме нет бомбоубежища.

4. Составить списки дежурств жильцов в парадном (во время воздушной тревоги дежурство переносится на чердак).

25 июня. Лежим на пляже в Озерках. Солнце печет, небо ярко голубое. Сегодня с утра по живому конвейеру поднимали песок на чердак, красили невоспламеняющейся краской деревянные перекрытия. После работы захотелось выкупаться, смыть пот. Нина Галоцкая достает кусок душистого мыла в красочной упаковке: «Внимание! Сейчас вы все умрете от восхитительного аромата!». В ту же секунду завыла сирена. Воздушная тревога! Я смотрю на небо: все спокойно, чисто. Вдруг на пляже появляется милиционер и загоняет всех в кусты и под деревья. Для чего? Нам кажется, что это лишнее. Нет никаких самолетов...

28 июня. При жакте (в доме у станции Ланская, где Музей-квартира В. И. Ленина) оборудовали комнату под медпункт. Из медикаментов пока есть только бинты, вата и йод. Здесь также организовали дежурства, в которые включили и нас  – девочек. Врач Екатерина Александровна (мать моей подруги Нади Рыбаковой) ведет санитарный кружок. Учит нас оказывать первую помощь раненым. Мы перевязываем друг друга. Занятия проходят весело...

Не верится, что будут настоящие раненые. Во время воздушных тревог спокойно.

У наших ребят появилась «болезнь»  – учиться танцевать. Теперь собираемся там, где нет родителей дома. У нас три пластинки: «Утомленное солнце», «Рио-Рита», «Брызги шампанского», «Кукарача». Но танцевать нам удается редко, так как нет подходящих условий...

Окно со скрипичным ключом

Татьяна СПЕРАНСКАЯ  – инженер-конструктор Невского завода имени Ленина. В середине июля 1941-го часть конструкторского бюро, где она работала, была эвакуирована. Оставшихся распределили по заводским подразделениям. Татьяну перевели в отдел технического контроля. Но до этого были еще оборонные работы под Колпином: там строили линию обороны: рыли противотанковый ров, протянувшийся на многие километры...

Всю войну Татьяна Сперанская переписывалась со своим мужем Георгием (Юрой), который в августе 1940 года был призван в Красную армию и служил на дальневосточной границе. Впоследствии она признавалась ему: «Получать и писать тебе письма  – это самые приятные минуты в моей жизни... Все твои письма за 42-й год и за 43-й я сшила в одну тетрадку, получилась весьма увесистая папка».

22 июня. «Дорогой, любимый мой Юрочка, сокровище мое единственное. Только что прослушала речь т. Молотова. Итак, война началась, война с Германией!!! Что-то будет, что ждет нас впереди? Может быть, это последняя посылка, которую я посылаю тебе. Увидимся ли мы с тобой, мой дорогой? Но я спокойна, более или менее,  – все-таки ты далеко пока от начинающейся каши...

Родной, любимый мой, как все-таки мне страшно...

Тетя Лина и Ляля в панике собираются в газоубежище. Вообще, народ в панике. Ну все, прощай, моя радость. Таня».

28 июня. «...Город живет и работает нормально. Но на каждом шагу все напоминает о введенном в городе военном положении. Над головой, в синем небе все время летают и зловеще жужжат самолеты, патрулирующие город; иногда, довольно ясно, слышны разрывы снарядов зенитной артиллерии, несколько раз мне, даже, казалось, что снаряды рвутся над головой.

Все окна квартир, магазинов, учреждений, в цехах заводов  – словом, все окна Ленинграда заклеены полосками бумаги, которые будто бы предохраняют окна от вылета стекол под действием взрывной волны. Некоторые окна заклеены очень красивыми узорами, некоторые заклеивали окна так же, как ты нашу стенку в прошлом году дранками  – густо и ровно. На одном окне я даже видела наклеенные полоски в виде нотного знака  – скрипичного ключа.

Словом, я до сих пор, когда еду в трамвае, занимаюсь рассматриванием этих узоров на окнах, которые, кстати сказать, бывают самых разнообразных цветов  – красные, голубые, зеленые, но, конечно, больше всего белые. Посмотрим, как все эти художества предохранят стекла при бомбардировке.

Что мы будем делать завтра, неизвестно, может быть, нормально работать, как всегда, а может быть, где-нибудь рыть окопы. С чердаков выкинули все деревянные перегородки, а доски побросали на двор. Нам, женщинам, пришлось их убирать. Теперь придется сушить белье в комнате.

Бомбоубежище в нашем подвале почти готово. Для него нам пришлось сшить восемь мешков для песка; ими будут закладывать окна в бомбоубежище...

23 июня ночью был первый воздушный налет на Ленинград. Было, скажу тебе, Юрочка, немного страшно. Детей потащили в газоубежище, они, конечно, ревели со сна... В общем, все четыре тревоги окончились благополучно, ни одна бомба не была сброшена на город. Но, Юрочка, наверное, это еще цветочки, а ягодки впереди.

Правительство решило эвакуировать всех детей в возрасте от одного года до 14 лет в районы Ленинградской области. Ляля сегодня по этому случаю в панике и чрезвычайно расстроена, так как говорят, что детей будут эвакуировать одних, без матерей, и в обязательном порядке. Все матери в ужасе...

Родной мой, будем по-прежнему жить надеждой на лучшее будущее. Все-таки хорошо, что война началась сейчас, а не через год или два. Все равно ты был бы мобилизован, а так она должна же кончится через год или два. Тогда можно будет снова жить спокойно, лет 25  – 30. ...

Очень на многих заводах введен 11-часовой рабочий день, и в наших цехах № 3 и 4 тоже работают 11 часов. В конструкторском бюро пока работают нормально  – 8 часов, но я не думаю, чтобы это блаженство продолжалось долго. Вероятно, наш завод переведут на мобплан. Вот тогда нам зададут жару».

29 июня. «Радость моя, ненаглядный мой, Юрочка, так вчера и не закончила тебе этого письма  – стало темно, а света зажечь нельзя, потому что не налажена у нас еще светомаскировка, да и лечь спать я стараюсь сейчас как можно раньше, потому что каждую ночь можно ожидать налета, но сегодняшний день и ночь прошли снова спокойно. Видимо, немцы все главные силы сосредоточили на Белорусском фронте, где сейчас происходят основные бои.

В сегодняшней сводке сообщалось, что наступление войск противника приостановлено. В боях участвуют до 4000 танков с обеих сторон. Подумай, дорогой, что там сейчас творится, страшно подумать!!

Тамара и Людмила (подруги.  – Ред.) проводили своих мужей  – оба они находятся на финской границе, где пока сейчас спокойно. Тамара и Людмила страшно расстроены. На сегодняшний день я нахожусь в более благоприятном положении, чем они. Все-таки пока я более-менее спокойна за тебя. Не хочется думать, что тебя могут перебросить сюда, или что мы будем воевать с Японией...

Туска (Наталья, родная сестра.  – Ред.) благополучно 25-го прибыла из Ярославля, где была на практике. Теперь она ждет повестки из Института  – ее должны направить куда-нибудь на трудовую повинность. Многих студентов и студенток направляют под Выборг на работы.

Она очень беспокоится за Леню (своего жениха.  – Ред.), она уверена, что он погиб уже где-нибудь в бою. От него очень давно нет уже известий, ведь он стоял на самой немецкой границе в 30 километрах, под Ломжей, а Ломжа уже взята немцами. Да, Лене не повезло, в какой он попал переплет». ...

5 июля. «...Я очень боюсь быть отрезанной от тебя в случае, если немцы, эти человекообразные «гориллы», вдруг дойдут до Москвы или Ленинграда. Как у нас два дня тому назад на митинге сказали, что нужно быть готовым ко всему...

Юрочка, если нам придется эвакуироваться из Ленинграда (попросту бежать) и мы потеряем связь друг с другом, помни обо мне, я буду всегда любить тебя и жить надеждой, что мы с тобой как-нибудь встретимся. Но я не хочу думать, что нам придется бросить Ленинград, неужели наши войска допустят фашистов до Москвы? Я не хочу думать об этом позоре!

Пока в Ленинграде у нас все спокойно, воздушных налетов не было. Но нормальная работа на заводе нарушена, потому что всех посылают на различные работы, связанные с обороной завода и города. Сегодня я работаю ночью с 8 часов вечера до 8-ми утра. Я довольна, что работа ночью  – днем очень жарко. Первые дни июля стоят очень жаркие, весь же июнь был исключительно холодный. Только сейчас цветет сирень  – это же исключительный случай. Все ненормально в этот год!

Любимый мой, родной! Со времени объявления войны я ношу с собой все документы и твою фотокарточку. Часто я вспоминаю, как хорошо мы с тобой прожили вместе полтора года, хорошо съездили на юг... Когда я вспоминаю отдельные сценки из нашей жизни, у меня сердце сжимается... Ведь мы вполне можем совсем не увидеть больше друг друга. Нет, я постараюсь больше не думать об этом.

* * *

Как сложились судьбы авторов этих дневников и писем?

Зенитная батарея Юрия Бучинского всю блокаду защищала Ленинград, находилась возле Нарвских ворот. Потом, до самого окончания войны, она стояла в районе Стрельны, охраняя ленинградское небо. В мае 1946 года Юрий Бучинский был демобилизован. Он остался жить в Ленинграде, окончил  ЛИТМО, стал инженером, работал на предприятиях.

Михаил Иванов всю войну оставался на посту директора Института советской торговли. Весной 1942 года часть сотрудников вуза были эвакуированы в Кисловодск, где оказались в оккупации. Уцелевших потом вывезли в Алма-Ату, куда из Ленинграда прибыл и Михаил Иванов.

Галина Зимницкая во время блокады служила бойцом в пожарно-комсомольском полку, затем трудилась в школе ФЗО на кондитерской фабрике им. Микояна. В 1943 году поступила в Художественное промышленное училище на Таврической улице, а в 1944-м перешла на «Ленфильм» учеником гримера. После войны окончила Политехнический институт, стала инженером электронной техники и работала в объединении «Светлана».

Татьяна Сперанская была эвакуирована из Ленинграда в марте 1942 года на Северный Кавказ, попала в оккупацию... После войны она работала конструктором в институте «Ленгидропроект», участвовала в проектировании Красноярской ГЭС. В июне 1946 года ее муж, демобилизовавшись, вернулся домой в Ленинград, началась долгожданная семейная жизнь. Татьяна и Юрий занимались любимой работой, родили двух сыновей и прожили неразлучно более тридцати лет.

А вот Михаил Левинсон так и не смог увидеться с семьей, и его письма из блокады стали своего рода завещанием. Последнее послание он, обессиливший от голода, написал 4 марта 1942-го, за четыре дня до смерти. «Родные! Я пишу теперь каждые десять дней, так как очень холодно. Не забывайте своего папку! Он дышит только вами...».

Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.

Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 111 (6949) от 22.06.2021 под заголовком ««Город спокоен. Настроение бодрое» ».