Генерал «от севрюги» и его свита. Как столичные пироги стали символом недобросовестности

«…Общественным пирогом славится собственно наша северная столица, и приготовляется он с севрюжной начинкой исключительно для своего домашнего употребления», — замечал фельетонист «Петербургской газеты» в 1912 году. Чтобы понять, почему же так славны были столичные пироги с севрюгой, придется сделать небольшой экскурс в историю городской думы.

«Думская севрюга» («Петербургский листок», 2 октября 1908 года). Карикатура на И. И. Глазунова. Изображая севрюгу в форме запятой, автор намекает на характерную форму холерного вибриона: регулярно случавшиеся вспышки холеры были одной из острейших проблем

Перед выборами 1893 года присяжный поверенный Е. И. Кедрин выступил с призывом радикального обновления состава гласных. После чего в новой думе возникли две группы — «стародумцы», то есть те, кто заседал в ней и прежде, и «новодумцы» — новые гласные, не входившие в прежний состав.

Первые, поддерживаемые правительством и представлявшие интересы богатейших жителей города, долгие годы задавали тон в общественном самоуправлении. Именно эта партия впоследствии и получила прозвище «севрюжной».

Дело в том, что один из ее лидеров, Илья Иванович Глазунов, после выборов 1906 года ввел обыкновение устраивать у себя на дому неформальные встречи своих сторонников из числа гласных. На этих встречах обсуждались ключевые вопросы, выносившиеся на обсуждение в думу, так что журналисты окрестили такие собрания «сверхдумой», а Глазунова — «сверхголовой». Встречи эти традиционно завершались роскошным угощением.

Статья по теме:

Рубахи порвали на знамёна: после этого политических собраний в Народном Доме не проводили

Про один из таких раутов, состоявшийся 12 марта 1907 года, на котором были де-факто распределены ключевые городские посты, репортер «Петербургской газеты» сообщал: «Собрание закончилось ужином, на котором выделялась редкой величины и качества севрюга, уже давно стяжавшая славу гостеприимному хозяину». И далее: «Приложили, так сказать, печать к решению: «С подлинной севрюгой решение верно и отмене не подлежит. Севрюгой победиши».

Упоминание о севрюге, сделанное репортером, тут же было подхвачено другими изданиями и прочно вошло в обиход бульварной прессы. Первоначально «севрюжина» обозначала в первую очередь усвоенный «стародумцами» стиль ведения городских дел, когда «городской пирог», то есть платные должности, выгодные подряды и т. п., распределялись в узком кругу «своих» людей. Как говорилось в «Петербургском листке», «…должны ж мы «порадеть // Родному человечку»!.. // Привыкли мы всегда // Стараться друг для дружки… // Прошу вас, господа, // Еще кусок севрюжки!..».

Постепенно, однако, с «севрюгой» стало ассоциироваться любое неблагополучие в городском хозяйстве. «Ах, какая у вас чудесная севрюга, будут восхищаться гости, которым «отцы города» покажут все, кроме ассенизационных бочек, городских свалок, «обуховки», скотобоен и других перлов городского благоустройства», — отмечалось в «Петербургской газете» в 1912 году.

Севрюге даже предоставлялась роль оракула в предсказании даты неоднократно откладывавшегося открытия трамвайного движения. «К восьмому числу мне севрюга заказана… значит, для завтрака по случаю открытия трамваев. Если уж севрюгу заказали, то не отложат. Потому севрюга — рыба нежная, она испортиться может…» — писал «Петербургский листок» от имени некоего рыбного торговца.

Глазунова называли «генералом от севрюги», «севрюжим хозяином», «двоюродным братом двадцати семи севрюг»… Карикатуристы придавали севрюге черты Глазунова, а Глазунову — севрюги. Справедливости ради стоит сказать несколько слов об этом противоречивом человеке. В Петербурге он заслужил репутацию патриархального купца-самодура, будто сошедшего со страниц пьес Островского. «Книги гражданские не читает по причине их крамольного содержания, но торгует ими, ибо их торговля приносит барыши», — писал один из памфлетистов.

Притом что «глазуновская севрюга» стала синонимом кумовства и недобросовестности по отношению к городскому бюджету, даже противники Глазунова признавали его личную безусловную честность. Щедрость и готовность прийти на помощь нуждающимся вообще была его отличительной чертой. В прессе приводился случай, когда Глазунов отправил 500 рублей курсисткам на оплату обучения.

Он постоянно жертвовал как благотворительным организациям, так и отдельным просителям. Характерный случай произошел однажды на приеме в городской думе. Откликнувшись с сочувствием на чье‑то прошение, Глазунов обратился к присутствовавшему главному бухгалтеру думы: где же изыскать средства? Тот в это время случайно коснулся рукой кармана, что было воспринято Глазуновым как намек. И он тут же достал требуемую сумму из своего кошелька.

В 1910 году Глазунов был избран думскими гласными городским головой. Комментируя это избрание, газета «Новое время» писала: «…с легкой руки бульварной печати Глазунов так и рисуется в виде громадной севрюги, вокруг которой все кормятся и весьма сытно. В конце концов, где кончается правда и где начинается фантазия? У нас клевещут с легкостью необычайной… С другой стороны, общественные деятели тоже относятся к клевете весьма легкомысленно. Они напоминают того бравого поручика, который жаловался приятелю на сплетни в городе: «Сплетничают ужасно. Обнял и поцеловал, а уж говорят — ухаживает».

Между прочим, по утверждениям петербургской прессы, именно Глазунов упорно препятствовал решению о засыпке Екатерининского канала. Делал он это будто бы не без корысти: его жене принадлежали доходные дома на набережной, и в случае засыпки канала изрядно возрастали расходы на их содержание, в частности, на доставку дров.

Пост городского головы Глазунов занимал вплоть до кончины, последовавшей в феврале 1913 года. Но еще двумя годами ранее по состоянию здоровья он был вынужден передать большую часть дел заместителю («товарищу») Д. И. Демкину.

Такое положение дел в городском управлении тоже, конечно, стало объектом сатиры. Как отмечалось в «Петербургской газете», «и случилось вскоре дело скверное — голова ходить стал на веревочке. Что прикажет Демкин — то и сделает. Хоть води его по дворам показывать».

На выборах 1912 года «старо­думцы» потерпели сокрушительное поражение. Большинство получили преемники «новодумцев» — «обновленцы», также заслужившие от фельетонистов свои «рыбьи» прозвища. Их иногда называли «ершами» или «корюшкой», подчеркивая тем самым оппозиционность и противопоставляя дорогой севрюге: «обновленцев» поддерживали в первую очередь горожане, живущие в съемном жилье, и мелкие домо­владельцы.

Читайте также: 

Шарик из кадушки. Как развивался «мороженый бизнес» в Северной столице

Синема с опереткой. История одного кинотеатра на Большом проспекте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 157 (7733) от 23.08.2024 под заголовком «Генерал «от севрюги» и его свита».