Внимание с большой буквы. Олег Пальмов – о моноспектаклях и преподавании
Артиста Олега ПАЛЬМОВА мы враз узнаем по пронзительным голубым глазам: ими смотрит на нас и поручик Дибич из фильма «Необыкновенное лето», и почтмейстер из «Собаки Баскервилей», и дворецкий из «Русского ковчега» Сокурова. Наш собеседник служил в известных театрах — один БДТ чего стоит. Но потом выбрал путь одиночки: выступает в моноспектаклях. И преподает в СПбГУ.
Фото Ольги СМИРНОВОЙ из личного архива Олега Пальмова
— Олег Константинович, это ведь принципиальная перемена: были частью коллектива — а стали «сами по себе»…
— У меня этот уход был продиктован тем, что осточертело все время от кого‑то зависеть. На самом деле даже в моноспектакле ты не вполне независим. Если используется, скажем, фонограмма, надо было всякий раз «танцевать хабанеру» вокруг звукооператора. Договариваться, просить. А потом я и с этим покончил. Только в двух моноспектаклях из десяти — в «Гении антракта» и «Пьем за яростных, за непохожих!» фонограмма осталась.
— Название моноспектакля «Пьем за яростных…» — по строчке из знаменитой «Бригантины» Когана. Далеко не все, кто в походах ее бодро распевает, знают о судьбе автора.
— Да, этот моноспектакль «военный», о советских поэтах, совсем мальчиках, 1918—1919 годов рождения. Бесконечно талантливых. Они могли стать блестящими мастерами. Но их убила война: Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Майоров… Они учились в Литературном институте имени Горького в Москве. Изначально поступили в другие институты, но потом, осознанно, решили стать именно поэтами, выбрали себе такую профессию.
Позже, уже в войну, Кульчицкий закончил пулеметно-минометное училище, Майоров был политруком пулеметной роты. Когана вообще в армию не брали по состоянию здоровья — и тогда он пошел на хитрость, поступил на курсы военных переводчиков, после окончания которых оказался на фронте. Погиб в звании лейтенанта, командуя разведгруппой. Я этот спектакль трактую как реквием.
— Как возникла идея рассказать об этих поэтах?
— Я вырос в Свердловске, уже там постепенно «отравлялся» театром — к десятому классу в школе почти не появлялся, пропадал в театральной студии. Тогда затеяли спектакль для свердловского телевидения по книге «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». В ней были и они. Запали в память, и много-много лет спустя я вернулся к этой теме, начал собирать моноспектакль. Меня еще Андрей Толубеев тогда подначивал: «Давай, делай!». Категорично так. Выпустил, кажется, к 60‑летию Победы.
Для меня все, что связано с войной, — святое: отец пошел добровольцем на фронт. Ему было 35 лет, сразу лейтенанта дали, сделали командиром взвода — очень энергичный был. Тяжело ранен. Чудом в живых остался.
— У вас ведь есть еще один «военный» проект, по подлинным письмам с фронта.
— Как ни странно, у меня именно в ковидное время как‑то все активизировалось. В 2020 году, в разгар пандемии, позвонили из Союза кинематографистов, сказали, что информационное агентство «Регнум» делает проект к 75‑летию Победы «Письма с фронта» — хотели, чтобы их прочитал в числе прочих и актер.
Те письма надо было, конечно, записывать на студии звукозаписи, а из‑за пандемии все закрылось. И вот звукорежиссер, замечательный профессионал Татьяна Анатольевна Трубачева, автор и ведущая программы «Пулковский меридиан» на «Радио России», приезжает ко мне домой с аппаратурой. И мы за два дня записываем эти письма!
Сейчас вокруг войны столько всякого псевдопатриотического наворотили, а от этих писем горло перехватывало в самых, как я это называю, бытейских моментах: «Я послал тебе деньги, получила ли ты их на почте?». Это боец пишет с фронта, и понимаешь: может быть, когда это письмо было получено, отправителя уже и в живых не было. Как у Давида Самойлова: «Долго ходит почта полевая».
Позже одна из инициаторов проекта, Анна Витальевна Наводничая, рассказала: она училась на филфаке в Тбилисском университете, и когда изучали творчество советского писателя Константина Федина, смотрели фильм «Необыкновенное лето» по его роману. Анна Витальевна сказала: «Ваш Дибич мне запомнился». Вот как судьба сводит. Кстати, сотрудничество с Анной Витальевной продолжается по сей день.
— Кстати, о Тбилиси: вы не так давно ездили в Грузию с моноспектаклем по Пушкину. Публика была русскоязычная?
— Я приехал по приглашению «Русского клуба»: им руководит Николай Николаевич Свентицкий, директор знаменитого Тбилисского русского драматического театра имени Грибоедова. Невероятно притягательная личность. Клуб устраивает циклы встреч с деятелями российской культуры, и я был приглашен как такой вот «деятель».
Играл моноспектакль «Я вас любил… Я вас люблю». О Пушкине. С повестью «Метель». На другой день была встреча со зрителями, на которую пришли и грузины, и армяне, и русские. Подошли две армянские девушки, студентки факультета психологии Тбилисского университета, прекрасно говорящие по‑русски. То есть представление о том, что молодежь в Грузии знает только родной язык и английский, — миф. Я видел много молодых людей, которые очень прилично говорят по‑русски.
В Грузии я был еще в советское время на кинопробах, но это было давно и очень стремительно. Так что, можно сказать, это моя первая поездка в эту страну. Потрясающие ощущения — от Тбилиси, от гор, Арагви и Куры, от Терека. От искренних, открытых и доброжелательных людей. От местной незабываемой еды.
— У вас немало моноспектаклей по Пушкину, Бунину, Чехову. С одной стороны — «комфортный» для публики материал, потому как хорошо знакомый. С другой — в этом и сложность: читано-перечитано. Чем удивить?
— Не могу сказать, что «читано-перечитано». У нас скорее принято говорить с придыханием: «наш Чехов», «наш Пушкин». А представление — как будто Чехов родился уже в пенсне, с усами, в шляпе, с тростью. Да он был красавец метр восемьдесят шесть ростом, с тонкой талией, мощный парняга, не одно женское сердце начинало учащенно биться при встрече с ним! По молодости не гнушался посещением публичных домов. Недаром рассказ «Припадок» такой пронзительный: знал, о чем пишет.
А какой отважный! Нам и сейчас сложно представить себе, что это такое — поехать на Сахалин. А тогда! В хлипкой пролеточке! Алексей Суворин, который здание нынешнего БДТ под артистический кружок арендовал, друг Чехова, говорил: та поездка его прикончила. Чехов поехал уже с букетом болезней, но при этом сделал то, что правительство не удосужилось: в заброшенном крае провел перепись населения. В рудниках с заключенными чай пил. Написал Суворину — тот на Сахалин книги прислал в местные библиотеки, брат — школьные учебники.
Когда на человека в объеме смотришь, уже и чеховские короткие рассказы кажутся такими… «историями болезней». Он же был очень хороший диагност, его диагнозов побаивались. У меня только одна версия, почему он, врач, не лечился сам. Лечение — это такой «заводик»: в восемь утра надо лекарство принять, в десять клистир поставить и так далее. Он, думаю, знал, что смертельно болен, поэтому торопился, и ему жалко было на это «производство» время тратить. Он лечил и писал.
О Пушкине у меня два моноспектакля, хочу третий сделать о его друзьях и близких — в том числе о Пущине, об Арине Родионовне… Накануне пандемии я успел побывать в Михайловском — давал моноспектакль «Выстрел». Другими глазами на это Михайловское смотришь, когда знаешь даже незначительные подробности. Например, что Пущин к ссыльному Пушкину первым прикатил, рискуя попасть под жандармский каток. И его лошади так разогнались, что во дворе влетели в сугроб. Я даже примерно вычислил, где тот сугроб мог быть…
— Вы говорите, ушли в моноспектакли, чтобы ни от кого не зависеть. Но как киноактер вы все равно «в производственном процессе». Причем спектр очень широкий, от Сокурова до сериалов. Как изнутри ощущается такая «разница жанров»?
— С Александром Николаевичем Сокуровым я работал совсем немного, только в «Русском ковчеге», к сожалению. Безумно тяжелые были съемки, там же одним безостановочным планом все снято от начала до конца. Мой персонаж, столовый дворецкий — со словами, я пришел на озвучание и, кстати, в очередной раз «почувствовал разницу» в отношении к делу. Сейчас ведь режиссеры на озвучание могут и не прийти. Александр Николаевич, конечно, был.
Честно говоря, когда я работаю в фильме или в сериале, мне важно просто сделать свое актерское дело. Сделал, ушел. Правда, в роль, в персонажа погружаюсь с головой. В сериале «Слепой» так вошел в роль полковника ФСБ Малахова, что потом выходил из нее, пятясь как рак. Профессия такая, подразумевает абсолютное погружение.
— А вот давайте на примере почтмейстера в «Собаке Баскервилей». Герой эпизодический, мы его видим пару-тройку раз по паре минут. Но за это время нам, зрителю, показывают целую историю: как в поместье Баскервилей местные холодно приняли доктора Ватсона, как потом он стал для них своим. Это такая «старая актерская школа» — упаковывать в секунды экранного времени целые истории?
— Ох, а ведь я уже и не помню этот образ! Правда, внуки меня замучили фразой, которую почтмейстер говорит Ватсону: «Вы все пишете и пишете — а ваш друг все не едет и не едет». А ведь и правда: начальник почты хотел показать этому приехавшему столичному доктору, что мы хоть и провинция, но знаем свое дело, не лыком шиты. А потом «оттаял».
Я, конечно, это не продумывал, когда играл. Но был тогда очень, как у нас говорят, «размят». Только-только закончил съемки и озвучание «Необыкновенного лета». Помню, тогда еще фильмы озвучивали не поодиночке: стоишь перед экраном в тон-ателье, помещении для озвучивания — рядом Виталий Соломин, или Олег Басилашвили, или Михаил Козаков. Ух! Это сейчас залезаешь один в какую‑то комнатенку, наденешь наушники, смотришь на монитор и сам с собой наговариваешь текст.
Вот вы спросили о «профессионализме старой актерской школы», которая будто бы лучше нынешней. Возвращаясь к военной теме: я послевоенное дитя и когда фильмы про войну смотрю — очень придирчив. Не могу видеть, когда солдаты в окопах почему‑то в новом обмундировании. Или что руль у грузовика от другой, более современной, машины. Или когда в массовке кто‑то бежит с «Калашниковым» вместо ППШ. Перестаю верить.
Когда Юрий Никулин в фильме «Двадцать дней без войны» облачен в военное — видно, как все четко на нем сидит: он войну прошел, много лет армии отдал. И воевавшему Смоктуновскому веришь. И воевавшему Папанову.
Но дело не только в этом. Вот я уже дважды посмотрел современный сериал «Неоконченный бой». По «Неопалимой купине» Василя Быкова. Режиссеру чуть за сорок, у него не было актеров-фронтовиков Никулина и Папанова, но я смотрю — и понимаю, что это правда. Я пацаном видел этих инвалидов-фронтовиков с ампутированными конечностями, их жестко называли «самоварами». Помню этот звук, с которым они на своих каталках катились: на силе одних рук передвигались, огромные мускулы себе нарабатывали.
Так что дело, наверное, не только в «школе». Но и в том, погрузился режиссер в материал или нет. Я так погружался, когда в свое время делал спектакль об «афганцах», когда наши войска еще были в Афганистане. Его сам Товстоногов оценил. Думаю, непрофессионализм — это когда нет погружения, нет труда.
— Вы занимаетесь со студентами СПбГУ, причем не на факультете искусств, а на факультете психологии. Может, посоветуете какую‑нибудь актерскую технику, которая в обычной жизни пригодится?
— В Университете я с 2013 года, занимаемся в рамках «Студенческой школы речи и актерского мастерства для свободы общения». Какую‑нибудь технику? Вот мы с вами говорили о профессионализме. Он завязан на Внимании, с большой буквы. Это главный инструмент. В любой профессии. А с этим сейчас беда, причем по всему миру — неспособность сосредоточиться. По себе знаю: если потеряю концентрацию, подменю одно-единственное слово в стихотворении — даже если зритель не заметит, понимаю, что нанес урон всему спектаклю.
В актерских практиках есть понятие «кругов» — малый, средний, большой. Если вам надо сосредоточиться на своей задаче прямо сейчас — очертите мысленно вокруг себя малый «круг». Вся сосредоточенность будет на той задаче, которую сейчас выполняете, даже если за соседним столом, к примеру, разговаривают по мобильнику. «Средний круг» — уже шире, это вы и собеседник. «Большой круг» может вместить в себя театральный зал, стадион и так далее. Потренируйтесь, попереключайте Внимание. Полезно.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 8 (7091) от 19.01.2022 под заголовком «Внимание с большой буквы».
Комментарии