Верность себе. Исполняется 100 лет со дня рождения Анатолия Папанова
Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Анатолия Дмитриевича Папанова. Актера грандиозного, масштабного, всенародно любимого. Человека умного, тонкого, образованного. Скромного, благородного, порядочного.
РЕПРОДУКЦИЯ. ФОТО АВТОРА
Удивительная, конечно, вещь: пришел в театральный институт 19‑летний парень-фронтовик — в солдатской шинели, некрасивый, с палкой (миной на фронте оторвало полступни), с ужасающим выговором (который так и не удалось исправить даже выдающимся мастерам сценречи), и поступает на актерский в ГИТИС — под честное слово, что хромоту обещает исправить.
Взяли, поскольку тогда, в 1943‑м, катастрофически не хватало мальчиков на курсе.
Не знаю, будут ли сегодня в ГИТИС принимать таких парней… Думаю, нет. А тем, тогдашним, спасибо, что приняли.
Там же, в институте, женился на сокурснице. Это не факт личной биографии, это поступок, поменявший всю жизнь, потому что после окончания ГИТИСа его уговаривали пойти во МХАТ и в Малый театр, но он, не желая расставаться с женой, уехал в Клайпеду создавать новый театр, куда распределили весь их курс, кроме него…
В 1948 году он поступил в московский Театр сатиры, куда его позвал режиссер Андрей Гончаров и где он отыграл 39 лет. До конца жизни.
Эта личная черта Папанова-человека всегда была крайне важной: верность.
42 года с одной женщиной и 39 лет в одном театре. В театре, где ему в первые годы было плохо и неуютно. Где он шесть лет выходил на сцену в ролях «кушать подано».
Вот, спрашивается, зачем дернули из Клайпеды актера, игравшего ведущий репертуар? Чтобы он за эти шесть лет отчаяния, тоски, потери веры в себя начал бухать? И первую главную роль получил случайно — потому что актер заболел, а Папанов его роль знал наизусть?
И в конце жизни он в «Сатире» снова мучился, снова его глодала неудовлетворенность, и снова его звали в Малый и МХАТ, а он отвечал: «Ну не могу я как‑то… предать!».
Это только из нашего сегодняшнего дня кажется, что он всегда был знаменит и обожаем. Мне казалось, что Папанов всегда был старый. Что он никогда не был молодым. И это, я думаю, не только у меня. А он и умер‑то неожиданно и внезапно в 64 года — в общем, совсем не старым человеком…
Его кинематографическая карьера, в сущности, началась, когда ему было за 40, в возрасте, когда многие кинозвезды уже начинают гаснуть. А сорок лет в середине 1960‑х — это была вовсе не молодость, как сейчас, это была тогда очень серьезная зрелость.
Скульптор в фильме «Приходите завтра…» — его первая большая роль в кино, роль с судьбой в кадре и за кадром, роль с личной интонацией и личной болью о собственной судьбе в искусстве. Я всякий раз поражаюсь, насколько этот его скульптор походил на самого Анатолия Дмитриевича. Папанов был точно такой же — порядочный, добрый, умный. Одновременно и застенчивый, и вспыльчивый. Совсем непохожий на артиста.
А на следующий год бомба замедленного действия наконец рванула. Роль судьбы сыграл Константин Симонов, который увидел Папанова в театре и заявил режиссеру Столперу, готовившемуся к съемкам фильма «Живые и мертвые»: «Серпилин — только он!».
Генерал Серпилин, который все простил советской власти и Сталину — годы позора, пыток, лагерей. Который прошел страшное окружение первых месяцев войны, когда командование бросило его армию в котле…
Таких генералов до Папанова в нашем кино не было. Он так пронзительно, так искренне сыграл человека, в самом деле непреклонно, без пафоса и громких слов живущего по принципу: «Раньше думай о Родине, а потом — о себе!». Мы увидели этого Серпилина и полюбили его мгновенно, сразу, всей страной.
Анатолий Папанов подошел к своей славе зрелым человеком, хлебнувшим лиха и неудач, и потому принял ее именно как подарок судьбы, а не как что‑то само собою разумеющееся. И он всю жизнь помнил, кому был обязан этой ролью, поменявшей в его жизни все.
Тема немногословного, но непреклонного интеллигента — не по профессии, а по душе — всю жизнь была с Папановым, до самого конца. Это и многодетный доктор Бондаренко из фильма «Дети Дон Кихота», и бухгалтер Дубинский из «Белорусского вокзала», и чеховский доктор Самойленко («Плохой хороший человек»), и начальник треста Иванов («День приема по личным вопросам»), и самый терпеливый, самый преданный муж на свете из «Времени желаний», и зэка Копалыч из «Холодного лета пятьдесят третьего».
Папановские интеллигенты часто были нелепы, а временами и просто смешны. Владимир Дмитриевич из «Времени желаний» просто хотел тихого семейного счастья — и постоянно трогательно об этом намекал своей деятельной жене, которая мечтала его осчастливить. Но у нее были свои представления о счастье… Смешной и добрый доктор Самойленко, пожилой провинциальный миротворец, внезапно обнаруживал такое тонкое понимание и «сложного» Лаевского, и «прямого как палка» фон Корена, каким никто вокруг не мог похвастать.
А волевой и жесткий начальник треста даже ради интересов дела почему‑то никак не мог переступить через какого‑то там пожилого инженера и его судьбу. Спотыкался об эту судьбу как о камень. Они все были сделаны из какого‑то особенного человеческого материала, который казался мягким и податливым, но об который можно было руку в кровь разбить, ни на миллиметр не сдвинув с места.
А параллельно гарцевали ослепительные папановские прохиндеи всех мастей!
Удивительно ли, что тех, тихих, непреклонных, любили тихо и сдержанно, а этих — буквально обожали, со всей силой нашего народного умения влюбляться именно в прохиндеев и аферистов. Что тут рассказывать, если по опросам отечественной кинопублики обаяшка-жулик Жорж Милославский оказался самым любимым персонажем из всей громадной кинобиографии Леонида Куравлева!
Точно так же и с Папановым. И отставной полковник, тесть Семен Василич из «Берегись автомобиля», чье бессмертное «Вор должен сидеть в тюрме!» мигом пошло в народ; и Лелик из «Бриллиантовой руки» с отклеившимся усом: «Будет тебе кофэ, будет и какава!»; и величественный гоголевский Городничий, и незабвенный «гигант мысли, отец русской демократии» Киса Воробьянинов! Ну да, Папанов это умел блистательно!
Вообще уму непостижимо, как и откуда из застенчивых книгочеев Куравлева и Папанова вырывалась вдруг наружу эта мошенническая удаль и лихость, эти восхитительные ужимки и прыжки, эти ухмылки и движения бровями!
Они же разили всех наповал, без разбора! Ведь не одни подростки, которым только бы поржать, — это ведь и умудренная столичная профессура тоже впадала в неистовство восторга от их дивных жуликов!
Тут не скажешь: «Удачно попал в образ!». Тут такая густая сочная игра, такое мастерство перевоплощения, которого даже коллеги-гении понять не могли и во время съемок «Берегись автомобиля» втихаря ходили к Рязанову жаловаться на Папанова, что «своим паясничаньем он разрушает цельный интеллигентный облик картины!».
Не скажу кто. Пусть останется секретом. Но ведь было же! Хорошо, что Рязанов оказался человеком, не склонным выслушивать актерские ябеды и соглашаться с ними: он понимал, что для его картины хорошо, а что плохо. И тесть Семен Василич, восклицающий «Свободу Юрию Деточкину!», сделался народным любимцем ничуть не менее, чем сам Деточкин, чем Максим Подберезовиков или Дима Семицветов.
Озвученные его голосом мультфильмы добавили к его из без того огромной славе ноты уже почти истерические. Волк из «Ну, погоди!», которого Папанов озвучивал 25 лет подряд, обожаемый всей страной от мала до велика, стал буквально его проклятием.
А все же самой пронзительной ролью Папанова — и его последней ролью — стал заключенный Скоробогатов, зэка Копалыч, из «Холодного лета пятьдесят третьего».
Само лицо, сам облик Папанова и личный его характер как‑то удивительно гармонично соединились в этом человеке. Бывший зэка Серпилин, сыгранный за двадцать лет до того, был моложе. И получил шанс на новую судьбу. Зэка Скоробогатов не получил такого шанса. Но вновь — ни озлобления, ни жажды мщения за погубленную жизнь. Внутренняя готовность вопреки любой несправедливости оставаться собой. Верность себе и непонятно на чем основанная вера в человека. Седая голова, глубокие морщины. Печальный взгляд из‑под круглых интеллигентских очков… Стоп-кадр: последний в его жизни.
Он умер в 64 года. А успел за свою не самую долгую жизнь невероятно много. Больше 50 ролей в театре. Больше 100 ролей в кино.
Сегодня даже среди тех 25‑летних, кто родился уже после его смерти, нет никого, кто не видел бы его, не знал бы его, не любил хотя бы одну его роль.
Это и называется — «долгая память» о человеке: когда его невозможно забыть.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 204 (7287) от 31.10.2022 под заголовком «Верность себе».
Комментарии