В театре «Санкт-Петербург-опера» состоялась премьера «Золотого петушка» Николая Римского-Корсакова

Спектакль поставил Юрий Александров, музыкальным руководителем выступил Максим Вальков.

В театре «Санкт-Петербург-опера» состоялась премьера «Золотого петушка» Николая Римского-Корсакова | ФОТО предоставлено пресс-службой театра «Санкт-Петербург-опера»

ФОТО предоставлено пресс-службой театра «Санкт-Петербург-опера»

«Золотой петушок» стал последней сказкой Пушкина в 1834 году и последней оперой у Римского-Корсакова в 1908‑м. И поэт, и композитор в сотрудничестве с либреттистом Владимиром Бельским не пожалели своих сил, написав емко и глубоко в мифопоэтических обобщениях, фактически не оставив современным режиссерам шансов для достраивания смысловых перпендикуляров. Задача чуткого режиссера здесь не переперчить и пересолить, а просто-напросто привести искрящийся текст в движение, дать ему прозвучать со сцены.

Юрий Александров начал сказку так, как написано в музыке, вступление которой рисует хроматические линии сладко-опасного восточного колдовства, погрузив зал в мерцание звезд, движение планет и знаков зодиака. Как на детском утреннике, в зале появился Звездочет с волшебной палочкой, правда, не в стандартном плаще и колпаке, а в неожиданно блеклом выцветшем парике и костюме придворного из европейской сказки. В голосе Дениса Ахметшина этот персонаж обрел гипнотическую силу. Все дальнейшее шло как по маслу, держась исключительно пушкинского слова и рамок виртуозно написанной партитуры Римского-Корсакова. Максим Вальков за пультом обеспечивал контакт слов с музыкой — с повышенным электрическим зарядом.

Бессменный творческий парт­нер Юрия Александрова художник-постановщик Вячеслав Окунев соорудил для первой картины могучий частокол, изолирующий царство Додона от внешнего мира. Ключница Амелфа (впечатляющие работы Натальи Воробьевой и Наталии Кочубей) предлагала подопечному царю спать прямо на троне, тут же и отведывать «стручков турецких иль в меду орехов грецких», благо «быть начеку» отныне поручалось новой игрушке — механическому золотому петушку, усаженному поверх трона подобно часам с кукушкой.

Слушатель и засыпал вместе с царем, как и предписывала партитура, до тех пор, пока не появилась Шемаханская царица. На нее Римский-Корсаков не то что «не пожалел красок», но написал вокально-симфонический шедевр неслыханной силы, вспомнив и о любимой Шахерезаде, и о своей бесконечной любви к ориентальной теме и ладово-гармоническим и тембральным поискам. Центральный эпизод соблазнения сладких песнопений Шемаханки — «Ах, увянет скоро младость, унесет с собою радость. Смертный, каждый миг лови, каждый час отдай любви» написан с такой тонкостью, предельной степенью сокровенности и интимности, что кажется, композитор здесь пробрался к какому‑то волшебнейшему из волшебнейших видений, зафиксировал восьмое чудо света. Оркестр почти замолкает, оставляя место лишь для капельками повисающих в воздухе тишайших пиццикато струнных. Царица описывает свою «родину»: «Между морем и небом висит островок, что ни час очертанья меняя», — и мы слышим ровно ту недосягаемую, волнующую, сводящую с ума красоту, которую способна описать только музыка.

На эту далеко не простую женскую партию нашлось четыре состава певиц. Из слышанных трех каждая следующая привносила в этот образ что‑то свое, абсолютно неповторимое, придающее спектаклю новые грани, ракурсы, ароматы женских чар. Но в каж­дой чувствовалась филигранная работа режиссера. У Евгении Кравченко героиня обрела хищные чары восточной дипломатии, в которых каждый шаг стратегически рассчитан. Шемаханка Олеси Гордеевой отличилась большей наивностью и полаганием на «природные данные». Мария Бочманова явила захватывающий театр эпохи модерна, заставив вспомнить многочисленных написанных в живописи и музыке див от Саломеи до Кундри, собирательный образ Лилит.

Костюмы в этом спектакле отличаются блеском и благолепием эрмитажной коллекции. Роскошно был расшит и кафтан царя, а уж наряды Шемаханки и вовсе явили «от кутюр» оперной моды. Первый выход царицы напомнил о танце персиянок из «Хованщины», который стал знаком гибели для князя Хованского. А для свадебного шествия был припасен агрессивно-красный с золотом брючный костюм с драконьим венцом, напомнившим уже о карающей Турандот…

Читайте также:

Танцуют все. В Северной столице состоялся форум «Открытый взгляд»

Театр про каждого из нас. В Петербурге стартовал фестиваль «Чехов. Отражения»


#премьера #спектакль #культура

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 18 (7840) от 04.02.2025 под заголовком «Между морем и небом».


Комментарии