Театральный фестиваль «Александринский» открылся премьерой спектакля «Один восемь восемь один»

На площади Островского премьерой спектакля «Один восемь восемь один» («1881») открылся XIII международный театральный фестиваль «Александринский».

Фото Владимира Постнова/предоставлено пресс-службой Александринского театра

Современная публика уже привыкла к метаморфозам, преображающим театральные залы: зрители то карабкаются по крутым и шатким ступеням амфитеатра, то пробираются по темному закулисью, чтобы оказаться на сцене или в буфете. И все же многие были озадачены непривычным видом зала национального драматического театра России — Александринского: его тыльная часть с царской ложей отразилась в зеркале сцены (на снимке), партер исчез под кругом помоста. Императорскую ложу занял оркестр. Зрителям отведены места за креслами, ложи и ярусы. Уж не в цирк ли Чинизелли мы попали?

Статья по теме:

Сын Николая Черкасова выпустил книгу с воспоминаниями об отце

Впрочем, если вдуматься, грань между театром и цирком не столь уж значительна. Режиссер Валерий Фокин, поставив спектакль в трагифарсовом ключе, это сходство подчеркнул — казалось бы, вопреки драматизму сюжета. Однако пьеса, посвященная переломному моменту истории Российской империи, году гибели Александра II и воцарению Александра III, идеально вписалась в круг цирковой арены. Условный язык спектакля позволяет обозначать перемену мест прямо на глазах у зрителей. Рабочие сцены перестилают ковры, расставляют реквизит, мебель, ничуть не смущаясь присутствием исторических персон. Кукольную императорскую карету по кругу возит милый пузатенький живой пони, а чучело медведя играет живой артист (Степан Балакшин), благодаря чему медведь, как завзятый клоун, вмешивается в действие. Даже о персонаже Евгения Капитонова точно не скажешь, камер-лакей ли он или шпрехшталмейстер.

Клоунада вообще пронизывает действие. Не только потому, что Дарья Клименко ходит колесом, а Иван Супрун изображает спиритуалистку как две капли воды похожей на некую бородатую победительницу «Евровидения». Весь вечер у ковра главные оппоненты — министр внутренних дел Лорис-Меликов и обер-прокурор Победоносцев — по существу, настоящие коверные клоуны, белый и рыжий. Одеты они в партикулярное платье и ведут себя вполне корректно, но относительность их влияния на императоров, бесплодность их титанических усилий трагикомичны. Притом что их перепалка и подковерная борьба составляют сердцевину спектакля.

Их спор — о судьбах России. Не только конца XIX века, но и дальнейшего пути. У каждого из героев — своя история, своя судьба, своя репутация. Глядя на Лорис-Меликова, который, говоря о террористах, признается, что у него вся жизнь — спиритический сеанс, нельзя не вспомнить, что артист Петр Семак сам недавно «вышел из шинели» Ставрогина; сыграв этого персонажа в МДТ, он знает о «бесах» не понаслышке. У Победоносцева — другой «бэкграунд». Андрей Калинин играет его современным партийцем, ловко жонглирующим идеей государственности.

В интервью накануне премьеры Иван Волков сказал, что играть императора нетрудно, трудно играть человека. На этом, собственно, и строятся роли Александра II — освободителя и Александра III — миротворца. Если возникающие в царской ложе царственные особы — декоративные фигуры власти, то наедине с ближайшим окружением отец и сын схожи только в одном: бремя власти им в тягость. Старший, прячась в коленях любимой женщины, сходит с ума в ожидании очередного покушения (эта сцена заслуживает отдельных аплодисментов), младшему будущие покушения видятся в ночных кошмарах. В момент восшествия на престол Александр Александрович (Иван Трус), несмотря на парадность облика, буквально раздавлен ­тяжестью «шапки Мономаха». Освободившись от коронационной мантии, он, лежа на ковре, от всей души музицирует (отчаянно фальшивя) в домашней обстановке. Тягостный разговор с Победоносцевым он ведет на фоне Санкт-Петербурга, который сценограф Алексей Трегубов выстроил из домов, дворцов, церквей — белых макетов, едва доходящих императору до колен. Осторожно ступая среди них, он ласково касается рукой ангела на Александринском столпе. Подчиняясь воле обер-прокурора, мечтает только об одном — о ночной рыбалке. Узнать в нем будущего «бегемота», восседающего на «комоде», невозможно.

Завершается «1881» песней Вячеслава Бутусова:

Ее распевают на поклонах все участники спектакля, нарезая круги по арене. Но читается это вовсе не как парад-алле. Это выстраданный постскриптум, серьезное ­послесловие к представлению, столь несерьезному с виду. Если нужно донести до людей неоднозначную, на все времена, мысль, то клоун сделает это лучше иного философа. Особенно — в театре.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 172 (7255) от 15.09.2022 под заголовком «Подковерные игры на ковре и у ковра».