Театр балета имени Якобсона представил восстановленный «Блестящий дивертисмент»
Театр балета им. Л. Якобсона представил на сцене Александринского театра восстановленный «Блестящий дивертисмент» на музыку Михаила Глинки. 50 лет назад его поставил основатель и художественный руководитель коллектива «Хореографические миниатюры» балетмейстер Леонид Якобсон (1904 – 1975). Среди педагогов-репетиторов, участвовавших в возвращении постановки, — Вера СОЛОВЬЕВА, ученица Якобсона, ведущая солистка его труппы в 1970 – 1987 годах. Вера Архиповна рассказала музыковеду Владимиру ДУДИНУ о том, как важно сохранять и возвращать публике наследие петербуржца, реформатора балета, выдающегося хореографа ХХ века.
На репетиции Леонид Якобсон и Вера Соловьева. / Фото из архива Театра им. Л. В. Якобсона/предоставлено пресс-службой
— Вера Архиповна, сегодня вы работаете с новым поколением солистов в Театре им. Леонида Якобсона. А как вы сами пришли в его труппу «Хореографические миниатюры»?
— Это было дело случая. По окончании пермского училища я работала сначала год в Свердловске, затем в Куйбышеве. Там я станцевала Одетту — Одиллию в «Лебедином озере», но сильно повредила колено, пришлось делать операцию в Москве. К тому моменту нескольких моих знакомых взяли в труппу Якобсона, созданную в конце 1969‑го. Один из них позвонил мне и позвал: «Тут так интересно!». И я приехала в Ленинград. Правда, прежде чем я полюбила этот новый язык танца и балетмейстера, все время втягивавшего нас в новые эксперименты, должно было пройти время.
Как‑то он решил поставить «Бродячий цирк» на музыку Стравинского. Но, чтобы воплотить образ той балерины, которую придумал Якобсон, мне пришлось научиться мыслить другой пластикой. Не той, которой нас учили в училище, и не той, которая была нужна для «Лебединого»… Я исполняла роль танцовщицы из бродячей труппы — талантливой, но необразованной, никогда не учившейся танцу. Она ничего не знает ни о классических балетных позициях, ни о выворотных ногах. Та роль была для меня настоящим вызовом, требовались и отказ от привычных классических движений, и актерское мастерство. В итоге Якобсон сумел добиться своего — и получился шедевр!
Он ставил очень много. Первая репетиция всегда проходила так: все вставали в ряд, и мастер обводил нас взглядом. Потом выбирал кого‑то: «Ну‑ка иди сюда». Мог выбрать вообще неподходящего, с нашей точки зрения, солиста и вдруг из него или нее лепил, вытягивая душу…
Его постановки запрещали, его все время «били»: и руководство, и некоторые коллеги. Как его гоняли! А ему как будто было все нипочем, обаяния — море. Сам Леонид Вениаминович был уверен в собственной значимости, это ему сильно помогало. Всю компанию он увлекал своим искусством, рассказами, замыслами. Он был всегда такой ухоженный, моложе нас всех — море задора, энергии, темперамент!
Когда он умер, мы поняли — все закончилось. Приходили другие хореографы, но после Якобсона все было не то. Настолько мы привыкли к нему, объяснявшему нам каждый шаг, каждый взгляд, к его невероятной творческой энергии, неисчерпаемой фантазии…
— Его балеты пользовались успехом?
— Билетов на наши спектакли было не достать. Мы объездили весь Союз, принимали везде очень хорошо. Потом стали выезжать за границу — и там был бешеный успех. Это ведь было открытие в балете. Хотя, конечно, были те, кто не принимал творчество Якобсона, кто не понимал, как возможно то, что мы делали на сцене. Многие из Кировского театра приходили к нам и недоумевали, видя новую необычную пластику, охали, приговаривали: «Нет, это невозможно! Как можно так летать над сценой?». Им эта хореография казалась сложной, они ее не понимали. Но, когда меня спрашивают, как со всем этим справлялась я, было ли трудно, я отвечаю, что мне все было очень легко.
— Леонид Вениаминович был жестким в своем методе воспитания танцовщиков?
— Исследователи пишут, что он был очень настойчивым. А я помню только любовь, восторг. Наверное, он ко мне как‑то по‑особому относился. Нас тогда было в труппе четыре балерины, некоторые вспоминают, что он и ругал их, и до слез доводил. Но это процесс чистого творчества, когда надо, чтобы артист с открытым сердцем, без оглядки на свой прошлый опыт принимал все, что ему говорит хореограф. Для меня он был мягкий, но требовательный, таким в памяти и остался. Со временем в труппу пришли Джон Марковский и Алла Евгеньевна Осипенко, и она стала для нас эталоном: такая тоненькая, красивая. Мы учились у нее чистоте исполнения и артистическому мастерству… Майя Плисецкая приходила, когда ставились танцевальные эпизоды в фильме «Синяя птица», где Огонь и Воду должны были танцевать она и Александр Годунов. Но Майя приезжала и уезжала все время, а в ее отсутствие ставили на меня, чтобы я потом ей передавала порядок движений, который поставил Якобсон. Хотя в итоге все равно в «Синей птице» танцевали Щербакова и Ганибалова…
— Якобсон влюблял своих танцовщиков в новую музыку. Сегодня это можно услышать в восстановленных номерах, где звучат сочинения Берга и Шенберга с их сложной и как будто даже антитанцевальной музыкой.
— Он действительно использовал в своих балетах много разной музыки. В музыке атональной, где нет мелодии, он видел ту драматургию, которая у него превращалась в танец, в этом был его гений. У него было очень много желаний, идей. Моему мужу Николаю Левицкому он говорил: «Коля, я на тебя сделаю Отелло, Хачатурян уже пишет музыку»…
Якобсон нас все время заводил. Говорил: «Вы самые лучшие, мы завоюем мир». У нас часто проходили собрания труппы, и если он брал слово, то час — два говорил о чем угодно, но чаще — о возвышенном. В Эрмитаж нас заставлял ходить… У Якобсона было желание расширять сферу гротеска, все какие‑то безумства искать, это рвалось наружу. Потом он поставил «Хиросиму» — выдающаяся работа! Танцовщики «рвали на себе кожу». Я смотреть не могла.
— Этот балет не собираются восстановить?
— Это невозможно. Или был еще знаменитый балет на музыку Девятой симфонии Шостаковича — с персонажами Геббельсом, Герингом, Гессом, Гитлером и Евой Браун. Он назывался «Обезумевший диктатор». Я чуть не умерла, когда это увидела… Якобсон мог проникнуть в душу танцовщиков, через них он обращался к зрительским сердцам. Тот балет тоже восстановить невозможно. Многие танцовщики уже ушли из жизни.
— Как вы считаете, возможно ли вернуть зрителям наследие Леонида Якобсона в полном объеме?
— Мы с мужем, он тоже педагог-репетитор, часто рассуждаем на эту тему. Очень хотелось бы сохранить его балеты. Сын Леонида Якобсона иногда нас спрашивает, что будет, когда мы не сможем репетировать? Я отвечаю: сколько сможем, столько и будем работать. Передать хореографию, конечно, можно. Намного сложнее вытянуть из новых танцовщиков то, что Якобсон хотел… Записи балетов на видео есть, письменных записей — нет. Мы иногда позволяем себе немножко менять эту хореографию, но стараемся не уходить из стилистики.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 80 (7409) от 04.05.2023 под заголовком «Летящие над сценой».
Комментарии