Михаил Пиотровский. Под знаменем политкорректности

В течение года шел спор, что такое музей. Появляются разные определения, часто плохо совместимые друг с другом.

Михаил Пиотровский. Под знаменем политкорректности |

Музей вырывает вещи из их традиционного контекста и помещает в другой контекст. Если музей универсальный, такой, как Эрмитаж, он показывает их в контексте мировой культуры. Если национальный — в контексте национальной истории.

Сейчас настало время, когда возникают желания отменить музеи вообще. Основание — вещи, которые там собраны, создавались не для музейного показа. С этим связана одна из любимых сегодня тем для обсуждения в музейном мире — реституция, возвращение вещей на территорию, где они были созданы.

Причем иногда это решается силовым методом. В Метрополитен-музей приходят полицейские, власти изымают из коллекции недавно приобретенные египетские древности. Бывшего директора Лувра обвиняют в поддержке нелегальной торговли культурными ценностями. Реституционные вопросы обострились.

Во всем мире правительства соревнуются, кто и когда отдаст бенинские бронзы Нигерии. Происходят шумные события. Министр иностранных дел Германии летит в Нигерию, везет с собой двадцать бронзовых изделий. Германия считает, что в этом процессе она лучше всех. Макрон собирался отдать бенинские бронзы, но пока не отдал, американцы не возвращают, британцы тоже, хотя те и другие обещают. У Германии особая ситуация — комплекс вины еще не изжит. Немецкие музейщики говорят, что не хотели бы бронзы отдавать, но надо, потому что у Германии плохая репутация в Африке. Там подав­ляли восстания, пролили много крови. Хотя к бронзам это отношения не имеет, их забрали англичане.

В связи с этими событиями директора музеев в некоторой растерянности: налицо нарушение музейных принципов. Но при этом в ход идет аргумент — борьба с наследием колонизаторов. Давление заставляет искать компромиссы, иначе будут утрачены музейная культура и памятники. Памятникам необходим не только хороший климат, но и музейный контекст. Попадая на другую территорию, они выбывают из правильного общения с людьми.

Что такое бенинские бронзы, вокруг которых возник такой шум?

Бенин — государство, существовавшее с позднего Средневековья до конца XIX века на территории современной Нигерии. Много столетий он был мощной силой, которая контролировала торговлю в западной Африке, активно сотрудничал с португальцами и другими колонизаторами. Торговал Бенин кроме прочего, как теперь пишут в энциклопедии, человеческим товаром. Слово «рабы» перестают употреблять. Постепенно государство стало слабеть, вместо португальцев пришли англичане. В конце XIX века возникла серия конфликтов. Была убита группа англичан, по одним сведениям, дипломатов, по другим — авантюристов, которые хотели совершить военный переворот. Британская армия провела карательную экспедицию, разрушила столицу, свергла правителей и разграбила дворец.

В обмен на товары из Африки Бенин получал в большом количестве латунные браслеты, из которых отливались пластины с разными изображениями. Дворец правителей был украшен медными пластинами с фигурами воинов, богинь, животных. Англичане все это ­собрали и вывезли. Что‑то воспринималось как трофей, что‑то подарили королеве. Большую часть солдаты просто украли. На аукционах мира возник бум. Сейчас бенинские бронзы есть почти во всех музеях мира. Их много в Метрополитен в Нью-Йорке, в Британском музее. Они есть у нас в Кунсткамере, в 1900 году их подарил немецкий этнограф. Бенинские бронзы — признанное Европой популярное созвучное современности искусство.

Разговоры о том, что эти вещи пора вернуть, идут давно. Юридический аспект ясен — они получены в результате военных действий. Музеи их приобретали у кого‑то, но изначально был грабеж. Для правительств ситуация неуютная. Сейчас, когда начался новый виток борьбы с колониализмом, проблема возвращения бенинских бронз в Нигерию стала знаменем.

Ведется бенинский диалог, но возникают сложности. Так, во Франции и Великобритании есть законы, запрещающие изымать что‑либо из государственных коллекций. Другая сложность связана с тем, кому памятники отдавать. В нынешней Нигерии есть губерния — старый Бенин, есть центральное правительство и есть потомки династии, владевшей разграбленным дворцом. В чью собственность поступят бронзы, не очень ясно. Компромиссы ищут. Один из звездных архитекторов создал проект музея Западной Африки, но его строительство еще не началось.

Еще пример того, что не все просто с тем, кому принадлежит наследие. Американка подала иск в суд к Смитсоновскому институту в Вашингтоне, из музеев которого обещают вернуть бронзы в Нигерию. Женщина — потомок рабов из мест, где производили ­скульптуру, которую привезли в Америку. Она говорит, что ­власти Бенина также ­виновны, они в обмен на рабов получали медь. Скульптуры — ее культурное наследие. Она хочет их видеть там, где живет.

В этом сюжете и мы завязаны. Все начиналось с криков по поводу перемещенных ценностей Германии. Мы стали их показывать, обсуждать, предупреждая, что не надо по этому поводу ­суетиться, утверждать, что Россия плохая, а другие замечательные. Говорили: откроется ящик Пандоры и всем мало не покажется. Так и произошло. По поводу перемещенных ценностей с Германией мы достигли компромиссов, приняли важные решения. И тут оказалось, что много вещей из немецких музеев находится во Франции, есть вещи, которые принадлежали евреям, не были им возвращены и остались в музеях Германии…

Все всколыхнулось. Турция запрещает работать немецким архео­логам, пока не вернут вещи, которые изначально были на ее территории. Египет подает иски, требуя отдать бюст Нефертити из Берлина, Розеттский камень из Британского музея. Греция требует вернуть скульптуры Парфенона из Лондона в Афины… По всему миру идут требования.

Надо искать компромиссы. Один из них — что‑то передается, остальное остается на временном хранении. К примеру, у нас есть проблема с пригородными музеями. Некоторые вещи, которые когда‑то от них попали в Эрмитаж, мы даем для экспонирования на временное хранение. Вмес­те они — часть единого музейного фонда, числятся в собственности Эрмитажа.

Развитие музеев и художественного рынка привело к тому, что культурные ценности стали очень дорогими. Поэтому и начался этот шум. Есть конвенция ­ЮНЕСКО о том, что нельзя перемещать памятники искусства нелегально. Все, что перемещено после ее подписания, — преступление.

В Риме летом открылся Музей спасенного искусства. Громадная выставка вещей, нелегально вывезенных из Италии, возвращена карабинерами, которые ищут их по всему миру.

Музейные ценности привлекают туристов. В Бенине хотят, чтобы у них стало как в Бильбао, где ­построен Музей Гуггенхайма. Портовый город хирел, стал процветать благодаря туризму. В Бильбао демонстрируется искусство XX века разных стран. В Бенине будут показывать африканские древности. Идея этнографического музея сегодня под ударом. Этнография выделяет народы неевропейские, экзотичные. Контекст колониальный. В Берлине на ­месте Дворца респуб­лики построен Гумбальдтовский форум — музей неевропейских культур, где вмес­те с африканскими, азиатскими вещами выставлены и бенинские бронзы. Идет спор о концепции музея. Привкус колониальности есть в самой идее.

Музеи — исследовательские учреждения, они занимаются исследованием культур. В ином случае получается либо Диснейленд — развлечение для туристов, либо, что еще хуже, — запретные территории. К возвращенным вещам, которые считаются сакральными, больше не допускают. В музеях Америки, Канады, Австралии есть вещи, принадлежавшие аборигенам, среди них много священных. К ним и в музеях не всегда открытый доступ.

Бенинские бронзы еще не передали, но уже начинается разговор по поводу компенсации. Вещи были в музее, он получал деньги за билеты. И за то, что отняли, надо бы расплатиться…

Конца этому не будет. Если все возвращать на место, картины Рембрандта надо распределить по городам, где он жил и писал. Иконы раздать по монастырям…

Сегодня много разговоров о захоронении костных останков и мумий. Казалось бы, все ясно, надо хоронить. Возражений по этому поводу нет ни у кого, кроме ученых, которые их изучают. Однако из могил вынули не только черепа, но и предметы, саркофаги. Значит, их тоже надо захоронить? Они создавались не для того, чтобы стоять в музее. По этому пути можно уйти далеко. Надо понимать, что излишняя политкорректность угрожает музеям.

Отмена музеев — отмена истории, которая в них воплощается. Истории чужой и собственной. Если история принадлежит только мне, я делаю с ней что хочу. Так поступают террористы, уничтожая Пальмиру. Музеи — место, где показывают все.

Музеи — создания эпохи Просвещения, европейское изобретение. К ним надо относиться осторожно. Для примера полезно оглянуться на нашу историю.

В 1917 году к директору Эрмитажа Дмитрию Ивановичу Толстому пришли представители украинской рады с приказом, подписанным Иосифом Джугашвили: выдать вещи, происходящие с Украины. История не имела продолжения, с украинской радой поссорились, ничего не отдали.

Много вещей, происходивших с украинской территории, было передано Украине из Эрмитажа в 1920‑е годы. В том числе то, что считалось святыней: знаменитые запорожские прапоры — знамена. Спустя много лет мы с украинскими коллегами несколько месяцев разбирались по спискам, куда эти вещи делись. Там было археологическое золото, картины, книги, знамена… Все пропало во время войны, ничего не осталось.

В 1923 году Грузия требовала вернуть древние рукописи, происходящие с ее территории. Академия наук возражала. Возражал Николай Яковлевич Марр, востоковед и кавказовед. Человек, для которого грузинский язык был родным, призывал прекратить говорить о возвращении памятников, речь может идти только о передаче. Эти вещи были подарены или куплены, никто силой у Грузии их не отнимал. Об их возвращении в Грузию писал Марр: «для кавказоведения Петербурга — нож в спину». Здесь их исследуют, ­изучают, делают общим достоянием.

Благодаря нашей истории мы можем многому научиться и научить. В частности, это касается деколонизации. Свою деколонизацию мы проводили давно, в советское время объявляли Российскую империю тюрьмой народов, старались возместить вред, нанесенный «колонизацией». Возвышали роль народов, в нее входивших: открывали музеи, издавали книги, создавали отдел Востока в Эрмитаже. Все это поднимало самосознание народов, понимание их важности. Многие народы сформировались в рамках СССР. Это была политика государства.

Жизнь бывает несправедлива. Требования что‑то отдать — трагедия для музеев. Но музеи были и остаются одной из главных ценностей, созданных цивилизацией. Надо заботиться о том, чтобы им не навредить даже в условиях политкорректности.


#Эрмитаж #Пиотровский #музеи

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 245 (7328) от 28.12.2022 под заголовком «Под знаменем политкорректности».


Комментарии