Михаил Пиотровский. Откуда противостояние
Нервозность, сопровождающая пандемию, перерастает в истерию и агрессию. Она приводит к взрывам, возрождающим старые противостояния. Так происходит во всем мире.
На Ближнем Востоке тлеет давний, достаточно жесткий конфликт, но такого взрыва агрессии и числа жертв давно не было.
Об израильско-арабском конфликте говорилось всегда. Территория Палестины, Израиля, которую мы еще называем Святая земля, как бы делилась на кусочки. Сейчас стало ясно видно, что это единое пространство, на котором живут два народа. Каждый из них имеет свои права. Спорить об этом бессмысленно. Израиль, как государство, отстоял свое право на существование. Палестинцы там жили всегда. По сути, идет гражданская война, но не внутри Государства Израиль, а внутри Святой земли. Так было и в 1930-е годы.
На новом этапе войны многое основано на молниеносных и очень жестоких провокациях. Повышенная агрессивность – особенность современной мировой политики.
Есть другая война, которая мне кажется крайне неприятным результатом того, что сейчас происходит. Я имею в виду разделение россиян на тех, кто живет здесь и за рубежом. Высшим достижением перестройки было то, что вдруг открылись границы. Мы поняли, что человек, живущий в любой части мира, может быть русским. Он свой здесь и может быть своим там. Можно везде ездить, работать. Мы говорим на одном языке, у нас одни интересы. Есть некое сообщество, во всяком случае у той части соотечественников, которая занимается культурой.
Сейчас наблюдается всплеск истерии. Один известный литератор пишет статью о Европе. Делает анализ с русской стороны. Другой, не менее известный, писатель оттуда отвечает примерно так: что ты в Европе понимаешь, если сидишь в России? Возникает противостояние.
Разделение по границе начинает стимулировать ненависть внутри страны. Жажду реванша тех, кто считает, что в чем-то проиграл. Ощущение проигрыша, чувство неудовлетворенности было характерной чертой XX века. Теперь это совпадает с тем, что границы закрыты. Разделение россиян по ту и другую стороны границ выливается в политическое противостояние. Отсюда рождаются идеи иностранных агентов влияния из-за рубежа. Это трагично, потому что главный недостаток советской власти в том, что мы были отделены от мира, преодолеть границу было трудно. Соответственно русская культура была разделена на две части с 1917 года. Она соединилась и вдруг опять начинает разъединяться. Ситуация печальная. Старые конфликты обостряются, что отражается и на музейных делах.
Конфликты возрождаются, как и конкурентная борьба национальная и интеллектуальная. Нападки на выставку Фаберже в Эрмитаже – борьба конкурентов на музейном поле. Люди не всегда понимают, что такое музей.
Мы боремся за то, чтобы музеи не воспринимали как услугу. У музея важная культурная миссия, но он должен сделать так, чтобы людям в нем было удобно. Чтобы человек мог купить путеводитель, поесть в кафе... То, что называется «музейный сервис». Он создается для удобства посетителей, потом постепенно начинает приносить деньги. И тут возникает конкурентная борьба. Она была раньше, начинается снова. Убить существующие структуры хотят те, кто вчера что-то потерял.
Мы обсуждаем с нашими коллегами из Италии и США другие противоречия, которые выдвигает время. Музей без посетителей всегда музей. Его двери могут быть закрытыми, но онлайн он открыт абсолютно для всех. Постепенно создается система, когда человек чувствует себя в музее своим. Он видит на экране события, их число нарастает.
Такая доступность дает возможность развитию новых технологий и нового общения, а также нового типа услуг и бизнеса. Музеи обсуждают, как монетизировать то, что они создают, и надо ли это делать. Возникает и противопоставление, увязанное с понятием свобод.
Мы анализируем, что людям нравится, что нет. Одним нужно свободно передвигаться. В Эрмитаже сейчас этого нельзя, что вызывает раздражение: я хочу, я так привык... Выясняется, что большому числу людей как раз надо объяснить, куда можно идти в таком музее, как Эрмитаж, чтобы не заблудиться. Есть посетители, которым нужна полная свобода. Есть и те, кому необходимы гиды, указатели, маршруты, чтобы они знали, как пройти по музею, как из него выйти.
Есть границы свободы, связанные с интеллектуальной собственностью. Сегодня мы в большом количестве создаем онлайн-продукт. Экскурсовод читает лекцию, ведет экскурсию. Это принадлежит музею. Если кто-то повторяет на «ютюбах», он нарушает права. На лекции мы показываем картинки и слайды, зная, что закон это позволяет. В Америке законы отдельно выделяют сферу музейной деятельности, можно меньше беспокоиться по поводу копирайта. У нас есть права на наши коллекции. Но, когда получаем вещи из других музеев, надо получить права на их использование. С одной стороны, возникает желание свободно пользоваться тем, что дает музей. С другой – необходимо защитить его права. На использование некоторых изображений надо получать права у потомков художников. Сегодня самый популярный художник Гоген, у него нет наследников.
Что лучше: отказаться от копирайта или защитить свои права? Есть сторонники того и другого варианта. В нашем музейном сообществе радикал – Рейксмузеум. Он объявил, что не только разрешает всем копирайтами пользоваться, но и готов предоставлять их в высоком качестве. Раз уж нельзя запретить использование изображения «Молочницы» Вермеера на пакетах с молоком, пусть будет в хорошем качестве. В этом есть какой-то смысл. Все принадлежит всем. Но рядом все равно где-то есть деньги.
Однако, если пока общего правила нет, должна быть система защиты прав. И право собственности никто не отменял.
Мы пытаемся все это обсуждать в музейном сообществе. Предстоит еще много споров. В целом это вопрос свободы. Часто звучит: свобода человека кончается там, где начинается свобода другого человека. С этим ничего не поделаешь. Будь то интеллектуальные права или правила пребывания в музее. Должны быть компромиссы, мы их ищем.
Я часто повторяю: музеи лучше, чем окружающий мир. В Эрмитаже собраны памятники разных цивилизаций. Каждый раз мы о них напоминаем, когда вспыхивают конфликты. Наследие принадлежит всем, а не отдельному человеку или отдельному народу. Именно поэтому никакой народ не вправе уничтожать культурное наследие свое и чужое.
Есть целый набор острых проблем, для которых надо придумать музейное решение.
В Эрмитаже открывается выставка, посвященная вещам, которые найдены на Охтинском мысу. Мы собираемся провести конференцию и обсудить, как можно музеефицировать археологические раскопки. Охтинский мыс – проблема давняя. Для ее решения надо найти компромисс на основании музейного опыта. Есть разные способы сохранения архитектурно-археологических памятников. К примеру, Троя, с которой сравнивают Охтинский мыс, сохранена, но она каменная. Решения, как ее сохранять, принимались довольно сложные. На опыт надо смотреть, решать принципиальные вопросы, а не бросаться в драку: ничего не дадим трогать. Озлобление и раздражение уходят, когда начинаешь обсуждать, что можно сделать.
Культура, конечно, не может быть полноценным лекарством. Музеи никому не промывают мозги. Они рассказывают об истории и заставляют думать. Это способ снижения напряженности. Обострения вокруг культурного наследия легко использовать для политики. Сначала возникают споры, потом политические разногласия. Культурное наследие становится заложником.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 93 (6931) от 26.05.2021 под заголовком «Откуда противостояние».
Комментарии