Игорь Корнелюк: «Мне хочется, чтобы опера была современным жанром»

Широкая публика лучше всего знает Игоря Корнелюка по написанным им песням, их у него более 200. Эти песни пели Михаил Боярский, Эдита Пьеха, Анне Вески, Филипп Киркоров и другие исполнители. Хорошо знают музыканта и телезрители: он сочинил музыку к фильмам «Мастер и Маргарита», «Бандитский Петербург», «Идиот», «Тарас Бульба» и другим, вел передачи и был членом жюри на разных каналах. Писал Корнелюк и музыку для театра. Наконец наступило время, когда музыкант сочиняет оперу.

ФОТО Владимира БЕРТОВА/ИНТЕРПРЕСС

- Сейчас лето, многие в отпуске. А вы не отдыхаете?

- Я поймал себя на мысли, что отдыхать разучился вообще. Вдруг выпадает выходной, и что? Меня начинает грызть червяк: «А ты помнишь, что у тебя недоделано то-то? И надо привести в порядок то-то? Как же ты будешь гулять, смотреть телевизор?».

- Неужели не хочется поехать куда-нибудь в Рейкьявик, например, или в пустыню Негев?

- Бывает, но крайне редко. Для меня вообще фраза: «Поедем отдохнем», звучит парадоксально. Я начинал свою карьеру с того, что уезжал на гастроли на три месяца, домой возвращался на четыре дня и опять уезжал месяца на три. Так что я в своей молодости так наездился, что желанный отдых для меня - прилечь на диванчик с любимой книгой. Выключил бы телефон, чтобы не дергали, не отвлекали, чтобы не было надо мной этого дамоклова меча «ты должен работать, должен что-то делать».

- Кому должны? Ведь не только деньги стимулируют.

- Нет, конечно. Дело в осознании, что я рожден для того, чтобы делать то, что делаю. И с каждым годом все больше задумываюсь: «А что ты сделал в этой жизни?». И вывод не радует. Ощущение, что всю жизнь к чему-то примерялся, а так, по сути, ничего и не сделал.

Всю жизнь пытался найти что-то прекрасное, даже в нашей неприглядной жизни. Уловить, постичь тайну сопряжения звуков. Почему вот эти три ноты дают искру? И ты чувствуешь, как она бежит по зрительному залу. Что это? Необъяснимо.

- Хорошо, всю жизнь «примерялись», и что теперь?

- Написал оперу, которая называется «Полироль». Наступил момент, когда я вдруг понял, что еще чуть-чуть, и вся моя деятельность станет тупой и бессмысленной, потому что я буду писать саундтрек к очередному кино, которое мне не нравится.

- Неужели не было хорошего предложения?

- Было. Но когда я уже вписался в оперу. Какое-то время я гордился собой, что набрался смелости. Но если бы я знал, какие это адовы муки! Представьте себе: пишу, пишу и вдруг понимаю, что месяц назад, когда был на 400 тактов раньше, я слишком рано раскрыл тему. Решение принимается - материал в корзину. Месяц потерян. И так происходило много раз. Одну картину я переписывал восемь раз! Однажды сочинил дуэт двух главных героев - это было озарение, удар молнии. Может быть, это лучшее, что я вообще сочинил в своей жизни. «Господи, спасибо, что ты дал мне это», - говорил я. Но приехала Регина (Регина Лисиц, музыкант, поэт-песенник, режиссер. - Прим. ред.): «Этот кусочек надо выбросить» - «Как?! Он мне снится по ночам!» - «Вот именно поэтому его надо выбросить, в ряду нашего материала он пролетит, его могут не заметить. Он достоин того, чтобы стать основой целого произведения». Меня жаба душит, выть хочется, ведь родилось, хочется этим поделиться. Но хорошо, что у меня есть такой спутник в жизни, как Регина Лисиц, она мне говорила: «Не жалей, что мы, последнюю оперу, что ли, делаем?» И в самом деле, пока рождался «Полироль», материала накопилось оперы на четыре.

- Кажется, Александр Блок жаловался, мол, как я могу писать стихи, когда знаю, что в Ясной Поляне творит этот великий старец. Признайтесь, вас комплексы не мучили, что трудно написать лучше, чем Чайковский «Пиковую даму»?

- Кстати, когда-то Марк Тайманов рассказал мне, что проводили исследование в мировом масштабе, и лучшими операми были названы «Кармен» Бизе и «Пиковая дама» Чайковского. А что касается комплексов, то есть всего два варианта. Либо никогда ничего не писать, потому что в Ясной Поляне старец пишет, на лаврах почивать, петь песни и ждать старости, либо что-то пытаться делать. Даже если я набью себе шишек и мне только кажется, что «Полироль» получился, то, может, кому-то мой опыт поможет в дальнейшем, и этот кто-то пойдет по моему пути.

- Вы ведь написали оперу не на заказ? Такое впечатление, что оперные театры как будто не заинтересованы в современной опере, «паразитируя» на классике. Ведь так?

- Вот тут мы подошли к самому главному. Есть у нас такой бренд, называется Большой театр, который заполнен всегда. Все иностранцы считают обязательным посмотреть там «Щелкунчика», «Пиковую даму». Вне зависимости от того, будут в Большом ставить современные спектакли или нет, у них всегда будет аншлаг и, соответственно, финансовая стабильность. Так что они не заинтересованы в экспериментах.

- Но ведь они ставили оперу Леонида Десятникова «Дети Розенталя» по роману Владимира Сорокина...

- Это то самое исключение, которое подтверждает правило. По большому счету им ничего нового не надо. И другим оперным театрам тоже. В итоге опера превратилась в полигон для режиссеров, где весь смысл новой постановки заключается в том, что Борис Годунов ходит в кедах, а все действие «Пиковой дамы» происходит в спальне. А знаете, почему режиссура стала главной в опере? Потому что оперный язык - яркий, понятный всем, - надо изобретать. Оперный язык XIX века умер.

- Может, просто жанр сошел на нет и эту нишу занял мюзикл?

- Мюзикл тоже скоропостижно скончался.

- Как, уже?!

- Сходите на пять мюзиклов, а потом сами мне скажете, что он умер. Набил оскомину. Если талантливая мелодия, тогда еще куда ни шло. Но чаще всего это опять же аттракцион, как голливудское кино. Невероятные декорации, которые мгновенно меняются, фантастические костюмы, все взрывается, летает. Музыка играет такую же роль, что и в кино сегодня - она всего лишь фон. Можно этой музыкой озвучить декорации, можно другой, никакого значения это не имеет.

Мне кажется, причина одна - мюзикл, как и кино, стал индустрией, а индустрия - это лекала. Все знают, как делать продукт. Композитор знает, как писать музыку, режиссер - как ставить. Актер - как играть и петь. Есть образец, по образу и подобию которого штампуют эти вещи.

- Коли «Полироль» не заказная история, вас не волнует вопрос ее реализации?

- Я спокоен, как удав, потому что точно знаю, что «Полироль» дорогу себе найдет. Даже если случится после того, как я уйду, это все равно произойдет.

- Для вас это дебют. Не боитесь отпускать «ребенка» от себя? В свое время Арво Пярт, когда кто-то пытался выразительно сыграть его концерт Tabula Rasa, - вышел, умоляюще сложил руки и сказал: «Не надо спасать мою музыку. Просто если написано piano - играйте piano».

- А я не только сам оркестровал оперу, но и перевел ее в миди-файл, распечатал и будущему дирижеру дам не только партитуру, но еще и демо - своего рода образец, как я слышу эту музыку.

Конечно, пристроить «Полироль» будет невероятно тяжело. С одной стороны, это должен быть оперный театр, с большой сценой, с оркестром. С другой - я категорически не хочу, чтобы пелось оперными голосами. Певцов всегда учили петь так, чтобы их было слышно на галерке. Но сейчас, имея современные технологии, в этом необходимости нет. Искусство владения резонаторами мешает выражать тонкое и сокровенное. Когда певец распахивает рот, слушатель не понимает не только то, что он поет, но даже на каком языке он это делает... Кстати, я не один такой умный, мне сказали недавно, что итальянцы тоже просекли: невозможно делать оперу, когда действие останавливается и герой поет арию.

- «Травиату» же готовы слушать.

- Потому что к «Травиате» мы относимся, как к картине Рембрандта, которую ходим смотреть в музее. Мы же не относимся к дворцам эпохи классицизма, египетским артефактам, как к повседневной жизни, окружающей нас. Это интересно, классно, но это музей. «Травиата» волнует, я ее обожаю, но это - музей. А мне хочется, чтобы опера была современным жанром. Не скучным, понятным. Чтобы зритель не утыкался в либретто, пытаясь уяснить, что же происходит на сцене.

- Да в той же «Травиате» чего не понять?

- Так там ничего не происходит. Травиата умирает, Альфред ее любит, а его папаша не дает ему жениться. Вот и вся опера. Кстати, одна из оперных особенностей - герои обязательно умирают. Потому что иначе не оправдать оперную условность, когда со сцены все четыре часа не разговаривают, а поют. Опера ведает тебе о чем-то таком, о чем просто сказать невозможно, такое можно только спеть. Поэтому финал оперы всегда трагичен, и если у Пушкина «Пиковая дама» заканчивается тем, что Герман в психушке, а Лиза выходит замуж за Томского и уезжает в Париж, то Чайковский делает сцену у Зимней канавки и герои гибнут.

- Так про что «Полироль»?

- Сюжет у нас оригинальный, оттолкнулись от немецких сказок. Один из героев - Поль, который, попав в сети злого Скряги, превращается в маленького мальчика. Он сидит в бутылке и изготавливает жидкость для отмывания денег. И, кстати, этот пацан поет выходную, абсолютно каноническую оперную арию. Причем детским голосом мальчика, который учится петь в капелле. Это должно звучать очень трогательно, чуть смешно, потому что герой натягивает на себя костюм не по возрасту.

- Развязка трагическая, как положено?

- Конечно. Правда, потом идет эпилог, где звучит светлая-светлая музыка. Но она должна восприниматься не как свет радости, а как «печаль моя светла».

- Это как у Чайковского, который писал фон Мекк: «Мне так хорошо! Но и так грустно почему-то! Хочется плакать». Почему именно за этот сюжет взялись?

- Мы с Региной решили, что будем делать рождественскую сказку. Как «Щелкунчик». И, кстати, заметьте, рождественских историй, кроме «Щелкунчика», в музыкальном театре нет. У нас сказка, которая начинается как брызги шампанского - легко, радостно, празднично, - и постепенно превращается в драму.

- Но надо ли на Рождество драму? Хочется же о светлом и добром...

- Финал у нашей сказки двусмысленный. Это как у Чайковского: «Мне так хорошо, но хочется плакать»... Сразу могу сказать, вытравить из себя песенные интонации до конца не удалось. Да, собственно, это и не надо было. Песенные интонации, если хотите, это язык нашего времени, способ общения.

- Работа над «Полиролем» уже закончена?

- Да, осталась только техническая работа, недели на три... Я понимаю, что надо пойти и сделать эту работу. Но не могу пока себя заставить...

- Сыграете хотя бы увертюру?

- Не-а. Ее на фортепиано не сыграть совсем. Даже если бы мне сказали: «Не сыграешь - расстреляем», - ответ был бы: «Стреляйте!». Ее очень трудно исполнить...

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 150 (6259) от 17.08.2018 под заголовком «Когда ноты дают искру».