Большое творчество. Как работают бутафоры в театре
Хотя многое в театре выглядит так же, как в реальной жизни, очень часто это иллюзия. Чугунная сковородка на сцене может оказаться легкой, как перышко, лезвие меча — безопасным, картонным или фанерным, снег — бумажным… Заведующий мастерскими Молодежного театра на Фонтанке Владимир ВАНИН рассказывает обозревателю Екатерине ГИНДИНОЙ о том, кто и как наполняет сценическое пространство предметами. — Владимир, заведующий мастерскими — это должность. А кто вы по профессии? Художник? Технолог?
ФОТО Unsplash
— У меня в военном билете написано: «основная рабочая специальность — монтировщик». И я горжусь этой профессией, как и всеми остальными, которыми овладел. Я успел побыть макетчиком, художником, заведующим постановочной частью, заместителем директора и директором в разных театрах. Когда нужно было мыть пол на сцене, выходил и мыл… Около пятнадцати лет назад пришел в Молодежный театр и спросил: «Вам кто‑то нужен?». Мне ответили: «Да, нужны бутафоры». Так что теперь я занимаюсь бутафорией.
— Бутафоры делают реквизит?
— Бутафоры делают практически все, что находится на сцене. Декорации для спектакля «Я жду тебя, любимый…» мы сделали целиком, но чаще занимаемся их фактуровкой (обработкой поверхности), мелкой пластикой, росписью. И, конечно, все искусственное, все предметы — наша работа.
— Почему нельзя просто купить нужные вещи?
— Иногда можно и купить, все зависит от задачи, которую поставил художник. Однако далеко не каждый предмет выдержит 50, 100 или больше спектаклей. На сцене все должно быть более прочным и одновременно не слишком тяжелым. Иногда стул должен разламываться, иногда на столе танцуют… Если нет необходимости, мы не используем свежие фрукты — делаем бутафорские. Оружие тоже делаем, как холодное, так и огнестрельное, медали, да все что угодно. В старые времена на «Ленфильме» нужно было делать бутылки, которые можно разбивать об голову. Их отливали из сахарного сиропа…
— С какими материалами вы работаете сейчас?
— Бутафор должен уметь делать практически все — работать с металлом, деревом, тканью, бумагой, пластиком… За границей бутафоры предпочитают силиконы и всякие мастики. Мы же до сих пор делаем папье-маше, как в XIX веке. Зато нам интереснее. Придумать, как сделать что‑то из подручных материалов, — всегда большое творчество.
— Сколько сотрудников в ваших мастерских?
— Вместе со мной — шесть человек. У одного — высшее образование, мы вместе учились на факультете сценографии и театральной технологии. Два парня — бывшие монтировщики. Мне было гораздо проще учить их, потому что они уже знали специфику театра. Один из них еще и прекрасный сварщик. Есть девушка с несколькими образованиями. Она художник-график, очень хороший шрифтовик, но работает бутафором, потому что ей это нравится. Вторая по образованию — флорист, и это тоже нелишнее в нашем деле. Третья, швея, окончила специальные курсы. И что важно, каждый из нас может заменить любого из коллег. Сварщик, если нужно, работает столяром и макетчиком, швея может что‑то поклеить… Понятно, что девочки сваркой не занимаются, но попытки обучиться у них были. У нас нет таких понятий, как «мужская» и «женская» работа. Ты должен быть бутафором. Бутафор, наверное, это средний род.
— Шесть человек — немного…
— Если надо, привлекаем кого‑то еще. Как правило, из монтировщиков, потому что очень удобно, когда люди, которые потом эксплуатируют декорацию, участвуют в ее изготовлении. С одной стороны, они из‑за этого относятся к ней совершенно по‑другому, более бережно. С другой — могут что‑то подсказать.
— Как складывается ваш рабочий день?
— Рабочий день не нормирован. Театр — это настолько живое дело, что часто идешь на работу и не знаешь, чем придется заниматься. Будет ли это сварка, сложный ремонт мебели, починка бутафории… Мы ведь не только изготавливаем что‑то новое, но и поддерживаем в нужном состоянии вещи, которые находятся на сцене. Практически каждый день требуется какой‑то ремонт. Чем лучше мы его сделаем, тем дольше сохранится вещь.
То, что касается выпуска новых спектаклей, — более-менее планомерно. Мы связываемся с художником, он дает нам эскизы, пояснения. Потом делаем основу, предмет и доводим его до того состояния, которое нужно на сцене. Если требуется старое ведро, берем новое и добавляем ему возраста (пятна краски, эффект ржавчины и так далее, в зависимости от того, что хочет художник).
— Над какими спектаклями вы работали в последнее время?
— Мы только что выпустили спектакль «Оружие сердец» по киносценарию Андрея Платонова «Семья Иванова». Действие происходит сразу после Великой Отечественной войны, в центре внимания — тонкие человеческие отношения. Мы делали реквизит — уличный громкоговоритель, чемоданы, мешки, какие‑то мелочи, которые насыщали послевоенный быт.
— Декорации тоже делали вы?
— Декорации театр заказывал в больших специализированных мастерских. Один из замечательных питерских художников, Владимир Фирер, придумал для этой постановки внешне очень простую, но сложную в изготовлении сценографию. Технологам пришлось приложить много усилий, чтобы осуществить его задумку — декорация взрывается на сцене в самом начале спектакля.
— А вы пробовали себя в роли художника-постановщика?
— Сейчас я мало работаю как художник. В прошлом году делал декорации к спектаклю «Я жду тебя, любимый…». Это моноспектакль, одна актриса работает на протяжении часа с небольшим. И нужно было построить пространство так, как это требуется режиссеру и удобно для артистки. Сценография в данном случае во многом продиктована необходимостью, конкретными мизансценами…
— А что это за пространство?
— Оно отдаленно напоминает итальянскую квартиру… наше представление о ней. В Италии, скорее всего, таких квартир нет, это такой обобщенный образ.
— В Измайловском саду вокруг Молодежного театра устроена своеобразная выставка театральных арт-объектов. Какие из них сделаны вами?
— Носорог — моя работа. Несколько лет тому назад все вдруг подумали, что театр должен поставить пьесу Ионеско «Носорог». И мне пришла идея сделать механического фантазийного зверя. У него внутри изначально было много разных шестеренок, деталей… Но поскольку люди, даже довольно крупные, любят забираться на наши объекты, носорог получил повреждения, много частей утратил. Теперь его нужно ремонтировать.
Последнее, что мы сделали, — объект «Посвящение Мольеру». Как бы парящая в воздухе конструкция, прозрачный куб, в центре которого помещена алая маска (такую носит Мольер в спектакле «Кабала святош»).
— Вы делаете свои арт-объекты самостоятельно?
— Нет, с помощниками. Все, кто работает со мной, в этом участвуют. Бог даст, что‑то еще сделаем. Мысли есть, не хватает времени.
— Как бутафор и как художник вы работаете только для театра?
— Бутафорские работы востребованы везде, в том числе в музеях. Например, был замечательный проект для Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме. Я делал тактильные копии подарков, которые ей дарили разные люди. В том числе резную икону, две маски, четки… Особенно интересно было работать над берестяной книжкой со стихами. Такую книжку размером с пачку сигарет Анне Андреевне подарили зэки, они писали ее на зоне, прятали… Пришлось думать, как это сделать. Просто поехать за город и найти бересту несложно, но она будет скрученная. Нужны особые навыки, технологии, чтобы ее разгладить, сохранить. Я все это изучил…
— Вы работаете в театре практически всю жизнь. Не хотелось попробовать что‑то еще, поэкспериментировать?
— Когда началась перестройка, я ушел на вольные хлеба и в какой-то момент почти осуществил свою детскую мечту — стать герпетологом. Меня пригласили в наш Зоопарк проконсультировать проект по созданию террариума, и я так там прижился, что проработал пару лет, бросив театр. Но я знал, что вернусь, потому что театр — это определенный способ жить. Люди, которые сюда приходят, остаются надолго. Это касается и актеров, и режиссеров, и внутрицеховых работников. Даже гардеробщики работают в театре по 20 и 30 лет. В театре нет скучных или невостребованных профессий.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 46 (7375) от 16.03.2023 под заголовком «Бутафория. Большое творчество».
Комментарии