Актер Сергей Уманов: «От любой роли можно получить удовольствие»
В одном из онлайн-кинотеатров демонстрируется многосерийный фильм Авдотьи Смирновой «Вертинский». Одну из главных ролей – Кости Агеева, друга главного героя, – сыграл актер петербургского Небольшого драматического театра (НеБДТ) Сергей Уманов. Среди петербургских театралов артист популярен – они уже более 20 лет ходят смотреть на его роли в этом авторском авангардном театре, возглавляемом режиссером Львом Эренбургом.
ФОТО Александра ОСТРОВА
А широкой публике Сергей Уманов известен по ролям в многочисленных телесериалах («Шторм», «Подражатель», «Группа Zeta», «Морские дьяволы», «Литейный, 4», «Тайны следствия», «Ментовские войны» и др.). Самой популярной у зрителей ролью артиста уже два десятка лет остается его Катя-Катафалк в ироничном детективе «Агентство НЛС». Журналистка Мария ДОЛМАТОВА расспросила Сергея УМАНОВА о том, как складывается сегодня его творческая биография.
– Как вы попали в проект «Вертинский»?
– Мне позвонила с этим предложением режиссер Авдотья Смирнова, с которой мы давно знакомы – предыдущей нашей совместной работой был фильм «История одного назначения». Там у меня была небольшая роль прапорщика Стасюлевича. Дуня прислала мне сценарий «Вертинского» и попросила похудеть. Мне все понравилось, и я приступил к работе над ролью. Потом познакомился с Алексеем Филимоновым, исполнителем роли Вертинского, и началась работа, которая лично мне доставила массу удовольствия.
Мой персонаж, Костя Агеев, является другом Вертинского с ранних лет. Это вымышленный персонаж, что в каком-то смысле облегчало мне задачу в отличие от других ребят, которые играли реально существовавших людей. В окружении Вертинского был некий человек по имени Владимир Агатов, поэт-песенник, он написал слова к песне «Темная ночь». Этот человек и стал прототипом Кости Агеева, для которого Дуня придумала отдельную историю. В фильме у него три возраста: молодой, средних лет и чуть старше, чем я есть на самом деле. В начале истории им всем примерно по 25, Агееву, наверное, под 30. Мне на момент начала съемок было 46. А похудел я для роли на 18 кг.
– Как это вам удалось?
– Был сильный стимул: мне понравилась эта работа. Я стал искать не слишком неприятную диету и выбрал продукт под названием «греча», которую я с детства люблю. У меня была семидневная диета, я прошел ее несколько раз, плюс отказался от сладкого и булки. А еще вспомнил, что когда-то занимался спортом (у Сергея первый взрослый разряд по боксу. – Прим. авт.), и стал делать упражнения по утрам. Сейчас, когда уже прошло время, я поддерживаю обретенную форму, она оказалась очень комфортной для меня.
– А для роли прапорщика в «Истории одного назначения» вы специально толстели?
– Нет, для той роли я ничего специально не делал. Я весил тогда 96 кг, и мне казалось, что это нормально. Только после диеты понял, какая большая разница. Натыкался в других фильмах на эпизоды с моим участием и ужасался, какой я толстый (смеется).
– Открылось ли вам что-то новое о Вертинском или о его времени на этой работе?
– То время мне всегда нравилось, и нравился Вертинский, но нельзя сказать, чтобы я был его поклонником. В творчество не углублялся. Во время работы мне волей-неволей пришлось исполнить песню Вертинского «В вечерних ресторанах, в парижских балаганах»: уже в лагере Костя поет песню своего друга, как бы подражая ему. Пою я плохо, но Костя и не должен петь хорошо. Мне нужно было покопаться в песне, построить ее, понять, про что я пою в данных обстоятельствах... А в начале фильма Костя дарит Вертинскому свое стихотворение «Кокаинетка», я читаю его в первой сцене. Тоже нужно было «залезть» в этот стих, было интересно.
– Ваши самые яркие впечатления от съемок?
– Я впервые побывал в Венгрии, в Будапеште. Там со мной случилась не очень приятная история. Мы снимали там Францию, где Вертинский, уже уехавший за границу, встречается с Костей, который приехал туда с делегацией советских поэтов. Они долго гуляют и куролесят, и уже ночью в одном из красивейших дворов мой герой рассказывает другу, как много хороших новых поэтов появилось в Союзе. В частности – Ахматова. Мы сидим на ступенях, идет дождь, и я должен прочесть ее четверостишие...
Мы снимали это раз 20 или 30. Я начинал два слова и забывал, так повторялось снова и снова. Огромная массовка, поливальная машина... в какой-то момент мне стали писать подсказки. А зрение у меня плохое, буквы приходилось делать огромными... А где взять столько бумаги, да к тому же еще все промокает под «дождем», плюс у меня стресс... В общем, как-то мы это сняли. Я готов был провалиться под землю и на следующий день не выходил из номера. Шутки на эту тему еще долго меня преследовали.
– Что это за коварный мистический стих?
– Это отрывок из стихотворения Ахматовой. И удивительное дело: сейчас я его помню:
Плененной каждой новизной,
Глядела я, как мчатся санки,
И слушала язык родной.
Когда Дуня пригласила меня в новый проект, он называется «Плотник», моим первым вопросом был: стихов там не будет? Она посмеялась и ответила: нет, стихов не будет.
– Это был стресс. Но наверняка есть и другие, приятные, воспоминания?
– Будапешт прекрасен, если бы не история со стихами (смеется). Благодаря «Вертинскому» я также побывал в Стамбуле. И хотя это не мой город, мне было интересно и приятно находиться там в компании замечательных людей. Да! В Стамбуле я впервые ел устриц, и мне понравилось! Многим не нравится, а мне понравилось.
– Как работалось с Авдотьей Смирновой? Она авторитарный режиссер?
– У меня с ней три больших последних проекта, и до того были маленькие рольки. У Дуни всегда съемкам предшествует долгий застольный период с разбором сцен. На площадке немного другая ситуация: там важно время, люди, объекты – думать надо быстро. Но и там Дуня всегда даст актеру возможность высказаться, попробовать и тут же скажет — да или нет. Она знает, что хочет, это ценно. Мне с ней комфортно.
– Вы 20 лет служите в Небольшом драматическом театре Льва Эренбурга. В чем для вас его ценность?
– Мой роман с этим театром начался со спектакля «В Мадрид, в Мадрид!». Я был настолько потрясен, что сразу же захотел стать его частью, быть в компании этих людей. Что, по счастью, скоро и произошло. У Эренбурга все было новое для меня, другая школа, другие правила игры. Притирались мы долго, но в итоге это новое оказалось именно тем, что мне было нужно. Репетировать с Эренбургом, находиться и творить в компании замечательных людей, которые за 20 лет стали тебе семьей, – наслаждение. Ребята каждый раз открываются с новой стороны: мы делаем вместе разные спектакли – и сказки, и музыкальные, и концерты-капустники, и киноспектакли, – все приносят свои идеи, постоянно есть развитие. Вчерашние студенты на твоих глазах становятся хорошими матерыми актерами, и даже есть чему поучиться у них. Все это вдохновляет. Притом что мы все время на пороге отчаяния: нет своего помещения, не хватает средств и прочее. Но вот случилась, к примеру, удачная репетиция, и ты забываешь об этих сложностях, жизнь продолжается.
– В каких ролях вам интереснее: современных, исторических или фарсовых, вне времени?
– Меня так учили: мне все равно, что играть. Надо заставить себя влюбиться в то, что делаешь, без любви ничего не будет. На сцене должно быть хорошо.
– Кого вы можете назвать своими учителями?
– В Театральной академии я учился у Владимира Викторовича Петрова. Потом появился Лев Борисович Эренбург, совершенно другой во всем, но именно его опыт и видение театра по сей день мне помогают и вдохновляют. Мои учителя – это и мои коллеги по Небольшому драматическому театру, включая самых молодых, у них я учусь постоянно. И еще учусь на своих, как ни странно, ошибках. Когда что-то не получается, появляется стимул выкарабкиваться, и это тоже учеба, которая двигает меня вперед.
– В кино и сериалах вам часто предлагали роли маньяков и убийц – вас это никогда не угнетало?
– Я много сыграл убийц и маньяков, но сейчас это как-то от меня «отлипло». Нет, меня это амплуа особо не тяготило. Потому что от любой роли, по моему мнению, можно получить удовольствие. Например, в сериале «Гастролеры» с Максимом Авериным я играл недотепу литовца, мы веселились и отлично провели время. Сейчас тем более жаловаться не на что – в новом фильме Дуни Смирновой «Плотник» у меня большая роль, которая, в общем, была написана специально на меня.
– Кроме страха поэзии есть еще что-то, чего вы опасаетесь в работе?
– Не знаю... Например, сейчас для роли в «Плотнике» я вспомнил, как водить машину. У меня до этого не было мыслей садиться за руль, и теперь их тем более не появилось. Я очень плохой водитель, и лучше я спасу людей своим непоявлением на улице. В последний съемочный день я простился с машиной, поцеловал ее в крышу, поблагодарил за все, и мы расстались. Ведь во время нашей совместной работы она мучилась тоже – фыркала, не хотела ехать... Еще, например, в театре у меня не всегда получается плакать, а тут нужно было. По сценарию, мой герой разговаривает со своим сыном, все происходит в больнице, ночь. И я вдруг стал плакать, как никогда не плакал, и даже научился это контролировать. Буквально – научился механизму плача.
– Насколько вы переживаете свои страхи или неудачи и как боретесь с этим?
– Да, это есть, я переживаю. Раньше мог переживать два дня, но постепенно научил себя: дело сделано, но всегда можно намотать на ус. В театре я запоминаю вещи, которые не получились, и в следующий раз пытаюсь исправить их. Так что сейчас моя рефлексия – это просто анализ, страданий уже нет. Был случай: режиссер Борис Хлебников позвал меня на роль, которая мне показалась странной, мы попробовали и попрощались, я ушел. Иду и все никак не перестану думать о роли. Набрался смелости, вернулся и показал еще один вариант, мы обсудили. Я не играл потом в этом фильме, но было важно, что во мне не осталось чувства недосказанности. По-моему, всегда лучше проговорить, показать, сделать что-то, чтобы потом не мучить себя размышлениями о неосуществленном. Чтобы не «съесть» себя...
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 193 (7030) от 14.10.2021 под заголовком «От любой роли можно получить удовольствие».
Комментарии