«Уже нет холеры. Поезда ходят». Чем интересен фильм Валерия Тодоровского «Одесса»
На экраны вышел фильм Валерия Тодоровского «Одесса».
Кадр из фильма «Одесса»
В 1991 году Валерий Тодоровский, известный тогда уже сценарист и начинающий постановщик, сделал ленту «Любовь». Там рассказывалось о безысходной любви еврейской девочки и русского мальчика, которым мешали, во-первых, атмосфера антисемитизма в СССР (никакой «дружбы народов» в той картине не было и следа) и, во-вторых, тотальная взаимозависимость людей, живших в этой «коммунальной квартире». «Еврейский вопрос», то есть быть или не быть вместе, а значит, ехать или не ехать куда-нибудь за границу, уже стоял в советское время, что называется, ребром. И в фильме он помог укрупнить ситуацию, определяемую простой поговоркой: вместе - тесно, врозь - скучно, да и не надо. Картина как бы обрывалась на полуслове. Точнее, герой встречался со своим отражением, с антисемитом в себе. Решение «вопроса» откладывалось. Но ехать - очень хотелось: лютовало общество «Память», ждали погромов.
25 лет спустя в новой ленте уже опытнейший мастер, режиссер и продюсер вернулся к прежней коллизии, но уже под знаком вопроса: любить - не любить, ехать - не ехать, когда опасностей стало больше? Еврейско-русская смешанная семья - три дочери, внук и внучка, два зятя, - живущая в Одессе, но и в Москве, разъезжается по всем швам. И в тогдашней жизни, которую режиссер должен помнить ребенком, он ничего не модернизирует. Все конфликты уже в наличии, но бурлят, еще не имея выхода.
Мотив замкнутого пространства задан не столько пластикой фильма, сколько его драматургией. Герои буквально обречены друг на друга, о чем и говорят постоянно, мечтают разойтись, но им мешают стереотипы. Какие? Прежде всего идеологические: старшее поколение, пряча от себя правду, считает себя «советскими людьми», хотя они-то знают идиш и пребывают в ужасе от перспективы потерять одну из дочерей, которая со своим мужем-неудачником хочет ехать в Израиль.
Таков спусковой крючок фабулы. Хотя формальная завязка картины в том, что в день прилета к тестю с тещей - Григорию Иосифовичу и Раисе Ировне Давыдовым (замечательные Леонид Ярмольник и Ирина Розанова) приезжает журналист-международник Борис (Евгений Цыганов) со своим восьмилетним сыном Валериком. Но тут городские власти объявляют холерный карантин, и все, включая вновь прибывших, оказываются в изоляции, что называется, ни тпру, ни ну. А это значит, ни в Израиль, ни в ФРГ, куда собирался Борис с женой Аллой (она в картине не появляется, но все время на телефоне).
Кто помнит то время - знает (тем, кто не знает или забыл - авторы объяснят в диалогах), что выезд в Израиль одних родственников ставил крест на карьере других, лояльных. А всех родственников вывезти невозможно, да и зачем? Вот тут и начинается настоящая драма, когда людьми движут не столько чувства, сколько принципы - то, что теперь называется «идентичностью», а также жизненный опыт, в основном негативный. И это главный конфликт, основная линия разлома в семье.
Но есть еще и вторая. Она-то и выходит на первый план, делая картину в высшей степени актуальной. Ведь противоречия в семье не только «национальные», и не столько имущественные, включающие проблему «где жить» - в Одессе, Москве или за границей. Есть еще возрастные. Уже появившееся молодое поколение вступает в жизнь под присмотром старших, но оно-то хочет именно любить, а не просто вырваться хоть куда из запретной зоны. Метафора карантина на теплоходе «Абхазия», куда попадают в последней части фильма Борис с Валериком и 15-летней Ириной, практически тоже родственницей, более чем очевидна.
Все еще целомудренно. Недаром появится соседка по пароходу, на которой, что называется, пробы ставить некуда, - это гостья из будущего, побочное следствие тотального раскрепощения, которое впереди. Пока надо, чтобы крышку чайника, под которым кипели страсти, не сорвало. И вот, к счастью, все устаканилось. Дети пошли учиться. Старшее поколение, уже готовое в свою очередь до смерти разругаться (с моей точки зрения, ссора героев Ярмольника и Розановой, блистательно и бесстрашно играющих пожилых, - самый сильный момент в картине), в итоге всех примиряет. Надо мириться, кем бы ты себя ни считал, - русским, евреем или советским евреем, главное, это дети, все ради них. А как они будут жить в разделенном мире - дело десятое.
«Уже нет холеры. Поезда ходят». Этой репликой героя Ярмольника, причем звучащей за кадром, так что голос Григория Иосифовича можно принять за авторский, и завершается картина «Одесса». При всей точности выбранной интонации внешней невозмутимости, сдержанного негодования и скрытого напряжения она оставляет весьма горькое послевкусие. Потому что поезда-то ходят, но «холера», мешающая людям жить, никуда не девалась. Скорее, наоборот, приобрела еще большие масштабы. Только уже всемирные.
И вот тут, в этом пункте размышлений постфактум, еще один мой поклон Валерию Тодоровскому. Он не стал давать что-то вроде итога, который напрашивался по логике развития драматургии, а именно - кровавых событий в Одессе, еще раз разделивших бывшую нашу страну куда жестче домашних споров на тему о том, кто «еврей», а кто «русский», и почему. Ведь, по фильму, на дворе - 1970-е годы. А значит, считает автор картины, еще что-то в существовании под общей крышей не решено окончательно. В жизни, скажем прямо, вообще не бывает окончательных решений. По крайней мере - пока поезда еще ходят.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 168 (6521) от 10.09.2019 под заголовком « «Уже нет холеры. Поезда ходят»».
Комментарии