Образование в новом формате. Как Россия будет выходить из Болонской системы
В следующем году исполнилось бы 20 лет, как страна присоединилась к Болонской системе. Но 24 мая министр образования и науки Валерий Фальков назвал ее «прожитым этапом», а 6 июня его зам Дмитрий Афанасьев на расширенном заседании Совфеда по науке, образованию и культуре сказал, что еще с 11 апреля по решению Болонской группы «фактически все образовательные организации страны исключены /…/ из Болонского процесса». И добавил,что «это Болонская система из нас вышла, а не мы из нее».
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Разлука будет без печали?
На самом деле в документе Болонской группы говорится не об исключении, а о приостановке представительства России в «болонских» структурах. «Мы с нетерпением ждем того дня, когда снова сможем приветствовать Россию…» и так далее.
Но это, видимо, уже неважно, потому что теперь ощущение, что «была без радости любовь, разлука будет без печали». По словам спикера Госдумы Вячеслава Володина, выход из Болонской системы поддерживают все фракции. Правда, почти сразу партия «Яблоко» выпустила заявление «против международной самоизоляции российской высшей школы», потому что это, мол, создает «новые угрозы научного, технологического и культурного отставания страны от современного мира».
«Яблочная» фракция была у истоков вступления России в Болонский процесс, поддержав тогда инициативу ведущих российских вузов.
— Я еще в 2003 году предостерегал, что Болонская система приведет к ухудшению образования в России, — вспоминает Сергей Рукшин, создатель Городского математического центра (сейчас работающего в Президентском физмат-лицее № 239), профессор РГПУ им. Герцена, народный учитель РФ.
Двадцать лет назад он был помощником депутата-яблочника Александра Шишлова, тогда председателя Комитета по образованию и науке Госдумы.
— Почему предсказывал ухудшение? Да это очевидно всем, кто считать умеет: четыре года бакалавриата — это меньше, чем пять лет специалитета. С уменьшением количества часов качество вырасти не может.
По мнению профессора Рукшина, продвигали у нас Болонскую систему романтики, они заботились о том, чтобы лучшие студенты могли учиться за границей и максимально реализоваться.
— Я сам за реализацию личности, — говорит Рукшин (в созданный им в 1975 году математический кружок ходили будущие филдсовские лауреаты Григорий Перельман и Станислав Смирнов). — Но на кой черт мне нужно, чтобы выпускник медицинского вуза, который выучился за счет государства, уехал в Швейцарию, когда здесь в поликлиниках не хватает врачей? Болонская система расширяла возможности, но в основном по выезду из страны наиболее талантливых.
Сергей Рукшин, заседая в Общественном совете при Минобрнауки, все годы критиковал и двухуровневую систему, и ЕГЭ. В том числе, по его словам, — за обескровливание региональных вузов и экономики регионов.
Логика вкратце такая: ЕГЭ дает возможность сильным абитуриентам уезжать в столичные университеты; на малую родину они потом не возвращаются, да и по специальности не всегда работают, предпочитая закрепиться в мегаполисе хоть администратором в отеле. А региональные вузы вынуждены брать тех, кто остался, — в результате и кадры получаются так себе. Примерно тот же механизм, по мнению Сергея Рукшина, действует и на другом уровне: сильные студенты, получив диплом бакалавра, уезжают в какую‑нибудь зарубежную магистратуру, да там и остаются.
Гибкость не засчитана
Казалось бы, возможность после бакалавриата изменить траекторию обучения — однозначный плюс двухуровневой системы.
— Насколько я понимаю, гибкость системы бакалавриат-магистратура возражений не вызывала, — говорит профессор факультета социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге Михаил Соколов. — Большинство школьников действительно не могут осознанно выбрать факультет, потому что просто не знают, что представляют собой те или иные профессии.
ЕУСПб в строгом понимании не вуз: начинал как аспирантура, только несколько лет назад открыл прием на магистратуру, а бакалавриата не было и нет. Так что Европейский может наблюдать процесс несколько со стороны.
Рынок труда сложный, появляются новые профессии, о некоторых из них студент узнает только по мере обучения. В этом смысле, считает Михаил Соколов, гибкость системы выручает: если после четырех лет бакалавриата человек понимает, что хочет заниматься чем‑то другим, ему не приходится возвращаться в начальную точку и снова учиться четыре года и слушать лекции по базовым предметам.
— Главная критика двухуровневой системы со стороны университетского сообщества была такая: четырех лет мало. Но если бы критикам предложили сделать на бакалавриате пять лет с последующей двухлетней магистратурой — тут, скорее всего, возражений бы не последовало. Другое дело, что такая схема была бы гораздо дороже.
Однако профессор Рукшин считает возможность сменить образовательную траекторию злом: человек недобрал на бакалавриате (потому как «четыре года — меньше, чем пять»), а потом с этим недобором идет в магистратуру, да еще и не по профилю:
— Политологии, социологии и другим гуманитарным специальностям Болонская система, наверное, не повредила. Но повредила специальностям техническим, инженерным, конструкторским. Они требуют фундаментальных знаний, и на их постижение требуется время. Получается, время урезано, а потом этот недостаток еще и усугубляется возможностью пойти учиться на совсем другую профессию.
Вообще‑то на магистратуру поступают не автоматически. Вот как информирует госресурс «Поступи онлайн» (через него можно дистанционно подавать документы в вузы): «Сдавать нужно будет профильные предметы: не школьные, а вузовские. Например, биологию с основами биотехнологии, прикладную математику и информатику…». Но Сергей Рукшин уверен, что «средние» вузы принимают на магистратуру не тех, кто хорош, а тех, кто хочет. Потому что если не все магистерские места будут заняты, на следующий год вузу их урежут, и придется сокращать преподавательские ставки.
На недавнем расширенном заседании Российского союза ректоров министр Валерий Фальков как раз и предложил поправить систему магистратуры, чтобы бакалавры могли продолжать обучение только в профильно близкой магистратуре.
Вопрос: почему тогда двухуровневая система с этими ее правилами нормально живет почти в полусотне стран? Почему именно у нас «включаешь — не работает»?
— Я когда‑то писал: нельзя пересадить сердце слона лягушке, — отвечает профессор Рукшин. — Система образования существует не независимо от экономики страны и прочих ее реалий и традиций. Америка может себе позволить не особенно тратиться на образование: это богатая страна и когда ей нужно, она покупает лучшего специалиста в Европе, Индии, России, Китае. В Дании, где нет атомных станций, не нужно массово готовить ядерщиков. Экономики России и Швейцарии устроены по‑разному, нужны разные специалисты в разных объемах. Выпускник бакалавриата столичного российского вуза, который потом отучился в магистратуре американского университета, не поедет инженером на новокузнецкую шахту или заполярную буровую.
Самые активные в обучении за границей — китайцы, хотя Китай не заподозришь в том, что он транжирит свои потенциальные таланты. Но в Китае, считает Сергей Рукшин, «качество подготовки специалистов никогда не было разменной монетой. Китайская система образования никогда не была ориентирована на экспорт умов, и там государственные деньги не тратились на то, чтобы студент по десять раз менял специальность».
Больше 90 % китайцев учатся за рубежом за свой счет.
5 или 2 + 2 + 2?
На том же расширенном заседании министр Фальков успокоил: «Модернизация национальной системы образования не должна восприниматься как ее изоляция». Систему бакалавриата-магистратуры не запретят. К слову, она фигурировала еще в российском законе об образовании 1992 года, за семь лет до начала Болонского процесса. Но теперь, по словам Фалькова, университеты смогут постепенно отказываться от нее в пользу «нашего исторического» специалитета.
«Наш исторический» на некоторых направлениях подготовки никуда и не уходил. Даже сейчас программ специалитета хоть меньше бакалаврских, но не принципиально: 125 против 186. Еще 23 марта СМИ цитировали представителей Минобрнауки, дескать, Россия не планирует отказ от Болонского образовательного процесса (мы это теперь «проехали»), но программы бакалавриата и магистратуры будут постепенно сокращаться, а специалитет — нарастать.
Сейчас, полагает министр, из‑за «геополитических вызовов» России в первую очередь понадобятся инженерные кадры. «Мы должны восстановить проектирование, производство и обслуживание по тем технологическим кластерам, которые ранее мы могли импортировать».
Михаил Соколов считает, что возврат к специалитету может быть интересен вузам: в свое время переход на двухуровневую систему «уменьшил их кормовую базу», хотя, казалось бы, тогда на смену пятилетке пришла шестилетка:
— У россиян считается, что получить высшее образование нужно, но если диплом о высшем доступен после четырех лет бакалавриата, многие этим и довольствовались.
Даже с учетом тех, кто поступал в магистратуру, студентов в вузах было меньше, чем при специалитете. Меньше студентов — меньше доходов у вуза.
Между тем министр Фальков считает, что «будущее за нашей собственной уникальной системой образования». А научный руководитель Центра мониторинга качества образования ВШЭ Виктор Болотов (был замминистра образования и науки, возглавлял Рособрнадзор) считает, что базой для такой системы может послужить намеченный эксперимент «2 + 2 + 2».
Эта система была предложена еще в начале 2020 года. Смысл в том, что изначально студент поступает, скажем, не на геофизика или геолога, а на укрупненную группу специальностей (УГС) «Науки о земле». Там и геология, и география, картография, геоинформатика, гидрометеорология, экология и природопользование. Первые два года получает базовые фундаментальные знания; разобравшись, что к чему, учится следующие два года уже на конкретном направлении; а последующие два овладевает конкретной профессией.
Сергей Рукшин уверен, что «2 + 2 + 2» «добьет наше высшее образование»:
— Человек поступает в вуз на математику, но первые два года его не будут учить серьезной математике, а дадут время «проверить свои чувства»? Это варварство с точки зрения педагогики. Знания имеют свойство забываться. Та же математика — наука, в которой открытия делаются в молодом возрасте, докторские защищают в 25 – 27 лет. И мы предлагаем отложить серьезное изучение математики на два года?
В паблике «За возрождение образования» (есть в «Телеграме» и «ВКонтакте») авторы, не называясь, анализируют схему «2 + 2 + 2» на примере как раз УГС «Науки о земле». Ее планируется внедрить 1 сентября 2024 года. Первые два года всем студентам дают базу, в том числе математику. «Но дело в том, что эта база на разных специальностях принципиально разная», — пишут авторы. В МГУ, например, будущему геофизику преподают матанализ, линейную алгебру, дифференциальные уравнения и много прочего математического, чего не дают другим геологам, потому как для них это избыточно.
«Будущие геофизики должную математическую подготовку в рамках обсуждаемой УГС получить не смогут, — уверены авторы, — то есть будут лишены необходимой базы для дальнейшего обучения. Поэтому на третьем курсе им придется начинать с математики. А за семестр ее не осилить».
Профессор Михаил Соколов считает, что если мы отказываемся от Болонского процесса, чтобы символически порвать с иностранным влиянием и строить отечественную систему, то переход на «2 + 2 + 2» плохо вписывается в эту логику. Потому что модель вообще‑то американская:
— США — страна наибольшего распространения четырехлетнего бакалавриата, к которому приделана двухлетняя магистратура, но последние лет сорок в Штатах существует сильный сектор так называемых комьюнити-колледжей, двухлетних. Они специализируются на районах и группах населения, у которых мало доступа к высшему образованию. Считается, что такие колледжи выполняют важную социальную миссию: условно говоря, убирают потенциальных гопников с улицы и дают получить хоть какое‑то образование и степень associate. И в то же время кто‑то талантливый может после такого колледжа поступить в другой и доучиться до степени бакалавра. А затем, возможно, поступить в магистратуру.
Ученый пока не видит, как эта экспериментальная система приживется у нас — уже потому, что непонятен статус первой двухлетней ступени. Будет ли после нее вручаться диплом о высшем образовании?
— В России множество регламентов, которые ограничивают доступ к некоторым работам людям без высшего образования. Если не будет «корочки», то самостоятельная ступень в два года не интересна ни тем, кто хочет по‑настоящему учиться, ни тем, кому нужна только «корочка».
Авторы паблика «За возрождение образования» считают, что истинная цель «2 + 2 + 2» не в том, чтобы дать вчерашнему школьнику время более осмысленно выбрать профессию, а в том, чтобы вузы оперативнее поставляли кадры, нужные рынку труда. «Студентов в течение двух лет будут держать в образовательном резервате, что дает возможность произвольно перераспределять их по специальностям в рамках УГС в зависимости от конъюнктуры рынка».
И вряд ли, полагают авторы, это вдохновит студентов. Абитуриент все‑таки хочет получить диплом по конкретной специальности. А если после первых двух лет обучения обнаружит, что прием на нее сократился или вовсе прекращен, — придется учиться той профессии, к которой, возможно, не пылал страстью.
Мобиле — перпетуум
Болонский процесс повышал мобильность студентов. Отказ от него теоретически должен эту мобильность остановить. Или крайне затруднить отток ценных кадров — допустим, программистов. Однако Михаил Соколов в этом не уверен:
— Разница в дипломах создает трение, но не очень большое. До того, как Болонская система вступила в действие, выпускники наших вузов, способные сдать тесты, поступали в магистратуру и аспирантуру в Кембридж. Когда в Европе была введена Болонская система, мобильность повысилась, но не принципиально. На 10 – 20 % за несколько лет.
Вот на чем выход из Болонской системы скажется плохо, так это на притоке иностранных студентов, считает ученый. У россиян, желающих учиться в условном Оксбридже, — сильная мотивация поступить именно туда. У иностранных студентов (допустим, из Латинской Америки) мотивация — просто получить хорошее образование не очень дорого. Если не получается в России, поедут в другую страну.
— Привлечение иностранных студентов всячески поощрялось, это было условием для вузов — участников программы «5 – 100» и нынешнего ее продолжения «Приоритет 2030». Отношения с другими странами в разных областях были не очень хорошими, и складывалось ощущение, что сотрудничество в образовании активно поддерживается из соображений «ну давайте хотя бы будет общее образовательное пространство».
То есть и двухуровневую систему мы предпочли по большому счету, чтобы быть вместе со всеми, а не потому, что она лучшая.
— Честно говоря, образовательные схемы не так уж сильно различаются, — комментирует Михаил Соколов. — Это большая педагогическая иллюзия, думать, что вот мы перестроим учебный процесс, и сразу замечательно изменится образование. Студенты и преподаватели ведь те же самые. В этом плане не сказать, что переход на Болонскую систему как‑то сильно улучшил жизнь. Может, помог вузам с экспортом образовательных услуг, но и издержки на переход были очень большие, так что непонятно, что перевешивало.
Движение в обратную сторону ухудшит качество образования, считает Михаил Соколов. Но не из‑за самой выбранной системы:
— Оно станет хуже, потому что года два все преподаватели России будут заняты ваянием новых учебных планов, и это сожрет 30 – 40 % их рабочего времени — вполне возможно.
— Я ярый противник Болонской системы, но в нынешних условиях одномоментно отказаться от нее невозможно, — категоричен Сергей Рукшин. — Главное — надо прекратить врать себе. Образованием в России руководят прежние кадры, по прежним лекалам и с прежними целями. Нынешний отказ от Болонской системы они используют в качестве ширмы, позволяющей подать намеченную ранее вредительскую реформу (2 + 2 + 2. — Ред.) в патриотической упаковке, потому что тогда общество примет ее на ура.
По правде говоря, мнение экспертов не подкрепить цифрами, которые показывали бы, как изменилась подготовка кадров с переходом на бакалавриат/магистратуру. Ухудшилась? Улучшилась? Нет исследования глубокого, а главное — независимого. Многие реформы в сфере образования в Общественной палате от имени общества одобряли те же люди, которые эти реформы инициировали, резюмирует Рукшин.
— Вообще‑то в порядочном обществе, — настаивает он, — принято отчитываться о результатах работы. А у нас в порядке вещей не обсуждать сделанное, а выбрасывать новый флаг и звать в новые светлые дали.
Наша справка
В 1999 году в итальянском городе Болонья 29 европейских стран подписали декларацию «Зона европейского высшего образования». Болонская система — во‑первых, двухуровневая (четыре года бакалавриата и для желающих/могущих — два года магистратуры); во‑вторых, обеспечивает взаимное признание прослушанных лекционных/курсовых часов и дипломов; в‑третьих, облегчает мобильность — студенты могут начать обучение в одном университете, продолжить в другом, в том числе зарубежном, или, отучившись на бакалавриате по одной специальности, поступить на магистратуру по другой. Следование этим правилам называется Болонским процессом, на сегодня присоединившихся стран (за вычетом отсоединившейся России) — 48.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 105 (7188) от 14.06.2022 под заголовком «Мои друзья хоть не в Болонии…».
Комментарии