Очень интеллектуальная система
...А завершит «отмечание» единственный в Северо-Западном регионе академический институт, занимающийся информационными технологиями, только в следующем году. Потому что 19 декабря 1977 года вышло распоряжение Совмина СССР о создании учреждения; в январе 1978-го - постановление президиума Академии наук СССР; в апреле 1978-го институт начал работу.
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
СПИИРАН в этом году - рекордсмен по президентским грантам для молодых ученых. Институт занимается в основном фундаментальной наукой - и, казалось бы, разработки в области кибербезопасности, интеллектуальных информационных систем, машинного обучения и т. д. «не пощупаешь». Но, к примеру, созданные здесь роботы-футболисты оказались лучшими в России (и это не баловство - технологии переносимы и в другие сферы, в том числе в космос), а в одной из 16 лабораторий обучают машину жестовому языку немых.
Тем не менее член-корреспондент РАН Рафаэль ЮСУПОВ, руководящий институтом больше четверти века, сетует на то, что огромное количество разработок на родине не востребованы.
- Рафаэль Мидхатович, первое название института было куда понятнее - «вычислительный центр».
- Да, в 1970-е бурно росло применение вычислительной техники в экономике, науке, образовании. Объем информации, которую нужно «обсчитывать», удваивался каждые два года, требовались кадры, способные работать на вычислительной технике.
Очевидно было, что нужна организация, которая занималась бы фундаментальными и прикладными исследованиями в этой области - области создания и применения вычислительной техники. Поначалу даже хотели просто перевести из Москвы в Ленинград существовавший с 1930-х годов академический Институт автоматики и телемеханики - сейчас это известный Институт проблем управления. Но его директор академик Борис Николаевич Петров (1913 - 1980, один из основоположников советской космонавтики. - Ред.) убедил сына А. А. Жданова, Юрия Жданова, который заведовал в ЦК отделом науки, этого не делать.
А в Ленинграде позже организовали научно-исследовательский вычислительный центр на базе Физико-технического института имени Иоффе. Здесь была создана одна из первых в стране глобальных информационно-вычислительных сетей - ее ресурсами пользовалось десятки предприятий, институтов, учреждений города. В 1985 году центр был преобразован в ЛИИАН - Ленинградский институт информатики и автоматизации АН СССР, который сейчас называется СПИИРАН, поскольку и город сменил название, и Академия наук.
- В конце семидесятых, наверное, не было возможности опираться на зарубежный опыт? Все своими силами?
- Как ни странно, мы сразу с зарубежьем установили деловые контакты. Даже получили из Америки сложным путем и одними из первых в России мощную вычислительную машину «Сайбер». А в 1990-е, когда институт оказался брошенным на произвол судьбы в т. н. рыночную экономику и не было денег на зарплату, на информационное обеспечение, на оплату коммунальных услуг, мы просто вынуждены были искать партнеров за рубежом. И даже работали с ВВС, армией и флотом США - точнее, с их исследовательскими институтами.
- Чем мы им пригодились?
- Нашими фундаментальными исследованиями. Информатику и информационные технологии можно разбить на три части. Обычно упоминаются hardware, «железо» (аппаратные средства) и software, программы. Но есть еще brainware, мозг, интеллект - это методы, модели, алгоритмы. Вот в этом мы по некоторым направлениям были впереди.
Естественно, сотрудничество с Западом было с разрешения соответствующих структур. Правда, когда отношения усложнились, то и проекты прервались.
- Институт занимается фундаментальными исследованиями, то есть трудно показать какой-то конкретный продукт и сказать: «вот это мы сделали»?
- Да нет, вполне можем показать. Институт сейчас поставлен в такие экономические условия, что должен зарабатывать, а зарабатывать можно в основном прикладной наукой. Не фундаментальной. Правда, у меня принцип: «фифти-фифти». Условно, 50% времени занимаемся фундаментальными исследованиями, 50% - прикладными.
Сейчас каждый год финансирование науки сокращается на 10 - 15%. На всю науку академическую, а это более 500 учреждений, государство тратит около 70 - 80 миллиардов рублей. Это чуть больше 1 миллиарда долларов. Бюджет очень среднего американского университета. У Стэнфорда, Гарварда, Массачусетского технологического - по 30 миллиардов долларов бюджет.
Мы в основном выполняем заказы гражданских предприятий, но работающих, как правило, на оборонку. Вот с прикладными задачами социальной направленности, «для людей» - сложнее. Например, наши ученые придумали интеллектуальную систему, с помощью которой человек даже без рук, инвалид, может работать на компьютере, мы разработали системы для слепых, для глухих, к нам даже приходили из комитета по социальной защите населения - ознакомиться. Но социальные структуры - нищие, и эти разработки в жизнь не воплощаются. У нас есть предложения и по т. н. умным фабрикам, но все заканчивается только обсуждениями.
- Обидно: сделать можем, а внедрить - нет.
- Это правильное слово: обидно. Обидно, что наши возможности недоиспользуются. Принято говорить, что Россия экспортирует непереработанные ресурсы - лес, нефть, газ и т. д., а потом задорого покупает созданные из тех ресурсов продукты. Но то же самое - со знаниями. В 1990-е мы экспортировали, да и продолжаем экспортировать «сырые знания» - методы, гипотезы, модели. За рубежом на базе этого «сырья» делают продукты и технологии - и нам по рыночным ценам продают.
Я уже не говорю о том, что нередко «сырые знания» уезжают прямо с «носителями», с умными головами. В свое время очень опасными были для страны Фонд Сороса, европейская программа «Коперникус», да и все международные программы, в которых не было прописано условие - работа в России. То есть, казалось бы, помогали ученым выжить, а получилось, что мы за копейки отдавали наши знания и людей.
- Но сейчас установка на импортозамещение, так что вы должны быть востребованы.
- Импортозамещение - хорошее слово. Но если в сельском хозяйстве можно «вдруг» опять выращивать много картошки вместо того чтобы закупать импортную, то в электронике, в области информационных технологий мы пока отстаем. И «вдруг» это отставание не компенсируешь. Так что стопроцентного замещения в этой сфере, думаю, мы в ближайшем будущем не добьемся. Но мы в институте разрабатываем технологии импортозамещения. «Замещаем» электронные компоненты их отечественными программными реализациями. А это в свою очередь возможно благодаря нашей концепции программно-определяемых систем (если говорить упрощенно, можно с помощью программных компонентов изменять структуру аппаратного обеспечения так, что система сможет выполнять функции, не заложенные в ней изначально, при создании. - Ред.).
- Неужели науке не хватает только денег? А дали бы - и все сложилось бы прекрасно?
- Кроме денег нужна правильная расстановка приоритетов. Посмотрите на Китай. Я несколько раз в эту страну приезжал: первый раз - в начале 1990-х, и Пекин был таким муравейником из пешеходов и велосипедистов. А сейчас это экономика № 1, самые мощные суперкомпьютеры работают в Китае. Все потому, что для них наука и образование стали «номером один». Ну и, конечно, свою роль сыграли идеология, дисциплина, закон. Сегодня Китай массово перешел с велосипедов на современные автомобили.
Наше государство пытается что-то делать: есть «Сколково», «Иннополис» под Казанью, появится под Петербургом хайпарк ИТМО. Но, на мой взгляд, это не решение проблемы, потому что системной научно-технической политики не просматривается. То говорили про технопарки, академгородки, технологические платформы - сейчас почти не говорят, то произносили слова «инновационная экономика» - сейчас перешли на «цифровую экономику» и т. д.
- У вас сейчас лекция для аспирантов начнется - как они вам?
- Я смотрю на них как на надежду. Их тридцать человек, из разных вузов: СПбГУ, Политех, ГУАП, ИТМО, ЛЭТИ. Дай бог, чтобы хотя бы один-два из десятка остались в науке. Аспирантская стипендия - 7 тысяч рублей, приходится подрабатывать, а значит - меньше учиться. Мы какого инженера планируем получить, если у студента нет возможности сосредоточиться только на учебе?
- Молодежи в СПИИРАН много работает.
- Да, процентов тридцать пять. Вот «Санкт-Петербургские ведомости» брали интервью у нашего молодого ученого Сергея Кулешова, он сейчас руководит лабораторией автоматизации научных исследований. В 30 лет стал доктором технических наук. Такими молодыми докторами становятся в основном только математики. Но в математике доказал одну-две теоремы - и защитился. Технарям нужны эксперименты, внедрения. Так что в области технических наук случай Сергея - пожалуй, один из рекордных.
- В институте есть удивительный музей - Школы Карла Мая, в которой учились поколения Бенуа, Семеновых-Тян-Шанских, Рерихов, Римских-Корсаковых. Школа к институту не имеет отношения - тем не менее вы были инициатором создания этого музея...
- Я знал, что в нашем здании когда-то была школа, но был потрясен, когда прочитал книгу «Школа на Васильевском» (авторы - академик Д. С. Лихачев, Н. В. Благово, Е. Б. Белодубровский. - Ред.) и узнал, о какой школе речь. Нашел одного из авторов книги, Никиту Владимировича Благово, и попросил его заняться созданием музея. Я уверен, что это такой «мини-музей» культуры, науки, искусства масштаба не только петербургского, но и российского, потому что выпускники школы Карла Мая внесли свой вклад в историю всей страны.
- Вы стали директором в самое сложное для института время. Как бы охарактеризовали нынешний период?
- Мы на три этапа делим нашу историю. С 1977-го по 1990 год - период становления. 1990-е годы - период выживания. Вот третий этап, нынешний, мы, несмотря ни на что, определенно считаем периодом развития.
Комментарии