Балет — символ красоты
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — народный артист СССР, балетмейстер Олег ВИНОГРАДОВ
Он и сейчас каждый день сидит за рабочим столом: рисует балетные па, танец — позу за позой. Чуть ли не еженедельно просматривает десятки, а то и сотни девчонок и мальчишек, которые мечтают выйти на балетную сцену. Преподает на кафедре хореографии. Как утверждает балетмейстер, у него сегодня готово — в голове и в рисунках — несколько балетов. Наш сегодняшний собеседник — хореограф, возглавлявший Киров-балет, балетную труппу Мариинского театра более двадцати лет.
— Олег Михайлович, так что же, ваши балеты начинаются не с репетиций, не со сценария, а с рисунков?
— Я всегда так работаю. Сначала мои спектакли создаются в рисунках: визуальная передача пластики, отображение заложенных в постановке идей. До появления кинематографа балет передавался из ног в ноги, из рук в руки — от балетмейстера к балетмейстеру. И в то же время это драматическое искусство: включает в себя сюжет, мысль, философию. Именно благодаря этому наша русская школа балета до сих пор впереди планеты всей и останется на этой позиции навсегда. Разница между нами и ними — абсолютная и непреодолимая.
— Разница в чем: в технике, содержании, философии?
— Во всем, в первую очередь — в традициях, эстетике. Балет в России имеет более продолжительную историю, чем, например, в США. Это искусство, которое впитало в себя все другие виды искусств: живопись, скульптуру, пластику, музыку. Но прежде всего важны мысль, образность. И балеты русской школы, которые на этой основе создавались, переживут века. В последнее время в мировом балете не так много интересного. Знаю это, так как жил и работал во многих странах и на разных континентах. Мне есть с чем сравнивать. И в какой‑то степени это для меня стимул: останавливаться нельзя.
Сейчас много занимаюсь общественной деятельностью, организуя конкурсы, фестивали для детей, мастер-классы для артистов балета разных возрастов. Например, в прошлом месяце проводили Детский конкурс классического балета в Эрмитажном театре. Организовал его замечательный артист, которого я вырастил, — Илья Кузнецов. Более тридцати лет в Петербурге существовал возглавляемый мной общедоступный лекторий «Все о балете». И надеюсь, что после завершения реставрации Консерватории мы его возобновим.
Сегодня ответственность за будущее, и в балете тоже, лежит на старших поколениях. А проблем много: в преподавании балета, в подготовке хореографов. Балеты, о которых бы говорили, сейчас появляются очень редко.
— Вы сказали, что в мировом балете не так много интересного. Имеете в виду — после Джона Ноймайера, возглавлявшего Гамбургский балет, француза Мориса Бежара. А Михаил Барышников чем в США занимается?
— Барышников занимается совсем другим видом деятельности — коммерцией. Он директор центра для перспективных художников, режиссеров и так далее. Но это не дает продукции. Кроме того, там совсем по‑другому относятся к тому, что делается у нас. Так, как они издеваются над нашими традициями, над музыкой Чайковского, над нашими спектаклями — святыми спектаклями «Щелкунчик», «Лебединое озеро», — это просто не рассказать. Но это их видение: они по‑другому живут, у них другие глаза. Другое сознание и другие потребности.
— Больше стремятся к шоу, чем к искусству?
— Объясню. В настоящем балете нет ни одного некрасивого движения. Балет — символ красоты, в первую очередь — женской. И этому я всегда следовал. Нынешние же псевдохореографы, псевдорежиссеры — им только бы, простите за выражение, выпендриться, поставить все с ног на голову, белое представить черным. Эпатаж, вплоть до непристойности. Это везде, даже у нас что‑то такое пытаются сделать. К счастью, у нас в меньшей степени, потому что не прививается. Народ на такое не ходит.
— Вы сказали, что занимаетесь общественной работой, но знаю, что премьеры у вас тоже случаются.
— Не так давно, меньше года назад, прошла премьера моего спектакля в Ереване.
Там я восстановил «Ромео и Джульетту», этим спектаклем отмечали мой юбилей. В Ереване замечательный театр, труппа первого класса. С очень хорошей школой, нашими традициями. У театра умный руководитель — Карен Григорян, который дирижировал моим «Ромео и Джульеттой» в Михайловском театре, а теперь дирижирует в Новосибирске, там этот балет в моей постановке до сих пор идет.
— Наградами и титулами вы не обделены: отмечены орденом Ленина, орденом Дружбы народов, стали лауреатом 18 международных премий, в том числе двух премий Парижской академии танца, полученных из рук знаменитого Сергея Лифаря. А два года назад вам вручили высшую государственную награду Дагестана — орден «За заслуги перед Республикой Дагестан». По какому случаю?
— В Махачкале, спустя пятьдесят лет, я поставил спектакль, с которым дебютировал в Кировском театре, за который мы получили Государственную премию. Балет «Горянка» по мотивам творчества Расула Гамзатова на музыку замечательного композитора Мурада Кажлаева. Премьера прошла с большим успехом, несмотря на то что в Дагестане труппа не такая сильная по сравнению с той, с которой мы ставили балет в Кировском театре. Здесь его танцевали выдающиеся артисты: Михаил Барышников и Олег Соколов, Наталья Макарова, Габриэла Комлева, Валентина Ганибалова. Вспоминаю эту работу как большую радость.
Спектакль, который мы поставили в Махачкале, ни одна профессиональная труппа станцевать не сможет. Дело в том, что у дагестанских артистов балетной школы как таковой нет. И при постановке я выбрал тот язык, который им удобен. То есть сделал спектакль на абсолютном фольклоре, на том, чем они живут, чем дышат. Это не возобновление — совершенно новый спектакль. И получилось очень интересно.
— Балетом Кировского, а после переименования Мариинского театра вы руководили 23 года. Что вспоминается?
— Замечательное было время. Я всегда называл Мариинскую сцену хореографическим эрмитажем. В соответствии с этим формировал репертуар театра: собирал все лучшее из балета за все его века и периоды развития. На сцене была представлена классика XIX и начала XX века, спектакли советского периода. Приглашал для постановок хореографов мировой величины — Мориса Бежара, Джерома Роббинса, Джорджа Баланчина, Ролана Пети… До меня их никто не приглашал для работы в Кировском театре, не могу понять, почему. А я любил хореографов, у которых мог поучиться, которые лучше меня.
— В Москве вы тоже работали.
— Конечно, и очень много. Несколько лет назад довольно плодотворно сотрудничал с театром Станиславского, там я поставил «Золушку». Этот театр был одно время очень хорошим, даже более интересным, чем Большой театр. Потом все изменилось, и не в лучшую сторону. Что особенно обидно, один из самых замечательных советских хореографов, которого я ставлю очень высоко, который в свое время поднял балет Театра Станиславского, — Дмитрий Брянцев, сегодня там забыт. Мы с Брянцевым ставили «Гусарскую балладу» на музыку Тихона Хренникова. Дмитрий многое сделал в балетном мире Москвы, но трагически погиб. К сожалению, сейчас Театр Станиславского в своем репертуаре не имеет ни одного его балета.
— А как вам нынешняя молодежь? Вы преподаете, конкурсы проводите. Тяга к балету в России остается?
— Со стороны молодежи интерес к балету всегда был, есть и будет. Потому что это Россия — страна с неисчерпаемыми талантами и культурным богатством. Сейчас я преподаю в Гуманитарном университете профсоюзов, там есть кафедра хореографии, на ней обучаются порядка ста молодых людей, приехавших со всей России. Чудесные ребята.
Как я говорил, мы просматриваем на разных площадках в России и за рубежом детей от 9 до 18 лет, их неисчислимое множество. Особенно радует, что родители понимают, как важно воспитание детей в культурных традициях, чтобы у них формировалась тяга к красоте. А кроме того, движение — это прежде всего здоровье.
Причем все понимают, и родители, и мы, и сами дети, что в будущем у абсолютного большинства из них будут другие профессии. Балет — это не бизнес, на нем не разбогатеешь. Поэтому особенно благодарен родителям, которые через занятия танцем, балетом делают своим детям прививку культуры и здоровья. Благодаря этому в будущей жизни они станут лучше, красивее и достойнее многих своих сверстников.
— Вы закончили Вагановское балетное училище, стали танцовщиком. А как проявляется эта творческая эволюция — от танцовщика к балетмейстеру? Когда вы ощутили, что будете хореографом?
— Путь к хореографии у меня сложился естественно, последовательно и логично. Еще в Вагановском училище в предвыпускном классе поставил полнометражный спектакль «Эволюция танца», позднее я перенес его на профессиональную сцену в Новосибирске. После окончания училища выбрал Новосибирский театр, в то время один из лучших в России. Этой сцене я буду благодарен до конца своей жизни: там я выступал как танцовщик и там стал хореографом.
Все хореографы делятся на два вида. Сочинители и компиляторы. И те и другие нужны. Кто‑то хорошо и грамотно компилирует. Но более ценные те, кто сочиняет что‑то новое: движения, позы, у кого есть идеи. И воплощает это в жизнь новым языком, новыми выразительными средствами.
— Вы начали ставить еще в училище. Балетмейстером становятся смолоду?
— Все‑таки нет, нужен опыт. Каким я был вначале и каким стал — огромная разница. Потому что все время учился, к счастью, было у кого. Мне повезло, я встречался с такими великими балетмейстерами, как Юрий Григорович, Игорь Моисеев, Петр Гусев. Они меня растили, интересовались тем, что я пытался делать, давали творческий импульс.
На моих глазах Юрий Николаевич Григорович — гений абсолютный, дай Бог ему здоровья, сочинял свои спектакли, я выступал как танцовщик в его балетах, присутствовал на репетициях, показывал ему свои рисунки. Потом он меня пригласил в Большой театр в качестве хореографа, и я дебютировал своим спектаклем «Асель».
А до этого — Новосибирский театр, там был вторым хореографом, потом работал в Кировском театре — тоже вторым. Затем ушел в Михайловский театр, тогда его больше называли МАЛЕГОТ, и пять лет возглавлял его. Это самые лучшие годы моей жизни, самое счастливое время.
— И для МАЛЕГОТа то было счастливое время, театр расцвел, многие туда ходили.
— Там я поставил лучшие свои спектакли: «Ромео и Джульетта», «Коппелия», «Тщетная предосторожность». И, может быть, самый знаменитый мой балет, который мы представили затем всему миру, — «Ярославна» на музыку Бориса Тищенко.
— Для балетмейстера важно, на кого он ставит? Или вам главное самому придумать балет?
— Как вы считаете, на расстроенном пианино можно играть хорошую музыку? Нет, конечно. На плохом инструменте ничего хорошего не сыграешь. Другое дело, что труппы бывают разные. У меня был восьмилетний опыт работы в Новосибирске, тогда я только становился хореографом и объехал все дома культуры и ансамбли — от Урала до Владивостока. Потому что хотел работать, зарабатывать и самое главное — набираться опыта. Тогда сделал для себя вывод: плохих трупп не существует. Бывают плохие руководители, а артисты — нет. Я с любой труппой поставлю то, что хочу. Чем впоследствии и занимался. По всему миру. Тридцать лет создавал одну из лучших мировых трупп — южнокорейский балет. В Вашингтоне специально для меня построили Кировскую балетную академию, куда меня пригласил лично тогдашний президент США Джордж Буш.
Работаю везде, но никогда не уеду из России — даже мысли такой никогда не было. В 1980‑х годах после моих постановок в Париже директор Гранд-опера предложил мне контракт на пять лет — возглавить балетную труппу. Но зачем мне нужно было куда‑то уезжать, когда у меня была лучшая балетная труппа мира — Кировский театр.
Если же говорить об исполнителях, то представьте, что музыкант играет на скрипке Страдивари. Образно говоря, у меня в руках были только скрипки Страдивари — лучшие артисты мира: балерины Кировского театра Ирина Колпакова, Габриэла Комлева, Наталья Макарова, Калерия Федичева, Алла Сизова, Юлия Махалина; в Большом театре — Нина Тимофеева, Светлана Адырхаева, Нина Сорокина. Их знает весь мир. В этом смысле я человек счастливый. Также счастлив, что в разные периоды жизни встречался с такими мировыми титанами, как Марк Шагал, Сальвадор Дали, Симон Вирсаладзе, Сергей Параджанов, Герберт фон Караян, Джанни Версаче, которых обожал и у которых учился.
— Ваши спектакли «Ярославна», «Ромео и Джульетта», «Тщетная предосторожность» и многие другие, конечно же, знают и любят. А еще помнят вашего «Петрушку».
— Это был мой первый и единственный балет на политическую тему. Спектакль «Петрушка» времен Дягилева считается гениальным. Он такой и есть, его танцевал Вацлав Нижинский. Но мне предложили сделать постановку совершенно другого типа, причем инициативу проявили руководители шотландского балета.
Музыка Игоря Стравинского гениальна, но в этой музыке я услышал совершенно другое. Мой балет — о перестройке. Там представлены образы Сталина, Хрущева, Брежнева, Горбачева. В моей интерпретации в спектакле главная тема — отношения толпы и личности. Когда на пути обезумевшей идеологизированной толпы — костюмы артистов были как бы из газетных листов, лозунгов, плакатов — оказывается человек с другими взглядами. Премьера была в Шотландии, потом я его перенес в Мариинский театр. Мы его показывали во многих странах мира, в Гранд-опера он имел колоссальный успех. Этот спектакль я посвятил Андрею Сахарову.
— «Петрушка» времен Дягилева и ваша постановка совсем разные. Когда хореограф обращается к старинным спектаклям, то важнее следовать уже сложившимся канонам или делать все по-новому?
— В зависимости от того, что ты сам из себя представляешь. Хореографу важно понимать ценность того или иного спектакля, чем он является в эволюции этого искусства. У меня рука не поднимется изменять хореографию Мариуса Петипа, Михаила Фокина, Августа Бурнонвиля. Кстати, за всю историю развития классического балета были созданы только два абсолютно совершенных спектакля, и «Лебединое озеро» в их число не входит. Это «Сильфида» Бурнонвиля и «Жизель» Тальони. В них все совершенно: драматургия, хореография, пластика, пантомима, философия. До сих пор эти спектакли идут по всему миру. Можно многое изменять, делать что‑то свое, но некоторые шедевры трогать нельзя. «Жизель» я не трону никогда. Хореографию Мариуса Петипа в «Баядерке» даже мысли никогда не было переделывать. Как, например, это сделал Начо Дуато в Михайловском театре.
— Петербургский балетмейстер Сергей Вихарев возобновлял старинные спектакли, причем, по его словам, исключительно в том виде, в котором они были первоначально созданы. Как вы к таким работам относитесь?
— Вихарев — один из моих артистов, замечательный танцовщик. Именно на него я ставил балет «Петрушка». Он сделал этот спектакль. По сценарию, он тот человек, которого толпа сначала возносит, а потом сметает. Вихарев — интересный балетмейстер-реставратор, к сожалению, рано ушедший в мир иной. Конечно же, я видел его «Спящую красавицу», балет «Коппелия». Однако, на мой взгляд, это совсем далеко от первоисточника, меня лично не убеждает.
— А что посоветуете зрителям: куда идти, что смотреть?
— Пусть сами разбираются, в этом смысле я очень пристрастен и консервативен. И горжусь этим, живу в своем мире. Но дело не в этом. Просто я из другой жизни, а она сложилась удивительно. Да, мне многие помогали. Но я и сам всего себя посвятил нашему искусству. Когда я делаю спектакль, то работаю не только как хореограф, но и как режиссер, как театральный художник, часто сам придумываю костюмы и декорации к своим спектаклям.
— Вы говорили, что у вас есть разработки новых спектаклей, сколько их?
— Готовых к постановке три — пять балетов у меня есть. Это не так мало. Какие, говорить не буду. Они готовы по пластике, по музыке, в рисунках. Жду труппу и театр, которых мои идеи заинтересуют. Говорю, что балеты готовы, но каждый спектакль создается по‑разному. Скажем, над балетом «Ярославна», который прогремел на весь мир, я работал 11 лет. А поставил его за месяц. Над «Ревизором» 9 лет работал. А «Петрушку» поставил сразу. Главное — иметь фундамент.
— Что вы вкладываете в понятие «фундамент»?
— Интеллект, образование, опыт. Сегодня многие балетные труппы в тупике. В чем причина? Режиссуры нет. Люди не понимают, что театральная постановка обязательно строится по законам драматического театра. Если нет драматургии в балете, то спектакля не получится. Драматургии я учился у Георгия Товстоногова в БДТ, все спектакли его знал наизусть. И больше всего у Юрия Любимова, которого всем нам сегодня так не хватает. В Театре на Таганке досконально изучал спектакль «Пугачев», это же фактически балетная постановка. Владимир Высоцкий в роли Хлопуши весь на пластике.
— А как вы учились у них — просто смотрели спектакль?
— Просто смотрят люди, которым ничего не нужно. А я ходил и впитывал каждую деталь — работу режиссеров, актеров, художников, бутафоров. У Товстоногова, Любимова, Эфроса каждый спектакль шедевр. И, конечно, много общался с режиссерами, ходил на репетиции — учился.
Но самое главное, что мне посчастливилось родиться и вырасти в этом городе, в этой стране. Город, страна и люди дали мне все, чего я достиг. Работаю и буду работать дальше. Когда мы проводим фестивали для детей, то вместе с ребятами, естественно, приезжают и родители, причем со всего света. А уезжают отсюда со слезами на глазах, так как уезжать не хотят, ощутив, насколько красив наш город, талантливы люди, велика наша культура. Поверьте мне, такого нет нигде.
Комментарии