Светлой Ловати берега

В свое время я увлекся рассказами новгородского писателя Марка Кострова. Марк Леонидович, подобно Михаилу Пришвину, открыл для читателей прелестный уголок северорусской природы. Костров буквально пешком исходил Рдейщину - глухие болотистые места, лежащие к юго-западу от Ильменя. Свои путешествия он описал в книгах, куда вошли также и странствия по нижней Ловати. Один из речных походов Костров совершил на байдарке вместе с известным советским писателем новеллистом Юрием Казаковым.

«Автор тонких дымчатых рассказов»

Об этом путешествии, состоявшемся 40 лет назад, я узнал из рассказа Кострова «Два похода с Юрием Казаковым». Первый поход был пеший: писатели посетили лежащий среди болот Рдейский монастырь. А уже в следующем, 1976-м, году Костров с Казаковым сплавились на байдарке вниз по Ловати - от Холма до райцентра Селеево. Костров подробно описал водное путешествие по новгородской глубинке в компании знаменитого писателя.

...В середине 1970-х литературное творчество Кострова было ограничено несколькими статьями в «Ветре странствий», а сам Марк Леонидович работал на одном из новгородских заводов. Казаков к тому времени уже был признанным новеллистом, «автором тонких дымчатых рассказов», как отозвался о нем Евгений Евтушенко. В Новгород Казаков приехал, что называется, «на коне». Лауреат международной премии Данте, только что «из Парижу», Юрий Павлович хотел поучаствовать в каком-нибудь походе по Новгородчине. Костров предложил московскому гостю сплав по Ловати по уже упомянутому маршруту. Этот поход стал последним совместным путешествием Кострова и Казакова. Что касается рассказа о сплаве по Ловати, то он был опубликован в 1990 году в последней книге Кострова «Большие Свороты».

Мне показалось интересным пройтись теми же местами, которыми проплыли четыре десятилетия назад оба писателя. Как выглядит сейчас новгородская глубинка, описанная Костровым? Остались ли те деревни, где ночевали литераторы? Живы ли еще люди, с которыми встречались путешественники?..

Я позвонил Сергею Артамонову, моему постоянному спутнику по водным походам. И хотя он ничего не слышал об этих писателях, маршрут одобрил. Значит, едем...

Наши байдарки вызвали большой интерес в Холме: местные жители живо интересовались, куда мы идем. Узнав, что до Ильменя, большинство с сомнением в голосе тянули: «Это далече...». Удивительно, но никто из холмичей не мог сказать, существуют ли еще ниже по течению Ловати деревни Раково, Березово, Осетищи, упомянутые в костровском рассказе.

...Байдарки бесшумно рассекают речную гладь, пляж исчезает за кормой, а на нас надвигаются опоры моста через Ловать. Для меня этот мост - знаковый: под ним Марк Костров ожидал своего спутника в байдарке. Казаков явился «тепленький» и с початой бутылкой в руке. А ведь был уговор - в походе сухой закон. Словом, новгородец не выдержал и, невзирая на регалии гостя, вырвал бутыль и забросил ее далеко в реку. Так начался поход двух писателей, одному из которых в Москве недавно открыли памятную доску, а другому обсуждается проект памятника в Новгороде.

Пороги

Мы гребли по пустынной и пленительной Ловати. Где-то здесь за Холмом должны начинаться пороги. Но насколько они серьезны? Костров, кстати, тоже плыл по этому маршруту впервые. На всякий случай он даже попросил своего спутника выйти перед порогом Сыпучий Слон. Казаков послушался «капитана», покинул «судно» и прошелся берегом, но далее выходить перед порогами отказывался.

Костров поясняет, что боялся за жизнь писателя: «Юра нам еще очень нужен». А пороги на Ловати серьезные: годом позднее в этих же местах перевернется вместе с семьей приятель Кострова. К счастью, все закончится холодным душем.

Вот и я волнуюсь, думая о порогах: у нас все-таки не рафты.

Неожиданно замечаем «летящего» на нас рыбака. Машу рукой, он глушит мотор.

- Пороги? Да вот уже на подходе... У вас жилеты есть? Там волна с метр - не меньше.

Застегиваем жилеты - надо быть готовыми к порогам. Хотя перекатов пока не слышно. Судя по карте, через 10 - 12 километров должна показаться первая «костровская» деревня - Раково. В 1970-е годы здесь жил пчеловод Карпыч, у которого Костров с Казаковым гостили во время своего сплава. Карпыч принял путешественников холодно. Но бутылочку все же поставил. У него на огороде в картофельных бороздках были «посажены» от милиции «изделия» своего производства. После Ракова писатели продолжили сплав по Ловати - прошли пороги Бабью Голень, Желвыш, Вертучую заводь.

...Первый порог мы услышали издалека. У самых перекатов сбавляем ход. Река затягивает нас в стремнину. Мимо меня, словно кинолента, проносится зеленый берег. Камни теснят байдарку с обеих сторон. Пена. Шум волн. Чиркаю днищем о камень, несусь дальше. Доли секунды - и река утихает. Кажется, проскочили.

Слева по борту выплывают из леса обширные поляны - верный признак бывших когда-то здесь деревень. Однако никаких строений не видно. На месте Ракова сиротливо чернеет охотничий помост для стрельбы по зверю.

Теперь меня интересует урочище Осетищи. В бытность Кострова там стояла крупная деревня. Именно в Осетищах «писательский» поход пошел наперекосяк: Казаков хорошо «набрался» в гостях у одного механизатора, да вдобавок вывихнул ногу. Отсюда горе-путешественников подкинули на моторке до Березова, где они остановились в избе костровского приятеля.

«Пишу эти строки, и те дни обступили меня сегодня, как когда-то нас телки, - вспоминал Костров о жизни в Березове. - Коровы, уныло покачивая хвостами, глазели на Казакова, а Юра, сидя на высоком крылечке, да еще на табуретке, в валенке и одеяле под плед, рассказывая о жизни в Париже, был среди нас как бог на троне».

Чтобы подлечить «писателеву ногу», Костров ходил за шесть километров в соседнюю Блазниху, где раздобыл в аптеке мазь и бинты. Когда через неделю Казаков уже смог наступать на ногу, писатели погрузились в байдарку и отправились дальше, вниз по Ловати. К вечеру они были уже в Селееве, откуда «газик» вывез их на «большую землю».

«Мы ждали от него рассказов о походе, но их в печати не появилось, - пишет Костров. - Появились лишь два новых рассказа «Во сне ты горько плакал» и «Свечечка». Потом Юрий Павлович Казаков умер».

«Я опять у себя в Березове...»

Я планировал посетить Березово, где надеялся разыскать могилу поэта-фронтовика Смелова. Вот как Марк Леонидович описывает знакомство с ним: «Меня перехватил увешанный патронташами человек. А, Костров... А я вот поэт Смелов, печатался не только в районке, но и в областной прессе, небось слыхал?».

Судьба поэта оказалась трагична: он заснет с папироской в постели, а когда соседи прибегут на пожар и попытаются вытащить односельчанина из горящей избы, на поясе у фронтовика начнут рваться патроны...

Посреди синей ленты реки показалась моторка. Напротив - нечто вроде причала. На вопрос, не Березово ли это, одна из сидящих в лодке женщин махнула рукой:

- Березово вы уже проехали. Да его и нет: сгорело оно. А это - Блазниха.

Я опустил весла: Березова нет, могила Смелова осталась где-то позади. Да и сохранилась ли она, раз все погорело?

- А могила-то его здесь! - сообщила женщина. - В березовой роще. Тропа вас выведет...

Поднимаемся на высокий берег, оглядываемся. Странно: ничто не указывает на то, что здесь когда-то жили люди. За обширной поляной стеной встает сумрачный лес. Но где же дома? Где аптека, куда 40 лет назад Костров ходил за бинтами для Казакова? Где упомянутые в рассказе магазин, сельсовет? Неужели Блазниха бесследно исчезла? Остались только лес да река, вечно текущая на север.

Могилу поэта нашли на краю кладбища. Очевидно, ее перенесли из погоревшего Березова. На чугунном кресте прикреплена овальная фотография молодого человека в военной форме с орденами на груди. Ниже - надпись:

Михаил Петрович Смелов
1919 - 1967

«Если же вы когда-нибудь будете проходить этими все более и более отходящими в сторону от больших дорог колеями, то постойте над его (Смелова. - Прим. авт.) могилой, - пишет Костров. - Может, фанерная тумбочка с жестяной звездой еще жива... А если не торопитесь, то прочитайте ему же его простые и негромкие стихи. Он, наверное, и не знает, что их теперь напечатали уже в сборнике».

И вот я на берегу Ловати. Передо мной чудом сохранившееся Смеловское захоронение. Как тут не выполнить пожелание Кострова? И я стал читать:

Мы сражались в Восточной Пруссии.
Глубоки были там снега.
Помню дом я под Старою Руссою,
Светлой Ловати берега,
Снегирей на кусте смородинном,
В деревенской моей стороне,
И звала и манила родина,
И тревожила сердце мне.
Я опять у себя в Березово,
И в саду от зари до зари
Снова вижу, как с грудкой розовой,
На кустах сидят снегири.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 209 (5826) от 09.11.2016.