Меня окликнули: «Графиня!»

Ни разу не надела медаль «За оборону Ленинграда». Долго не могла рассказывать, а тем более писать о блокаде города. Слишком тяжелый остался след. Но мысли - куда от них денешься?

Иллюстрация pixabay.com

И раньше, и сейчас я все пытаюсь понять, как нам удалось выстоять? Они хотели войти в мертвый город. Они громко заявляли об этом. А Ленинград ценой многих горьких, непримиримых потерь остался жив. Жив нашим трудом, нашей верой в победу. И еще тем, что нас отличало от всей страны. Мы были особенными, как и особенным наш город.

Помню, как еще перед войной учительница по русскому и литературе вошла в класс сияя. «Ребята, - сказала она, - вы можете меня поздравить: вчера я видела спектакль МХАТа «Вишневый сад». Это такое явление! Невероятно, но я все действие чувствовала аромат цветущей вишни».

Уже потом, когда я стала актрисой этого театра и рассказывала, какое впечатление на ленинградцев произвели предвоенные гастроли МХАТа, все, кто участвовал в них, в один голос говорили: в городе на Неве самый тонкий и благодарный зритель. А как же иначе? Ведь мы жили в такой одухотворенной красоте, что не могли быть другими. Думаю, потому и сумели мобилизовать все запредельные возможности организма, чтобы враг не вошел в Ленинград.

От мала до велика мы рыли окопы и траншеи. Увозили, маскировали, закапывали памятники и скульптуры. Забивали фанерой, закладывали мешками с песком витрины магазинов. А сколько девчонок, которым не было и 16 лет, записывались на курсы медсестер и, прибавляя себе годы, стремились попасть в народное ополчение. Так я потеряла родственниц и подруг, которые погибли на фронте.

Скажу честно, я очень боялась попасть в плен. И потому оказалась не на фронте, а в самом тяжелом цехе оборонного завода № 810 - штамповочном. Мы делали вручную детали для взрывателей, с силой ударяя кулаком по педалям. Смена длилась 12 часов. Работали наравне со взрослыми до изнеможения. И когда уже не было сил, к нам подходил мастер с ведром воды и поливал головы. Волосы превращались в сосульки, но мы продолжали штамповку.

Особенно трудной была для меня ночная смена, потому что с сигналом тревоги мы с подругой должны были, надев каски, быстро подняться по пожарной наружной лестнице на крышу завода и сбрасывать клещами зажигалки. Самолеты со свастикой летали очень низко. Когда мы видели, что открывается люк бомбометания, плашмя ложились на крышу, чтобы не снесло воздушной волной, и начинали петь. Конечно, это было не пение, а жуткий крик до хрипоты, чтобы спрятать свой страх, заглушить страшный вой и грохот от взрывов бомб. Ведь мы, по сути, были еще девчонками, недавно оставившими школьные парты.

И что уж совсем было невмоготу - так это когда нас посылали возить воду из Невы для столовой. Начиналось с того, что мы - четыре девушки - запрягались в сани, на которых стояли две бочки, и отправлялись в путь. Набирать черпаком воду из проруби при обжигающем морозе было трудно. Но еще тяжелее вытащить эти бочки на берег. Вода из них выплескивалась и застывала на нас ледяным панцирем.

Однажды, когда нас осталось трое, мы решили набрать воды из Карповки, рядом с которой находился наш завод. Врач воду проверила и закричала: «Немедленно вымыть котлы!». И к нам: «Где воду брали?». Мы признались. «Вы понимаете, что это сейчас сточная канава и в ней...» - тут она осеклась, не решаясь произнести страшное. Но мы догадались, что хотела сказать, и ужаснулись своей глупости.

Хлеб я получала по рабочей карточке и им делилась с мамой, которая где-то раздобыла несколько плиток столярного клея, который мы варили и ели.

И еще: запала мне в душу одна встреча. Зимним утром после ночной смены я среди сугробов брела домой. И вдруг с той стороны улицы раздался чей-то слабый голос: «Графиня!». Я увидела свою одноклассницу, такую же изможденную и замерзшую, как я. Мы молча посмотрели друг на друга, помахали рукой и, еле передвигая ноги, разошлись.

Этот голос заставил меня вспомнить недавнее, которое стало уже казаться нереальным и далеким. Наш драмкружок поставил «Пиковую даму», где мне досталась роль Графини. На городском конкурсе постановка заняла первое место. И я получила направление в театральный институт, куда могла поступить без конкурса.

Это произошло в 1944 году, когда я начала учиться в школе-студии МХАТ, переехав в Москву. Но блокада всегда напоминала о себе моим подорванным здоровьем. Иногда мне казалось, что все происходившее со мной в те дни было воспоминаниями другой девушки. Как я вынесла все - ответа не знаю до сих пор.

Валентина ГУЗАРЕВА, заслуженная артистка России, Москва

P. S. В театре Валентина Алексеевна Гузарева проработала сорок лет.
Умерла в 2011-м, не дожив год до своего девяностолетия.