Из дворца за решетку
Проблема коррупции сегодня, что называется, у всех навязла в зубах. Последние сведения: Россия потеряла девять позиций в рейтинге, составленном международной организацией Transparency International. Теперь наша страна делит 136-е место (из 174) с Нигерией, Ливаном, Киргизией, Ираном и Камеруном. Обсудить эту «вечно живую» тему обозреватель нашей газеты предложил заместителю руководителя ГУ Следственного комитета по Санкт-Петербургу Павлу КАМЧАТНОМУ. Именно в его ведении то самое «экономическое» управление, куда стекаются все самые серьезные коррупционные дела.
ФОТО предоставлено пресс-службой ГУ СК РФ по Санкт-Петербургу
– Особенно приятно, Павел Анатольевич, беседовать с вами в преддверии вашего праздника. Как известно, в этот день в 2003 году в мексиканском городе Мерида была открыта для подписания Конвенция ООН против коррупции, принятая Генеральной ассамблеей Организации Объединенных Наций 1 ноября того же года.
– Вообще-то для сотрудников Следственного комитета такой праздник – каждый день. Борьба с коррупцией идет непрерывно. Кстати, в этот же день можно вспомнить еще одно интересное событие. 9 декабря 1717 года в Санкт-Петербурге был расстрелян первый руководитель майорской следственной канцелярии Волконский. Он был направлен Петром Первым в Архангелогородскую губернию для расследования, как мы бы сейчас сказали, коррупционных преступлений. Сигналы о злоупотреблениях чиновников тогда приходили со всей страны. Для борьбы с этим злом Петр в 1713 году создал специальную службу – прообраз нашего Следственного комитета. Волконский был одним из ее руководителей. А казнили его по приговору военного суда «за волокиту». В течение нескольких лет не было результата от его расследования. Хотя не исключено, что на него могли просто донести те, кого он проверял. Тогда ведь просто было – один донос, и никто особо не разбирается, прав ты или виноват. Но ведь как тогда, так и сейчас задача следствия – установить истину.
– Хорошее начало для разговора о борьбе с коррупцией...
– На самом деле этому явлению, наверное, столько же лет, сколько всему человечеству. Первое упоминание о коррупции в системе госслужбы обнаруживается в хрониках Древнего Вавилона ХХIV века до нашей эры. И отечественная история полна аналогий. Я, когда знакомлюсь с материалами нынешних дел о коррупции, часто испытываю ощущение, что перечитываю Гоголя и Салтыкова-Щедрина: те же схемы, лица, механизмы поведения, характеры, ситуации.
– Хорошо, мы за эти годы хотя бы смогли сформулировать, что это за зверь такой – коррупция? Сколько лет наши законодатели мусолили законопроект о борьбе с ней и все время говорили: не можем, дескать, принять закон, потому что никак не удается определить смысл этого термина.
– Смысл его в нескольких словах не сформулировать. Это целый класс преступлений, описываемых несколькими статьями Уголовного кодекса. Скажу по-простому: коррупция – это, во-первых, подрыв экономических основ государства. Во-вторых – потеря доверия граждан к власти. А это прямая угроза безопасности государства.
– Нынешнее законодательство позволяет вам эффективно бороться с коррупцией?
– Борьба с коррупцией началась едва ли не с самых первых дней существования России, велась с переменным успехом и, думаю, не кончится никогда. Непрерывно развивалось и законотворчество. Соответствующей нормативной базы сейчас уже достаточно. А законы в принципе хорошие, они нам руки не связывают, а, наоборот, позволяют успешно применять их на практике. Другое дело, что ожидания общества несколько завышены...
– Особенно когда в очередной раз слышим: опять чиновник такой-то ушел от ответственности благодаря «дыре» в законе...
– Эти «дыры» законодатель постоянно перекрывает. Вот, например, сейчас идет гораздо более тщательная отработка всех связей госслужащего на возможность использовать свое служебное положение для незаконного обогащения. Проверяются источники доходов чиновника и его родственников.
– В некоторых странах, правда, проверяют еще и расходы. А то мы видим в налоговых декларациях «бедных чиновников», например, дорогую недвижимость и автотранспорт премиум-класса. При этом, по закону, эти люди не имеют права на иные доходы, кроме зарплаты, педагогической или творческой деятельности. Но вопрос: «Откуда деньги?» – у нас задавать нельзя.
– Почему же, вы можете задать. Думаю, что у этих людей есть ответы. Обнаружатся, скажем, близкие родственники, имеющие высокодоходный бизнес. А декларация о расходах для отдельных категорий госслужащих и руководителей госкомпаний у нас введена с 1 января 2013 года. Правда, пока эта мера работает не очень эффективно – видимо, механизм ее реализации недостаточно налажен.
– Как известно, все принимаемые законы должны проходить антикоррупционную экспертизу. Но по каким-то необъяснимым причинам в них все равно остаются лазейки для коррупции...
– К сожалению, это так. Большое количество дел связано со злоупотреблениями при заключении и исполнении госконтрактов. Действовавший до 1 января нынешнего года печально знаменитый 94-й закон «О госзакупках» давал много возможностей для злоупотреблений. За взятки и откаты в этой сфере мы привлекли к ответственности немало должностных лиц. Часть из них уже получили реальные сроки заключения, другие еще ожидают приговора. В действующем сегодня законе 44-ФЗ «О контрактной системе» заградительные и обеспечительные меры прописаны. Правда, и он несовершенен.
– Ваше личное ощущение: коррупция у нас прогрессирует?
– По моему ощущению, процесс несколько стабилизировался. Но мы стали больше об этом говорить и активнее эти преступления раскрывать. Проводим более полное, всестороннее расследование, подключаем другие организации, ищем имущество коррупционеров не только в России, но и за границей, взаимодействуем с Интерполом. В мае 2012 года в структуре нашего управления появилось два отдела по расследованию преступлений, совершенных сотрудниками органов внутренних дел. Один из них – общеуголовной направленности, другой – экономической.
– Значит ли это, что наши стражи порядка подвержены коррупции сильнее, чем иные категории граждан?
– К сожалению, статистика это подтверждает. По числу выявленных преступлений коррупционной направленности они занимают «почетное» первое место.
– И это после «успешно проведенной» реформы органов МВД! После всех аттестаций и чисток! После того как бывший министр МВД Нургалиев публично заявил, что с коррупцией в его ведомстве покончено!
– Мы оперируем только конкретными фактами. Как говорится, в семье не без урода. Вот пример одного из последних громких дел. Семь сотрудников 26-го отдела полиции Красногвардейского района пришли в офис одной из компаний и под видом осмотра места происшествия изъяли из сейфа деловую документацию. А потом потребовали за нее выкуп в размере двух миллионов рублей. Сейчас все семеро арестованы и ждут суда. Впрочем, почему мы говорим только о полиции. В нашем производстве расследовались дела в отношении сотрудников органов юстиции и наркоконтроля, следователей, адвокатов, прокурорских работников, муниципальных депутатов...
– Чиновников...
– Чиновники – только на четвертом месте после сотрудников органов внутренних дел, системы образования и здравоохранения. Вот, кстати, одно из последних дел, направленных в суд. Пять сотрудников комитета по экономическому развитию, промышленности и торговле администрации Санкт-Петербурга уличены в 10 эпизодах хищения бюджетных средств. Сфальсифицировав документы, они получили более 21 миллиона рублей в рамках программы по предоставлению субсидий.
– Когда речь заходит о схваченных за руку представителях власти, у людей сразу возникают сомнения: конечно, мол, они включают свой административный ресурс и от ответственности в конечном итоге уходят. А за них отдуваются «бедные» врачи и учителя, которых некому защитить.
– Я, признаюсь честно, воздействия какого-либо «неформального фактора» никогда не испытывал. Для меня и наших сотрудников нет неприкасаемых фигур – если есть достаточные основания для проведения расследования, мы работаем до конца. Остальное, извините, досужие разговоры.
– Неоднократно приходилось слышать: жизнь часто просто вынуждает человека прибегать к механизму «подмазывания» – дескать, «не подмажешь – не поедешь».
– Разумеется, нам эта ситуация знакома. Потерпевшие по делам о коррупции признаются, что готовы были дать взятку (а возможно, раньше и давали), но обратились к нам лишь потому, что с них стали требовать непомерно большую сумму.
– И все-таки как вы считаете: можно у нас, к примеру, заниматься бизнесом, не давая взяток?
– Считаю, что можно. К нам приходили с заявлениями и такие люди, которые принципиально никому не платят.
– А заявлять о вымогательстве взятки не опасно?
– Мы провели анализ того, как складывались судьбы заявителей после того, как их обидчики были осуждены. К сожалению, у большинства потерпевших возникали потом существенные проблемы. Они подверглись серьезному давлению со стороны «заинтересованных структур». Одни вынуждены были увольняться, другие – переводить бизнес из города в область. Механизм защиты свидетелей и потерпевших у нас существует, но он в данном случае недостаточен. Надо ввести для таких людей, скажем, иммунитет от проверок на определенный срок.
– Сколько ваших дел заканчиваются обвинительными приговорами?
– Практически все. За 11 месяцев этого года было передано в суд около 205 дел в отношении 220 человек. Из них только двое были оправданы.
– А как вы относитесь к введенной несколько лет назад замене лишения свободы для коррупционеров кратными штрафами? Говорят, что, поскольку они оказываются очень велики, заплатить их невозможно и осужденный фактически уходит от наказания.
– Да, первые приговоры, вынесенные после этой замены, нас поразили: 250 – 300 миллионов рублей штрафа! Конечно, такие суммы мало для кого реальны. Но ощущение человека, который всю жизнь ходит под дамокловым мечом, согласитесь, тоже незавидное.
– Приходилось читать, что сумма реально взысканного составляет единицы процентов от того, что было назначено к взысканию...
– Зато суммы понесенного ущерба удается компенсировать на 90%. Отыскиваем движимое и недвижимое имущество, обращаем в счет погашения ущерба.
– Человек нанес ущерб на 10 тысяч, а сам живет во дворце и катается на «Бентли». В прежние времена, попадись он на взятке, все это можно было бы конфисковать. Но потом эту меру отменили – теперь конфисковать можно только то, что нажито преступным путем. То есть, чтобы конфисковать дворец и «Бентли», надо доказать, что он купил их на эти 10 тысяч!
– Согласен, тут есть проблема. Но сейчас Следственный комитет ставит вопрос о возвращении конфискации в полном объеме как дополнительной меры наказания.
– Вы верите в то, что страх наказания может удержать человека от коррупции?
– Страх – эффективное средство, но делать ставку только на него, думаю, не совсем правильно. Человека от совершения преступления должно удерживать внутреннее убеждение. А оно воспитывается годами, на протяжении нескольких поколений. Мы, кстати, стараемся по мере наших сил этому способствовать. В рамках мероприятий по борьбе с коррупцией читаем лекции, проводим разнообразные «круглые столы», диспуты. Наши сотрудники выступают перед студентами вузов и учащимися школ, разъясняют положения антикоррупционного законодательства. Ведем мы просветительскую работу и в рамках общественного совета при Следственном комитете. К сожалению, переломить стандарты потребительского, а порой и откровенно циничного отношения к жизни очень сложно. В обыденном сознании, например, успех часто определяется лишь ценой принадлежащего человеку автомобиля, а взятка не считается чем-то зазорным. Люди испытывают буквально шок, когда их близкий человек, ранее вполне преуспевающий и по всем меркам благополучный, вдруг оказывается за решеткой «ни за что».
– Но будем откровенны: такой жестокий, но справедливый урок получают далеко не все, кто в нем нуждается...
– К тому же далеко не все из него еще делают правильные выводы. Так что «создать обстановку нетерпимости», к чему нас призывают создатели антикоррупционных законов, в ближайшей перспективе будет проблематично. Хотя могу сказать с уверенностью: там, где побывал Следственный комитет, ситуация нормализуется.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 231 (5357) от 09.12.2014.
Комментарии