Из архива редакции январь 2016

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Щи на завтрак, обед и ужин

С. РАХКОВСКИЙ

Осенью 1942 года Судостроительный завод им. А. А. Жданова (ныне ОАО «Северная верфь». – Ред.), сняв урожай овощей со своего участка в поселке Юкки, принял решение организовать здесь небольшой дом отдыха. В числе других работников завода – дистрофиков – десятидневную путевку получил и я.

Дом отдыха представлял собой обширную избу, состоящую из небольшой спальни с плотно стоящими койками, кухни и столовой. Как только мы распределили между собой кровати, нас сразу же пригласили к столу.

В узком помещении столовой был длинный стол с двумя такой же длины скамейками. А на маленьком столике, за которым сидела такая же изможденная, как и мы, хозяйка, стоял внушительных размеров котел, наполненный вкусно пахнущими щами. Женщина налила нам по полной тарелке давно забытой пищи, и мы молча ее съели.

Все ждали, что будет дальше: ведь в котле оставалось более половины густых горячих щей. И вдруг мы услышали: «Может быть, кто-нибудь хочет добавки? Пожалуйста, не стесняйтесь». Все дружно подставили свои тарелки. Потом снова молча сидели и ждали нового предложения. И наша милая хозяйка с улыбкой вновь повторила свой вопрос.

После третьей тарелки щей все как по команде вдруг ожили и завязался оживленный разговор, послышался смех. Однако подняться из-за стола нам оказалось трудно, огромный груз тянул нас вниз. Кое-как, почти ползком мы добрались до своих постелей и легли. Долго мучились от боли в желудке, но все же она утихла и мы уснули.

На следующее утро, кое-как умывшись, мы стали ждать приглашения к столу, а когда зашли в столовую, то увидели на столике такой же котел со щами. Теперь мы вели себя увереннее. Мы уже знали, протягивая свои тарелки второй и третий раз, что отказа не будет. И это зависит не от доброты или настроения хозяйки, а входит в программу нашего отдыха. И так все десять дней по три раза в день мы наполняли свои животы щами и ползком добирались до постелей. Кстати, щи были без единой жиринки и хлеба нам давали чуть-чуть.

Мы редко выходили на улицу. Нас совсем не тянуло увидеть окружающую природу. А дни, надо сказать, стояли сухие и солнечные. Лишь однажды я рано проснулся и вышел за ограду. Было ясное и тихое утро, крутом ни души, лишь вдали несколько человек копошились в огороде, надеясь найти оставшийся клубень картофеля или капустную кочерыжку.

Непривычной была тишина. Заплывшие колеи на проселочной дороге свидетельствовали о том, что поселок находится далеко от военных дорог. Лишь глухо доносившиеся звуки артиллерийской стрельбы напоминали, что за лесом, продолжается кровопролитная война, а на улицах родного Ленинграда по-прежнему рвутся снаряды. Но знакомый голос зовет к столу, и мне надо спешить, чтобы не отстать от своих товарищей.

Стакан молока оркестранту

Авенир МАКСИМОВ

Осенью 1942 года, пережив тяжелейший период блокады Ленинграда, город нашел силы вновь открыть для детей Дворец пионеров. В нем заработали кружки и был создан оркестр русских народных инструментов.

Учился я в 211-й школе, что на улице Плеханова. Так вышло, что мы с ребятами первыми узнали об этом оркестре и сразу записались в него. Затем пришли ученики из других школ. Всем было по 13 – 14 лет. Вскоре оркестр насчитывал двадцать человек – мальчишек и девчонок блокадного города.

Занятия проводились по вторникам и четвергам после школьных уроков. С удовольствием постигали мы азы нотной грамоты, учились играть на струнных инструментах. Надо сказать, что наш детский оркестр построен был по всем правилам «настоящего, взрослого» – то же деление инструментов, оркестровка для каждого из них и т. д. Но прошло некоторое время, и мы взялись за корифеев русской музыки, в частности В. В, Андреева. Играли его вальсы «Фавн», «Грезы», русскую плясовую «Светит месяц» и другие.

...Вспоминаю встречу, состоявшуюся в те дни во Дворце пионеров с известным в довоенные годы виртуозом игры на балалайке Борисом Трояновским. Это был уже пожилой человек, известный ленинградцам своими выступлениями по радио и на концертах. Мы с восхищением слушали, как он играл. И про себя решили, что тоже будем стремиться к совершенству. Уже тогда мы понимали, что наши занятия музыкой – это не просто так, а вера в неизбежность победы над врагом.

Позанимавшись часа полтора-два (расходиться надо было пораньше – комендантский час плюс внезапные артобстрелы), каждый юный «артист» получал по стакану молока – без карточек. Стоит ли говорить, какая это была ценная добавка к нашему скудному питанию! Но старались мы не за этот стакан – нас влекло искусство.

К весне 1943 года мы подготовили программу из нескольких номеров и в мае успешно выступили на концерте городской детской олимпиады, проходившей тогда в Доме Красной армии (ныне – Дом офицеров). После летних каникул, когда нас, школьников, направили на работы в пригородные совхозы, мы снова собирались во дворце. Оркестр пополнился новыми людьми. Расширился и его репертуар. Выступали в госпиталях, давали концерты по радио. Осенью 1943-го на груди многих юных оркестрантов сияла медаль «За оборону Ленинграда».

Наступил 1944 год. В один из январских дней, в четверг, собрались мы во дворце. Но еще по пути заметили, что люди, которые нам встречались, были радостно оживлены. Отыграли мы свою программу и около семи часов вышли на Невский. А тут повсюду разговоры: «Будет передано важное сообщение». Кто пережил войну, понимает цену этих слов...

И вскоре это сообщение услышали все. В восемь часов 27 января 1944 года зимнее ленинградское небо вдруг осветилось огнями праздничного салюта. Наши войска полностью освободили Ленинград от вражеской блокады. И мы, ребята, тоже были причастны к этой победе.

Фрицев взяли на буксир

Степан МАРКЕЛОВ,
г. Балахна Нижегородской области

После прорыва блокады Ленинграда 18 января 1943 года на Синявинских высотах развернулись ожесточенные бои. Нам поставили задачу сковать немецкие войска и дойти до Мги, расширив тем самым зону восьмикилометрового прорыва.

Кое-где нам удалось продвинуться вперед почти на два километра и приблизиться к немецким позициям, что называется, до броска гранаты.

К концу июля бои приняли позиционный характер. Мой наблюдательный пункт находился под немецким подбитым танком. Я хорошо видел передний край нашей пехоты и пехоты противника. Тогда я командовал дивизионом 162-го артиллерийского полка.

Наш батальон наступал при поддержке артиллерии, минометов, «катюш» и двух танков. Захватили мы первую траншею противника, во вторую немец нас не пустил. Потери с обеих сторон были большие. Но нам удалось улучшить свои позиции – вылезли из болот на высотки. Нейтральная полоса здесь была 200 – 250 метров.

В ходе боя один наш танк оказался вблизи немецкой траншеи на нейтральной полосе. Он стоял, не двигаясь. Дело шло к позднему вечеру, но белые ночи позволяли вести бой. Однако силы у обоих сторон иссякли, контратаки прекратились, шла редкая ружейно-пулеметная стрельба.

Я приказал вести наблюдение за нашим танком. Было не понятно, что с ним. Возможно, подбит? Но живы ли танкисты? Вдруг раздался шум мотора. И вскоре мы увидели немецкий тягач, едущий к танку. Я дал команду: по местам, приготовиться к открытию огня. А тем временем тягач зацепил танк тросом и потащил его.

Огонь пока не открываем – наблюдаем, что будет. Танк уже у немецкой траншеи и вдруг заводится. Какие-то секунды они с тягачом тянут друг друга в разные стороны, но в этой борьбе побеждает советский танк. Фрицы, видя, что дело швах, начали спрыгивать с тягача. Наша пехота открыла по ним пулеметный огонь. Нескольких уложили, а офицера ранили. Его танкисты (а их было трое) притащили на тягаче в наше расположение. Что и говорить – не растерялись, схитрили ребята. Я не знал этих парней, да и надобности в том тогда не было. Но этот эпизод запомнил на всю жизнь.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 007 (5624) от 19.01.2016.