Гирька на весах Фемиды

Равноправие перед судом сторон обвинения и защиты - краеугольный камень любой цивилизованной системы правосудия. В том числе, разумеется, и российской. Однако тот, кто по роду работы постоянно бывает в наших судах, прекрасно знает, что действительность резко отличается от академических постулатов. Пресловутый обвинительный уклон остается нашей «доброй» традицией. А к адвокату сплошь и рядом относятся с подозрением, чуть ли не как к пособнику преступника. Автор этих строк сталкивается с подобным отношением едва ли не ежедневно.

РИСУНОК Бориса ЭРЕНБУРГА

Как известно, театр начинается с вешалки...

Помещения, занимаемые судами, создаются по определенному организационному плану, который, как думается, призван обеспечить комфортные условия для всех участников процессов. Те, кому в нашем городе приходилось работать в судах в лихие 1990-е годы и ранее, прекрасно помнят тесные, узкие и душные коридоры, где часто негде было даже стоять. И вот - новое здание Невского районного суда. Удобные залы судебных заседаний, таблички на дверях, обозначающие, что здесь комнаты для свидетелей, а здесь - для прокуроров. Но где же комната для представителей защиты? Такой просто нет. Адвокаты сидят на стульях вдоль стен наравне с другими посетителями дворца правосудия. А ведь до начала судебного процесса им и с доверителем надо бы основательно пообщаться, согласовать позицию, да и с документами поработать...

Почему такая несправедливость? Ведь, по закону, защита и обвинение имеют равные права. Но даже те, кто занимался планировкой помещений в здании, невольно (или вольно?) указали адвокату на его место.

А как оно, пресловутое равенство сторон, выглядит в судебном процессе?

...Судом слушается дело об умышленном убийстве. Мой подзащитный - мусульманин, глубоко верующий человек. Это отчасти и послужило причиной преступления. Свидетельские показания дает его жена, отвечающая поочередно на вопросы защитника и государственного обвинителя.

- Скажите, пожалуйста, - обращаюсь я к ней, - как ваш муж относится к религии?

Казалось бы, вопрос вполне безобидный, но председательствующим он отводится как не относящийся к делу.

Место представителя государственного обвинения в зале суда находится напротив места защиты. Мы сидим с прокурором, как говорится, «глаза в глаза». После того как вопрос адвоката судьей отведен, прокурор смотрит на меня с торжествующим видом, будто предвкушая свою личную победу над своим процессуальным противником. Мне становится понятно, с чем именно связаны такие эмоции обвинителя, уже после того как он, многозначительно переглянувшись с судьей, дословно и с расстановкой повторяет только что заданный мною вопрос. Но на этот раз судья никак не реагирует. Вопрос не отводится, и свидетель на него отвечает.

Что своим поведением в зале суда желает продемонстрировать прокурор? «Глубокое взаимопонимание» обвинения и правосудия? Но торжество законности эта «дружба» вряд ли обеспечит.

В ходе судебного следствия по другому делу председательствующий задал вопрос, имеются ли у участников процесса какие-либо заявления и ходатайства. Ни у кого ходатайств не оказалось, включая и представителя государственного обвинения. Но судью это, видимо, не устроило.

- Ну как это так, уважаемый прокурор, вы же планировали заявить ходатайство! - обратился он к гособвинителю.

Прокурор - миловидная молодая женщина, видимо, только-только начинающая работать в суде.

- Нет, уважаемый суд, - ответила она, - у меня нет ходатайств.

- Я вас не понимаю, у вас же было ходатайство. Напомню, вы планировали вызвать в судебное заседание свидетеля Н. Так?

Прокурор краснеет, теряется, но со смущенным взором соглашается с председательствующим, кивая головой на его подсказки. Он формулирует ходатайство от имени стороны обвинения, тут же его рассматривает, принимает решение о его удовлетворении и откладывает слушание по делу на другую дату. Можно не сомневаться - обвинительный приговор в голове у судьи уже созрел.

Вспоминается и дело о нарушении правил охраны труда, повлекшем смерть человека. Изучение материалов показало, что предварительное следствие допросило лишь тех свидетелей, которые были выгодны обвинению. Разумеется, в судебном процессе я неоднократно ходатайствовал о вызове свидетелей со стороны защиты. Они явились и дали показания, которые очень серьезно расшатывали позицию обвинения.

Однако со стороны судьи и прокурора последовали странные вопросы:

- Скажите, пожалуйста, а кто вас попросил прийти в суд и дать показания в качестве свидетеля? Подсудимый или его адвокат? А-а-а, понятно. А они вам говорили, что именно вы должны сказать в суде?

Предвзятый подход и недоверие к свидетелям защиты (между прочим, уже предупрежденным об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний), таким образом, были налицо...

Стоит ли удивляться тому, что доля оправдательных приговоров в настоящее время у нас около 0,5%. Между тем в 1937 - 1953 годах в СССР она составляла 9 - 10%. Как-то, общаясь с одним из судей, я привел указанные цифры и поинтересовался его мнением на этот счет. «Ну что я могу сказать? - ответил он. - Видимо, следствие стало работать намного чище».

Я не разделяю точку зрения своего собеседника. Напротив, считаю, что в последние полтора-два десятилетия качество работы органов расследования существенно снизилось и продолжает неуклонно падать. Такого же мнения придерживаются многие мои коллеги, в том числе и те, кто, как и я, не один год в свое время отработал в системе следствия. Дела, в рассмотрении которых нам сегодня приходится принимать участие, сшиты порой «на живую нитку» и неизбежно должны были бы развалиться в суде. Если бы он был таким, каким должен быть исходя из духа и буквы закона.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 004 (5866) от 12.01.2017.