Делать что?

Афиша БДТ приглашала зрителя после премьерного спектакля по Чернышевскому поговорить на предмет «а что делать» и кто они, нынешние «новые люди».

Делать что? | ФОТО: Стас ЛЕВШИН (БДТ)

ФОТО: Стас ЛЕВШИН (БДТ)

Спектакль «Что делать» – «16+», в школе роман тоже изучали в 10-м классе (т. е. «16+»), сейчас его в учебной программе нет – и тем большее любопытство вызвала постановка Андрея Могучего. Со спектакля, понятно, несколько человек удалились – зато после в фойе был аншлаг.

Зрителя предупредили: это не творческая встреча, хоть перед нами и актеры и режиссер. Идея, пояснил Могучий, зародилась на репетициях:

– Споры были ожесточенные. Мы оказались за одним столом, делая одно дело, любя друг друга – но... по разные стороны баррикад. В контексте сегодняшнего мира, ситуации в стране... Мы хотели эти дискуссии перевести в некое продолжение спектакля.

Премьеры шли четыре дня, и все дни оканчивались посиделками со зрителями. Публика – от оппозиционеров до тех, кто «из большинства», от марксистов до очень свободных художников.

– Вопрос, от которого я просыпаюсь в холодном поту, – признался Борис Павлович, актер, режиссер и Автор (в спектакле он за Чернышевского). – О ком сейчас можно сказать «новые люди»?

Зрители предполагали: современные анархисты? Или те, кто задает себе вопросы о себе и во времена перемен оказывается на виду, хотя вовсе не собирался двигать куда-то государство, общество?

Для Андрея Могучего пример «нового человека» – Сергей Курехин:

– Ему в один момент почти все друзья перестали подавать руку, до такой радикальной степени обновления доходили его философия и мировоззрение. Это был эстетический акт, он обновлял среду, ему доступную, – вспомните «Поп-механику». И мне показалось, что идея сидит в самом человеке. Новый человек – тот, кто делает новое.

Представитель Ассоциации марксистских объединений историк Сергей Баринов (сказал, что был делегирован на спектакль товарищами) напомнил, что Чернышевский и сам ясно выразился: новые люди не герои, не революционеры, а просто порядочные. Тогда быть порядочным означало – отходить от буржуазных представлений. В наше время «новые люди», по мнению историка и марксиста, – те, кто «сражается за свои убеждения и из патриотизма». Однако нашлись среди зрителей знатоки: воевать из патриотизма – это вообще-то не по-марксистски. «Пролетарий не имеет отечества».

Марксист счел, что у создателей спектакля получилась «насмешка над романом Чернышевского»:

– У вас осталась одна тема – любовь Веры Павловны и любовный треугольник! Нет великого романа, под влиянием которого многие становились революционерами! Я работал в архивах и знаю: в советский период этот роман старались не пускать на сцену (Могучий, впрочем, назвал ряд постановок, преспокойно шедших. – Ред.). Облик Рахметова очень пугал идеологический отдел ЦК КПСС...

– Я тоже историк, но просто школьный учитель. Контрреволюционер, – представился Платон Александрович Маноцков (в Википедии – «известный ленинградский педагог»).

В детстве, говорит, его «бесило это постоянное «великий» в отношении романа «Что делать?». Не любил он его.

– Но я сейчас вот о чем. Авторы спектакля нам показали самую главную беду ХХ века, на которую вроде бы начал выходить Чернышевский. Он поведал об этом стремлении к идеальной истине. Потом был ХХ век, когда последователи Чернышевского, искренние чистые юноши и девушки, организовали такую кровавую баню... Нам показали, что идея прогрессивного рационализма – это страшненькая такая утопия. Эта жуткая Красота (действующее лицо спектакля. – Ред.), которая проповедует величие чистой истины – мы-то знаем, во что она вылилась. И превращение идеи Чернышевского в идею «антиЧернышевского» – выдающаяся заслуга спектакля.

Соответственно, новые люди для Платона Александровича – те, кто отрицает любой постулат. «Ваш любимый Маркс утверждал: сомневайся, сомневайся во всем».

Сын Платона Александровича композитор Александр Маноцков (работает с современными режиссерами, лауреат премии им. М. Таривердиева) взялся перечитывать «Что делать?» с «радостным предвкушением, потому что для современного художника плохая некачественная фактура – богатый повод для работы». Как известно, намучившись с «ЧД» в школе, многие рады были подкрепить свою антипатию авторитетным мнением В. Набокова (см. «Дар»: «Гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист»).

– Перечитав, я был обескуражен. Очень мощная книга. И по качеству текста, и по конструкции. Она предвосхищает многие вещи ХХ века. Предвосхищает западный роман идей, ту же Айн Рэнд.

Представители группы художников добавили, что роман вообще запустил серию манифестов. От знаменитой работы Ленина «Что делать?» до знакового текста (под тем же названием) одного из лидеров кино «новой волны» Годара. Правда, при всей симпатии к постановке художникам не по нраву пришлось, что создатели «сделали из удивительно оптимистического романа» вот это «с социализмом не получилось – и сейчас, чего ни делай, ничего ведь не получится».

Зрители обратили внимание на то, что в названии спектакля нет знака вопроса. Создатели пояснили: в афише его нет просто из дизайнерских соображений. Хотя отметили, что в первых изданиях Чернышевского тоже будто бы не было этого знака; ясно, что делать – революцию.

– Очень бы не хотелось, чтобы наши встречи превратились в своего рода политические передачи, – призвал народный артист России Валерий Дегтярь (играл Полицейского). – Мы находимся с вами в театре, это другое измерение.

Анатолий Петров, заслуженный артист России («Я тоже один из Полицейских»), представился человеком из 85% (т. е. поддерживающих курс руководства страны) и урезонил некоторых:

– Вообще-то у меня тоже есть душа, она тоже болит, я тоже во многом не уверен. И с полным уважением отношусь к тем людям, которые в 15%. И очень переживаю, когда чувствую высокомерное отношение ко мне, человеку из 85%. Надо разговаривать. Надо в словах друг друга ловить то, что нас объединяет. А то мы с такой радостью: «О, а я по-другому думаю!».

Композитор Маноцков определился и с тем, кто такие новые люди, и с тем, что делать:

– Почему книги так испугались в 1862 году (роман был вскоре запрещен. – Ред.): она показала, что новые люди – это любой из нас, кто «отожмет сцепление». Каждый из нас знает, что делать. Только очень не хочется. Наши двигатели, шестеренки не входят в сцепление с действительностью. Колоссальное значение этой книги в том, что стало ясно: имея какую-то идею, можно немедленно начать по ней жить, и это становится реальностью. Этого и боялись.

У нашего поколения, говорит Маноцков, нет своей книги «Что делать?», а ту мы трактуем как документ прежней эпохи, «но мне кажется, ее стоит переосмыслить относительно нашего времени»:

– Не касательно конкретной идеологии. Нужно ли нам быть непременно либертарианцами, или социалистами, или еще чем-нибудь? Я, например, за то, чтобы все больные всегда имели лекарства. Я что, социалист? Нет. И я за то, чтобы люди имели возможность зарабатывать деньги и их не душили налогами – я что, либертарианец? Нет. На почве идеологии мы никогда не договоримся. Нам хорошо бы выкинуть весь этот идеологический шлак и опираться на здравый смысл, аминь.

P. S. Спектакли с 5 по 8 марта также завершатся встречами со зрителем. Но, поскольку обсуждения пройдут не в зрительном зале, устроители предупреждают отдельно: количество мест ограничено.


Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 032 (5405) от 25.02.2015.


Комментарии