Блокада. Общее пространство
В Петербурге прошла международная конференция «Ленинградская блокада: спорное и бесспорное»». Историки из России, Белоруссии, США, Великобритании Финляндии, Канады, Дании делились сведениями, найденными в рассекреченных архивах разных стран за последние 10 — 15 лет. Участники еще «на берегу»» договорились: конференция не общественная, а научная, поэтому обойдемся без политических воззваний и оставим эмоции — только факты.
Почему?
— Я был в рядах Народного ополчения. С тех пор прошло больше 60 лет, но я никак не могу справиться с ощущением странности происходившего,
— начал Даниил ГРАНИН, инициатор конференции, председатель правления Фонда имени Лихачева (эта организация вместе с Санкт-Петербургским институтом истории РАН и при поддержке фонда «Константиновский» созвали конференцию). — 17 сентября 1941 года мой полк по приказу покинул Пушкин и направился в сторону Ленинграда. Пространство между Пулковом и городом было заполнено беженцами и отступавшими частями — это было страшное зрелище. Меня ошеломило то, что по дороге нам не встретилось ни каких укреплений, никаких заслонов... Я добрался до дома, а проснувшись на следующий день, думал, что немцы уже в городе — потому что доступ в Ленинград был открыт. По крайней мере на одном участке.
Зимой 1941 — 1942 годов, по словам писателя, который в то время находился в укрепрайоне у Шушар, не ему одному было не ясно: чего добивается враг?
— Немцы прекрасно знали состояние нашей обороны, но не пытались захватить город, — вспоминает Даниил Гранин.
— А боевые действия вели будто лишь в оправдание своего присутствия здесь. Серьезные бои тогда шли только под Синявином.
«Почему город не был взят еще в августе и сентябре?», «Почему город был блокирован?», «Почему город был блокирован так долго?» — на эти вопросы собравшиеся пытались ответить «не так, как было принято в советской историографии». Как отметил один из участников конференции, в исследовании причин и хода второй мировой войны у нас отчего-то не применяют методы, которые используются в исследовании причин первой мировой.
— Гитлер хотел стереть Ленинград с лица земли, но когда немецкие войска подошли к городу, оказалось, что войти в него нельзя, — рассказывает доктор исторических наук Валентин КОВАЛЬЧУК. - Был приказ: если от города будут поступать предложения о сдаче — ни в коем случае их не принимать. Разумеется, это вызывало недовольство немецких солдат и командиров: мы подошли к городу — а дальше что? В октябре от Гитлера поступила директива, так сказать, пояснительная: Ленинград может быть заминирован, поэтому вводить туда войска нельзя.
Некогда Валентин Ковальчук вместе с коллегой Геннадием Соболевым первыми опубликовали страшные данные: в блокадном Ленинграде с населением 2,5 миллиона погибли около 800 тысяч человек — вопреки официальным «632 тыс. 253». Сейчас историки полагают, что погибших было не менее 750 тысяч. Не считая тех, кто умер в эвакуации. Или в дороге: на некоторых станциях снимали с поездов и хоронили тысячами.
В свое время финского историка Охто МАННИНЕНА огорчило именно это: отсутствие детальных сведений о погибших в Ленинграде — сколько умерли не от голода, а были казнены за преступления? Сколько покончили жизни самоубийством?
— Первоначально Гитлер хотел уничтожить Ленинград и Москву, но на практике начались трудности: страна большая, людей много, велика опасность уличных боев, — говорит Маннинен. — Поэтому решение было жестко блокировать город. Германия пыталась переложить проблему управления Ленинградом на Финляндию, но финны не приняли на себя эту ношу и избегали прямых действий против русских.
Задачей маленькой страны Финляндии в то время было не давать русской армии продвигаться вперед.
Британскому историку Джону БАРБЕРУ и цифр мало.
— Плохо, что обычно исследователи фокусируются на статистике: выясняют число погибших — и этим ограничиваются, — сожалеет Барбер. — Нужно изучать и то, как люди переживали этот голод — что могло его ослабить и что его усугубляло. Главным образом это касается распределения еды, а значит, действий правительства, правильных или неправильных.
По обе стороны
Немецких историков на конференции не было. Как сказали организаторы, не по каким-то соображениям — просто так вышло. Кто-то не смог приехать из-за нездоровья.
Отсутствие «немецкой научной стороны» попытался восполнить Юрий ЛЕБЕДЕВ, председатель центра «Примирение», автор книги «По обе стороны блокадного кольца».
Лебедев владеет немецким — и потому для него нет языкового барьера в работе с немецкими архивами («К сожалению, наши молодые историки не углубляются в немецкие архивы просто потому, что язык не знают, — говорит Лебедев. — Там масса материалов для диссертаций!»). Кроме того, Лебедев — человек военный, и, как таковой, находит лишь один ответ на вопрос «почему немцы не вошли в город». Да потому, что был приказ Гитлера: город не брать.
— В советской историографии упор делался на план Гитлера уничтожить Ленинград. И обычно упускалось из виду то, что при этом плане тем не менее не было предусмотрено наземных боевых операций со стороны немецкой армии в Ленинграде, — отмечает Юрий Лебедев.
Немецким командованием, говорит Лебедев, рассматривались разные пути: от блокирования города и изнурения голодом (тем более что еще до нападения на СССР немецкое министерство продовольственного снабжения констатировало: проблема продобеспечения Ленинграда неразрешима) до варианта, при котором население из города выпускали (сохраняя лицо перед цивилизованными странами).
Какой вариант был выбран — всем известно.
— Ленинград превратился в огромный концентрационный лагерь, а германской 18-й армии группы «Север» была уготована роль надсмотрщиков, — констатировал Лебедев. По мнению историка и военного, эта роль солдатам была незнакома. Они пришли воевать с вооруженным противником, а не смотреть, как мирное население умирает от голода. Такой расклад вовсе не поднимал боевой дух.
— Нельзя делать из какой-то армии преступника, — подытожил директор центра «Примирение». — Преступны конкретные люди.
«...Ввиду сильной истощенности обвиняемого»
Любопытное исследование провел историк Александр РУПАСОВ, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН: отношение ленинградцев к жизни как к ценности он проследил по источнику, за который раньше, кажется, и не брались, — материалы городской прокуратуры, ставшей на время войны военной.
Летом и в начале осени 1941 года дела касались в основном скупки антиквариата, золота, сбежавших заключенных. Судя по текстам допросов, как говорит Рупасов, подследственные за жизнь не цеплялись: хуже уже не будет. Но резкое изменение в характере дел, по словам Рупасова, произошло весной 1942 года. Подавляющее большинство материалов теперь касалось доносов на соседей и начальство.
Например. Охранница артели на Невском проспекте донесла на своего начальника: призывает сдаться немцам. Начальник защищался: болен я, попал под трамвай, получил травму головы. И вот прокуратура не сочла за труд запросить больницы: поступал ли в такое-то время такой-то гражданин с такой-то травмой. Ответ: поступал, и у гражданина вероятна шизофрения, так что не следует обращать особое внимание на его высказывания. Дело закрыли.
Другой случай. Рубеж 1942 — 1943 годов. Ленинградцы поверили, что выживут. Помимо потребности в еде появилась нужда в некотором, что ли, изыске: хотя бы послушать музыку. Участковый обнаружил в квартире, где проживали две старушки, радиоприемник, который давно уже полагалось сдать из соображений государственной безопасности. А тут — пятиламповый. Преступление? Так точно. Но прокуратура озаботилась: заказала экспертизу радиоприемника, чтобы выяснить, можно ли с его помощью передать шифровку. Экспертиза длилась два месяца. Ответ: приемник хороший, для связи приемлем; однако все пять ламп — перегоревшие, так что использовать его невозможно. Дело закрывают.
— Огульного хватания за руку не было, — делает вывод историк и в качестве еще одного показательного штриха приводит приписку к одному из заведенных дел: — «Дело закрывается ввиду сильной истощенности обвиняемого». Ценность жизни возросла.
Не тотальный контроль
«Политический контроль во время блокады: «тотальный и эффективный» — назывался доклад Никиты ЛОМАГИНА, профессора СПбГУ. Есть ведь в историографии среди прочих и концепция тоталитаризма: дескать, победа была обеспечена вовсе не героизмом, а тотальным контролем со стороны органов госбезопасности.
— Контроль тотальным не был. Потому что это было невозможно, — утверждает Ломагин. — Количество сотрудников НКВД в Ленинграде было не очень большим: многие ушли на фронт, их места заняли люди идейные, но менее опытные. На городе населением 2,5 миллиона человек 1200 офицеров НКВД, даже с учетом 30 тысяч агентов-осведомителей — недостаточно для тотального контроля.
Ломагин перечислил и другие причины ослабления надзора: в блокадном городе при чрезвычайно низкой мобильности трудно было получать информацию, передавать ее, проверять; были практически недоступны довоенные наработки НКВД (архивы подготовлены к эвакуации и выпали из оперативной работы).
Но были ли в таком случае действия НКВД эффективными? Получается, что да, отвечает Никита Ломагин: нигде не зафиксирован серьезный акт саботажа — хотя во время блокады и битвы за Ленинград критическое отношение населения к властям росло.
Вывод: органы НКВД сыграли в обороне Ленинграда исключительную роль — без этого института в городе наступил бы хаос: ни партия, ни Советы, по мнению историка, с ситуацией бы не справились. И после войны партии пришлось немало поработать, чтобы вернуться на верхнюю ступень иерархии, оттеснив вниз представителей госбезопасности и военных.
Спорное и бесспорное
Обойтись без эмоций не получилось. Например, британского ученого Джона Барбера шокировало прозвучавшее утверждение, будто блокада, увы, постепенно становится какой-то местечковой темой — не общероссийского даже масштаба, а просто событием в жизни города, и только.
— По моему мнению, история блокады Ленинграда представляет интерес для людей во всем мире, — настаивал Барбер.
И поскольку вынести героизм из числа причин, по которым мы победили, невозможно, а говорить о героизме сдержанно — сложно, то и доктор исторических наук Николай БАРЫШНИКОВ (он был в кадровых войсках во время Великой Отечественной) высказался весьма эмоционально:
— Обходить тему героики — глубочайшая ошибка. И глубочайшая ошибка — полагать, что войска были не способны держать оборону.
Николай Иванович еще раз призвал (как уже сделал это в нашей газете от 7 сентября) обратить внимание на дату 25 сентября 1941 года. Это первая победа защитников Ленинграда в оборонительных боях. И она достойна того, чтобы ее не забывать.
Обсуждая «спорное и бесспорное», все сошлись на том, что решающую роль в победе сыграло, как было сказано неловко, но правильно — «наличие большого количества хороших советских людей», а общим знаменателем и для советских и для «не особенно советских» стал патриотизм.
Понятно, что и дальше «без эмоций» не получится. Потому что общий язык ищут те, кто понимает, что это такое — не знать, когда голод кончится и кончится ли он вообще, и те, кто, слава богу, ни дня в жизни не голодал. И какой из этих сторон будет сложнее — вопрос.
Но намерение, с которым конференцию устраивали, — «формирование общего научного пространства между ведущими историческими школами разных стран» — осталось в силе. Подробные материалы конференции предполагается издать.
Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости»
№ 173 (3965) от 17 сентября 2007 года.
Комментарии